Забрызганных Стекол, Как Бабочка, Биться… Лишь Только Одной Согреваясь Надеждой — Дожить До Тепла, Додышать, Достремиться, Сквозь Зиму И Ночь Добрести, Дотянуться, Проламывать Лед И Лететь Через Вьюгу, И, Может Быть, Вновь Повезет Улыбнуться Апрельскому Солнцу, Как Старому Другу. Денис Балин Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией союзов писателей и издателей России (АСПИР). Родился в 1988 году в поселке Мга Ленинградской области, где и живет. Окончил Институт телевидения, бизнеса и дизайна («Невский университет»). Автор трех сборников стихов. Лауреат литературных премий: «Молодой Петербург» (2015), «Ладога» имени Александра Прокофьева (2018) и «Лицей» имени Александра Пушкина (2022). Победитель первой Всероссийской мастерской «Мир литературы. Новое поколение» (АСПИР, 2022). Стипендиат 22-го Форума молодых писателей России (Фонд СЭИП). * * * Сегодня утром я неспешно шел, горело небо синим, птицы пели, черемухи заканчивалось шоу, заканчивался май в конце недели. Я шел, и в кириллическую вязь сплетались буквы, выводя узоры про жизнь, где бесконечное сейчас, где любят непростые разговоры. Как памятник себе, смотрел вперед на лица улиц в солнечном варенье, на города беременный живот, внутри которого мое стихотворенье. Мое мгновение, мгновение мое! Я ощущал всю мощь твоих инверсий. И бабочки-весны короткое житье всего на свете было интересней. * * * Был день простой, как летняя весна. Жил человек на хлебе и рекламе. Держалось небо голубое на слонах, китах, котах и Мандельштаме. ПЕСНИ ВЕСНЫ В ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ 1 Начиналось так… Небо, полное яблок, падало на землю. Земля падала на небо, полное яблок. Ветер облизывал осколок морозной реки. Редкая трава потянулась к рукам местных, предчувствуя их тепло. Долгое ожидание, похожее на попытку записаться по телефону на прием к терапевту, и вот уже кто-то из нас произносит слово «весна» постметафорой признания в любви. Сперва робко и неуверенно, а потом не стесняясь прохожих и коллег по работе. Хочется запомнить момент, когда наши лица начали тонуть в солнечных лучах, а мы гуляли по растаявшему снегу, словно бессмертные. 2 В марте уже можно начинать немного грустить из-за зимы. Она снова неизбежно приближается, как следующее утро после дня рождения. Я заранее представляю будущее лето с легкой ностальгией. Это чувство сопоставимо с тем действием, что уже никогда не выполнишь, с теми словами, что уже никогда не произнесешь, с той жизнью, что уже никогда не проживешь, но продолжаешь прокручивать в голове возможные варианты. Поэтому я обнажаю буквы перед читателем, удаляю лишние тропы и нарративы, окунаюсь в неоромантизм весны, чтобы обнаружить глаза пост/мета/модерна (нужное подчеркнуть); чтобы уловить движение слов в строке; чтобы осознать все аллегории и все аллитерации; чтобы услышать обрывки разговоров в общественном транспорте, где наивные рассуждения ребенка смешиваются с наивными рассуждениями взрослых настолько, что неразличимы; чтобы внутренняя стиховность и говорение превращались в стихотворение, а свет рассыпался радугой, как лучшая в мире раскраска. * * * Летние полки провинциальных супермаркетов после нашествия короедов (так мы зовем городских), словно женщины, брошенные мужчинами, дожидаются очередного товароведа, чтобы на буднях спасти односельчан от дефицита, когда опустошенную и унылую парковку согревают солнечные лучи. Дачи в ближайших садоводствах, купленные или перешедшие по наследству, снова впускают в себя варваров из мегаполиса, которые так и не стали местными. «Эти с города приехали», – поскрипывает калитка, хрипит динамик смартфона, переходит из уст в уста соседей. Поток автомобилей слабеет к закату. Наконец-то можно выйти на улицу и надышаться лесом. Захожу в супермаркет, где остался единственный, чудом спасенный пакет с тихвинским хлебом, как последняя сигарета в пачке. * * * В стихах разрежешь человека, а там такая красота, а там такая файлотека, прозрения и слепота. Глядишь без зависти и злости — ты сам такой и тем живешь: идешь работать или в гости, по Млечному Пути плывешь, находишь всякие приметы, смеешься над самим собой. Стихи разрежут стиховеды, а человек внутри живой. * * * Отпустил стихи в большой мир. Не звонят и не пишут. Хорошо им там? Не холодно в глазах читателей? * * * Нырнуть в новый день, А вынырнуть в старом До того, как * * * Вот мы и проснулись на белоснежных страницах января, став его повествованием, в котором надежда смешана с тревогой, словно китайский виски с казахстанской кока-колой. Новогодние фейерверки внимательно всматривались в наши окна. Что они видели в них? Сугробы оливье и алкогольные нарративы? Или людей, объединившихся с самыми близкими, чтобы сказать друг другу о самом главном? Людей, объединившихся за одним столом, чтобы признаться в любви друг к другу; чтобы напомнить о незаменимости друг друга; людей, переживающих за сильных мужчин и женщин, находящихся на линии соприкосновения или в тылу; людей, чьи сердца наполнены солидарностью с Белгородом; людей огромной страны: от Балтийской косы до острова Ратманова. Вот мы и проснулись новым утром, а улицы снежные и морозные смотрят на нас равнодушно, словно верлибр на рифмы. Что нас ждет впереди? Новая искренность, которая вовсе не новая? Новые песни, но с такими знакомыми словами? Я не знаю. Никто не знает. История дышит нашими легкими, смотрит глазами детей, а написана будет внуками. Но мы можем попытаться прочитать неразборчивый почерк настоящего, похожий на рецепт врача, в котором каждому прописана любовь. |
