— Усинь, дружище, то ж только на день. Потом вновь на твердую землю сойдем. Потерпи чуток. На челне и сено ароматное, и стойло достойное. Поплывешь в комфорте, что сам Крез, не то что мы — простой люд, — уговаривал Возгар, держа коня под уздцы и успокаивающе похлопывая по холке.

— Оставил бы ты его, Возгарушка. Мы с Сенькой приглядим, как за зеницей ока, — Зимич коснулся предплечья лучника, заглядывая снизу вверх в напряженное хмурое лицо. То, что Берген с домовиком останутся у Виданы, наемник принял спокойно, хоть и без охоты. Боевому товарищу силы надобно было восстановить, а старик к «ручному медвежонку» душой прикипел, что к дому родному. Да и не жаловал полукровка Фьорды.

— Изба на земле стоять должна, корнями в бытие врастать, а не плыть по волнам, ветром гонимая. Я ж там на зеленую мокрицу изойду весь и сгину русальим бабкам на потеху, а рыбам на корм, — оправдывался Зимич, пряча слезящиеся скорым расставанием глаза. Берген же молча пожал руку товарищу и вручил тому свой меч. Возгар попробовал было протестовать, но богатырь отказа не принял, стиснув в объятиях так, что кости лучника захрустели в медвежьей хватке. «И это к нему лишь часть силы вернулась», — одобрительно хмыкнул наемник, радуясь, что друг идет на поправку.

Видана на пристань не пошла, еще поутру повязав всем на шеи ладанки с защитными травами и благословив в дальний путь. Дольше прочих глядела ведунья в глаза Возгару, а затем, точно бабка в далеком детстве, поцеловала трижды — в обе щеки и в губы:

— Прими себя, сын Гордара. Иначе разобьется янтарь, а после и мира не соберешь. Отпусти на волю душу, что томиться во тьме.

Наемник в ответ кивнул сдержанно, погасив раздражение от очередной загадки. Как-никак знахарка Бергена от неминуемой смерти спасла. Но слова эти странные из головы не шли, томили, мучили, словно искали ответ в нем самом, да никак найти не могли.

На Твердыш Пращура отправлялись впятером: ярл Тур с Мошкой, Яра, Скёль и Возгар. Шестым должен был плыть Усинь, но конь артачился, несмотря на все уговоры.

— Может знак то? — всполошился Зимич, дергая лучника за рукав. — Оставайся с нами. Чего тебе приспичило ящурку-то ловить? Летала, небось, без малого лет сто, полетает еще месяцок. А после, глядишь, Берген оклемается и, как прежде, втроем пойдем?

Предложение подкупало, но Возгар уже принял решение:

— Через месяц Фьорды льдом подернуться могут, да и Крезов наказ с людской прихотью не сравнится. Как знать скольких он на охоту снарядил? Второго шанса ни Крез, ни сама Доля не дадут. Не тужите, как вернусь — добычу отпразднуем. Ну иль пораженье твоей медовухой зальем, — лучник подмигнул старику. Зимич заулыбался в ответ:

— «Пораженье», скажешь тоже. Чтоб стрела твоя заговоренная да мимо цели пролетела…

— Так то стрела — она руке и глазу послушна. А конь мой, видать, по кнуту истосковался, — Возгар угрожающе глянул на Усиня, который в ответ упрямо мотнул головой и презрительно раздул ноздри.

— Ох, дождешься ты у меня… — начал наемник, но в тот же миг что-то меховое и юркое промчалось по сходням, ловко вскарабкалось на спину коня и вцепилось коготками в гриву. Опешивший от такой наглости Усинь, замотал головой, вскинулся, а после, оглушив собравшихся громким ржаньем, себя не помня рванул по мосткам на челн. Как только все четыре копыта коня коснулись палубы, непрошеный зверек соскочил и благоразумно потребовал защиты, спрятавшись за кормчим.

— Мокроус! — взревел мужчина, выплевывая жевательный деготь и тщетно пытаясь поймать проказника за шкирку. — Чтоб тебя салака хвостами до смерти защекотала! У нас же был уговор — не играться с грузом!

Меховой хулиган прищурил черные бусинки глаз и, после краткого раздумья, показал длинный розовый язык.

— Какая славная выдра! — звонкий голос Скёль заставил всех обернуться на скальда, вызвав куда больше удивление, чем скачущий конь с выдрой, вместо седока. Путники переглянулись — до того было странно слышать обычную людскую речь от того, кто общался лишь песней, да певучей волшбой.

