Он ослепительно ухмыляется:

— Если смогу привязать тебя к своей кровати, это будет того стоить.

Мои губы приоткрываются. Я даже не уверена, шутит он или говорит всерьез. Одно могу сказать точно: он не остановится, пока не получит то, что хочет.

Может, стоит поступить разумно, сдаться и покончить с этим. Не то чтобы я не хотела его.

Но где в этом удовольствие?

Похоже, привычки социопата уже приелись мне.

— Я попытаюсь сбежать, — мой тон игривый. — Я буду худшим пленником, который только может быть.

— Ты будешь наказана.

— Я все равно сбегу.

Его другая рука тянется к моей заднице и сжимает ее. Я задыхаюсь, как от ожога, так и от влаги, скопившейся между бедер.

— Я буду доставлять тебе удовольствие, чтобы ты не думала о побеге.

Я сглатываю сквозь сухость в горле и смотрю на его грешный рот. Я хочу поцеловать его. Не знаю, почему мне нужна эта близость, но я просто хочу.

— Ты целуешь безымянных женщин? — спрашиваю я, прежде чем успеваю остановить себя.

Он качает головой, но его взгляд устремлен на мой рот. Может быть, поэтому я медленно облизываю губы.

Почему он не целует меня?

Звонит телефон. Я выныриваю из своих фантазий. Доминик бросает резкий взгляд на источник звука. Его телефон выглядывает из брюк, лежащих на полу.

На экране мелькает имя Софи.

Стрела ревности вонзается мне в грудь. Она звонит ему уже второй раз за час. Очевидно, она тоже не безымянная, раз он сохранил ее имя.

Он бросает на меня пронзительный взгляд:

— Не двигайся.

Не то чтобы я могла. Я продолжаю наблюдать за его задницей и уверенной походкой. Ничто не вычеркнет этот образ из моей памяти.

Он поднимает телефон и рявкает:

— Сейчас неподходящее время, Софи.

Подождите. Может, эта Софи — его жена или что-то в этом роде? Я никогда не думала о такой возможности, но тот факт, что он не заводит отношений, может означать, что он женат и периодически изменяет.

Я качаю головой. Это так глупо. Сомневаюсь, что Доминик из тех, кто женится.

Он молчит, слушая все, что говорит ему эта Софи. Я вижу его сбоку, но заметно, как расправились его плечи. Его губы кривятся в мальчишеской ухмылке, от которой у меня внутри все переворачивается.

— Будь начеку, — он зажимает телефон между плечом и ухом, одновременно засовывая ноги в трусы-боксеры и брюки. — Дай мне цифры. — Тишина, прежде чем его губы приподнимаются в довольной улыбке. — Отлично.

Мой желудок опускается, когда он продолжает перечислять какие-то технические термины. Я молча открываю дверь и направляюсь в соседнюю комнату. Нахожу свою одежду аккуратно сложенной на диване. Молча надеваю ее.

В груди образовалась пустота. Еще несколько минут назад я была готова уйти, но быть вычеркнутой из памяти — это больно.

— Bordel (с фр. черт возьми), — я ругаюсь, когда вспоминаю, что у него мое нижнее белье. Неважно. Я разглаживаю юбку и майку, затем надеваю сандалии. Я вижу, как Доминик увлеченно говорит по телефону, застегивая рубашку.

Мои зубы кусают губы. Он такой красивый, захватывающее приключение.

Так будет лучше. У меня ужасное предчувствие, что если останусь и позволю ему глубже проникнуть в себя, он уничтожит меня.

Я взрослая. Я могу уйти.

И я ухожу.

Я бесшумно выскальзываю из комнаты и закрываю за собой дверь. Звук захлопнувшейся двери тяжестью ложится мне на грудь. Пустота разъедает мое сердце.

Все кончено.

На следующий день я уже сидела в кофейне и автоматически улыбалась клиентам.

Самир дал мне тайм-аут и попросил остаться за прилавком. У него есть на это полное право. Хныкать перед посетителями — не самое лучшее занятие.

Я драматизирую.

Я проскальзываю за прилавок, чтобы присмотреть за кассиром. Будет лучше, если я спрячусь здесь до конца своей смены. Я смотрю на часы. Еще полдень. А впереди еще целый вечер.

Я вздыхаю и опускаюсь на сиденье за прилавком. В заднице вспыхивает жжение, и я вздрагиваю.

Fils de pute (с фр. Сукин сын).

Мне было трудно лежать или сидеть как обычно. В глубине души я даже не ненавижу это. У меня пульсирует между ног всякий раз, когда я вспоминаю, каким образом у меня появилась красная задница.

Ты будешь чувствовать меня на себе несколько дней.

Пульсация исчезает, когда я вспоминаю, как ушла.

Я втайне надеялась, что Доминик последует за мной. Но он не последовал. Он даже не появился сегодня. Хотя его группа не приходит по выходным.

Я кладу локоть на стойку и подпираю голову рукой. Я смотрю на беседующих покупателей и опускаю глаза. Прошлой ночью не получилось заснуть. С тех пор как я вышла из гостиничного номера, то все время воспроизводила случившееся в эротических, дотошных деталях.

Шлепки, рыдания, разрывы на части. Напряженность Доминика выгравирована на моей коже. Не думаю, что смогу стереть его из памяти в ближайшее время.

Часть меня потрясена тем, что я позволила совершенно незнакомому человеку делать со мной все эти вещи — и находить в этом нездоровое удовольствие. Но другая часть? Та, что более безумна? Эта часть желает, чтобы я никогда не выходила из того гостиничного номера. Может быть, если бы я этого не сделала, то не чувствовала бы себя не в своей тарелке сегодня.

Прошел всего день, а мне кажется, что я знаю Доминика уже целую вечность. Именно такое влияние он оказывает на меня.

С моих губ срывается зевок, и я закрываю глаза. Совсем ненадолго. Мне нужно поспать. Надеюсь, Самир меня не поймает.

В моем затуманенном полусонном сознании я снова оказываюсь в том гостиничном номере. Я стою возле стола, на котором упала в обморок, в джинсовой юбке, майке и сандалиях. Мое тело ноет, умоляя прикоснуться к Доминику.

Только… его там нет.

До меня доносится хрипловатый голос. Он приглушен и кажется, будто кто-то говорит из бутылки.

— Это она… да… он ничего не подозревает… об этом позаботятся…

Что?

Где Доминик?

Я стону, когда что-то щиплет меня за шею.

Mais qu'est ce qui… (с фр. Что происходит…)

— Если ты стонешь, то лучше бы тебе снился я.

Доминик!

Я резко открываю глаза. Я даже не поняла, что проспала так долго. Доминик облокотился на мой стул. Я тру глаза. Неужели я все еще сплю?

Это так жестоко.

Доминик — или его двойник — не исчезает. Он в том же вчерашнем черном костюме без галстука. Его лицо выглядит усталым, как будто провел всю ночь без сна. Даже его обычно безупречные волосы слегка растрепаны.

Его рука вцепилась в спинку стула, на котором я сижу, а другая сжимает стойку.

Я полностью под его пристальным взглядом. Это похоже на то, как он нашел меня в пабе. Только на этот раз его карие глаза холодны, а лицо искажено, словно он сердится на меня.

— Доминик? — пролепетала я, пытаясь скрыть головокружение, наполняющее мои внутренности. — Что ты здесь делаешь?

Его голос доносится до меня темной, горячей лаской:

— Ты просишь наказания? Я сдерживался с тобой, и мы должны это исправить.

Всего лишь слова, а мои чертовы бедра уже дрожат.

— Что…?

— Я сказал тебе не двигаться. Что ты сделала?

Его властный голос, словно язык, скользит по моему разгоряченному телу.

— Ты же надевал свою одежду, — я поднимаю плечо и смотрю на свои руки, лежащие на коленях. — Я думала, мы закончили.

— Разве я так сказал?

— Не нужно быть гением, чтобы понять это.

Он кладет два пальца под мой подбородок и наклоняет мою голову так, что я оказываюсь лицом к лицу с этими глубокими, дестабилизирующими карими глазами.

— У меня были срочные дела в лаборатории, и я только что закончил. Иначе пришел бы сюда и отшлепал тебя по заднице за неподчинение.

У меня перехватывает дыхание, и облегчение переполняет меня. Услышав это объяснение, я избавляюсь от всех сомнений.