Рунопевец, ни на кого внимания не обращая, сел тут же на палубу и похлопал себя по колену:

— Иди сюда, маленький хулиган! — к всеобщему удивлению, зверек тут же послушно устроился на коленях у Скёль, позволяя чесать спинку и гладить лапки.

Кормчий, повидавший, казалось бы, все в этой жизни, замер с открытым ртом.

— Откуда вы это вырыли?! — наконец выдал старик, смотря на скальда с суеверным ужасом. Умение понимать зверей приписывали рожденным от злыдней полукровкам.

— Родня моя, — примирительно пробасил Тур, подтверждая слова звонкой монетой. — Жёнка просила до стада отчего проводить. А то девка, как осиротела, слегка умом тронулась. А юродивых у нас не любят.

Кормчий согласно покивал, пряча крезик в кошель к остальным:

— Девка, стало быть…

— Да я и сам толком не разобрал, но для парня шибко малохольная, — усмехнулся воевода.

— Отдать концы! — прозвучало над Фьордом, и старый челн отправился в плаванье к Твердышу Драконоборцев.

*

Облака цеплялись за горные вершины, оседали моросью тумана на лицах путников, растекались сизой дымкой, сливаясь с водами Фьорда вдали. Попутный ветер трепал черные космы стоящего на носу Возгара.

— Далече еще? — Тур подошел походкой бывалого моряка, каждым шагом улавливая ритм легких волн.

— Отколь мне знать? — наемник выгнул бровь.

— Поздно таиться, когда все мы в лодке одной до завтра заперты, — ярл примирительно улыбнулся. — Ты из люда Фьордов будешь. По стати видно тех, кто с водой с рожденья на «ты». Да и знаю я кое-что про тебя, потомок Светозара.

— Походу все тут знаньями богаты, кроме меня самого, — воин усмехнулся криво, вспоминая намеки Яры, иносказания Виданы и видения одноглазой Бриты. — Иль по сыскным спискам подноготную мою прошерстили?

Воевода рассмеялся в голос:

— Неча делать мне больше, как каждого, мелкими заказами промышляющего, на особый учет брать! Да и не бесчинствовал ты на своем веку, в отличие от Дировых выродков, так — пошаливал по дури слегка.

Возгар обиженно засопел, принимая от воеводы слова про мелкую шалость и дурь.

— Не кривись, як дите малое. Проживешь с мое, коль не совсем дурак, сможешь по одному жесту и слову оброненному встречного понимать. Тропы пройденные оттиск свой оставляют — и на облике и на натуре самой. Вот ты, даром что не местный и сто подошв уже сносил, по всей Вельрике странствуя, а основа никуда не делась.

— И какова ж она, основа-то? Предков величие в ней, иль убожество сына рыбацкого, в отрочестве осиротевшего? — наемник хмурился недовольно, но что-то в ярле располагало, позволяло дать в душу заглянуть. Может спокойная сила старшего и повидавшего многое, а может, знал тот какой секрет, отчего вэринги к нему точно к батьке родному тянулись.

— Вместе все. А еще то, что драконоборцы для тебя не пустой звук и знаешь ты про них больше, чем молва досужая в сплетнях разносит. Или скажешь, я не прав?

Голубые глаза пронзили черные острым взглядом. Возгар поежился, как от озноба и привычно сжал в кулаке теплый драконий коготь.

— Твоя правда, ярл. На Твердыш Пращура меня штормом вынесло. В том гневе буйном старшие в роду жизни отдали, а я чудом жив остался… — Не к месту вспомнился сон с бесстыжей девкой, волокущей его раненого по черному песку в укромный грот. Наемник отмахнулся от неуместных образов, как от мухи назойливой и продолжил, — Слова плохого сказать про люд тамошний не могу. Приняли меня, на ноги поставили, остаться звали. Свой первый лук я там взял в руки, там же и стрелу выточил и тетиву сплел. Мечтал, как великие драконоборцы стать. Да оказалось не в битвах их учение, а в том, как мир сохранить.

— А юнца в схватку тянуло, удаль показать, синяков набить, да противникам на орехи выдать? — понимающе ухмыльнулся старый вояка. Возгар согласно кивнул в ответ.

— А сейчас? — Тур вновь смерил лучника внимательным взглядом.

— За добрый мир или за честную битву ратую — это знать хочешь? — наемник задумчиво уставился в горизонт. Ответ не шел, не открывался в недрах души и не спешил сорваться с уст. Долгую паузу прервал громкий плеск — что-то серебристой молнией упало с неба в воду слева от борта. Раз — и еще один плеск уже с правой стороны.