«Анжелика Р. 1990 года рождения. Отец пропал без вести во время срочной службы в армии, мать — медицинская сестра. Когда девочке исполнилось 7 лет, мать стала замечать, что у дочери появились дорогие сладости (шоколадки, конфеты, жевательная резинка) и различные игрушки, преимущественно небольшие, которые мать не покупала — не могла себе позволить. Особенно всполошилась она, когда Анжелика попросила проколоть ей уши и показала матери золотые серьги. На вопрос, откуда все это, дочь отвечала, что подобрала на улице. Девочка росла замкнутой, без друзей, в чужие квартиры не ходила, играла во дворе, и красть ей было негде.

Однажды воскресным днем мать пошла с дочкой на прогулку и по возвращении обнаружила в карманах ее курточки жевательные конфеты, шоколадку и детские часики. Поскольку, одевая Анжелику перед прогулкой, она проверяла ее карманы, а во время прогулки дочь все время находилась рядом, понять, откуда взялись эти предметы, женщина не могла. Когда девочка пошла в школу, у ее одноклассников стали пропадать вещи. Мать, подозревая у Анжелики клептоманию, обратилась за медицинской помощью. Дальнейшее пошло по обычной схеме — комплексное лечение в психиатрической больнице с нормализацией состояния по выписке».

«Оганез К., 1987 года рождения, уроженец Баку. Во время погромов на глазах у ребенка замучили сестру и мать, искалечили отца. Отец с Оганезом и вторым уцелевшим ребенком перебрались к родственникам в один из районов Воронежской области. Ребенок считался отставшим в развитии, в возрасте 8 лет не разговаривал, не ходил, а только ползал. Не вынеся свалившихся на него несчастий, отец Оганеза покончил с собой. Детей взял к себе его брат.

Любимым занятием Оганеза было играть с деревянными чурочками, заменявшими ему игрушки. Когда дядя подарил ему набор пластмассовых солдатиков, Оганез свалил их в кучу, где они сами по себе превратились в бесформенную оплавленную массу. Опасаясь, как бы в будущем не загорелся дом, дядя настоял на том, чтобы мальчика поместили в психиатрическую клинику. В 2002 году 15-летний Оганез учился в специальной школе, умел говорить, читал, самостоятельно ходил».

«Володя К., 1990 года рождения. В 3-летнем возрасте вместе с родителями попал в автоаварию. Отец погиб, мать получила множественные травмы и стала инвалидом. Ребенок, сидевший на заднем сиденье, практически не пострадал. В 6-летнем возрасте научился бегло читать, сносно писать, знал четыре действия арифметики. В 7 лет отказался идти в школу, проявив при этом удивительное упорство. Днями не выходил из дома, проводя время за чтением и прослушиванием радиопередач, а вместе с тем стал давать матери деньги, обыкновенно небольшие, по 10–12 рублей мелочью, но ежедневно.

Летом 1998 года Володю поместили в инфекционную больницу в связи с подозрением на дизентерию, и в отделении стали происходить странные вещи — исчезали медикаменты, тряслись кровати, хлопали окна, сыпались перья из подушек. Володя заявил, что это он просит своего невидимого друга шалить, чтобы его поскорее выписали из больницы. После этого он был переведен в психиатрическую больницу».

Помимо общего финала — лечения в психиатрической больнице, эти, а также и другие случаи объединяет то, что все дети, проявляющие паранормальные способности, росли в неблагополучных семьях, порой в жесточайшей нужде, обделенные родительским вниманием.

Воронежские исследователи аномальных явлений, с которыми консультировался Д. Митренков, предположили, что, возможно, в процессе развития детей на их организм оказали влияние энергетические структуры в зонах тектонических разломов. Нанеся на карту места, где жили дети, он увидел, что четверо из восемнадцати действительно родились и выросли в зоне, близкой к тектоническим разломам. Но значительно большее количество — 11 детей — оказались жителями районов, признанных пострадавшими в результате катастрофы на Чернобыльской АЭС.

Разумеется, картина распространения полтергейст-синдрома неполна. Вполне вероятно, что некоторые случаи удается скрыть или вылечить домашними средствами, не обращаясь к врачам. Отсутствие компьютерных архивов историй болезни делает сбор сведений чрезвычайно затруднительным, и не исключено, что в тоннах бумаги скрывается еще множество случаев пирокинеза, полтергейста и других аномальных явлений у детей и у взрослых.

Труднообъяснимый факт зафиксирован в деле Священного синода Русской православной церкви.

В 1737 году на окраине Томска стоял дом боярского сына Мещерина, где в роли наемной прислуги жила крестьянка Артемьева с 12-летней дочерью Ириной. Худенькая, болезненная девочка, которая с виду была младше своих лет, к этому времени уже 4 года страдала странными припадками: теряла сознание, у нее изо рта шла пена, и она начинала говорить грубым мужским голосом, часто нецензурно. Ребенок в это время находился в забытьи и абсолютной неподвижности. Рот девочки был открыт, но губы не шевелились, а голос — громкий и отчетливый — шел изнутри, откуда-то из живота.

Свидетелей такого чревовещания за 4 года накопилось несколько, в том числе и хозяин дома Мещерин, знахарка, пытавшаяся лечить девочку, соседи, хотя несчастная мать всеми силами старалась скрыть странные припадки дочери. Они, однако, случались все чаще, и в конце концов тайна раскрылась. Поползли слухи, которые особенно усилились после того, как во время одного из припадков мужской голос рассказал историю, поразившую всех:

— Я — лукавый, — вещал он изо рта лежавшего в беспамятстве ребенка, — девка Ирина скоро меня родит. Посажен я в ее утробу по желанию Василисы Лушаковой. Когда девке было 8 лет и ее мать уходила, за ней присматривала соседка Лушакова. Ирина шибко проголодалась, стала реветь. Василиса разозлилась и, плеснув ей в чашку щей, злобно крикнула: «Ишь ты, жадная! Чтоб тебе проглотить лукавого вместе со щами!» Тотчас же она меня и проглотила. С тех пор я в ней и живу.

Последствия этого рассказа были очень неприятными. В административный центр Сибири Тобольск пошел донос, а находившийся там Сибирский приказ сообщил об этом Московской сенатской конторе. Вскоре сибирский губернатор получил приказ о немедленном расследовании дела. «Девку Ирину Артемьеву и всех свидетелей, при которых были разговоры о дьявольском наваждении, разыскать, стараясь, однако, чтобы от оных розысков кто-нибудь не помер, чтобы важное дело не могло скрыться». Говоря современным языком, розыск означал арест и допрос по всей форме, в том числа с пристрастием.

В Томске схватили всех причастных к делу и повели этапом в Тобольск. По дороге заночевали в Рождественском женском монастыре, где с Ириной случился очередной припадок. Его свидетелями стали препровождавший «преступницу» казак Перевозчиков, а также монастырская игуменья мать Ксения.

— Матушка, прости! — взывал голос из лежавшей без сознания девочки.

— Ты чего прощаешься? Идешь куда? — спросила изумленная игуменья, не переставая осенять себя крестным знамением.

— Я иду в воду. Прикажи отворить двери.

Тесовые двери распахнули. У распростертой на лавке Ирины широко открылись глаза, она забилась, обильнее пошла пена. И вдруг из ее рта вырвался как бы клубок пара и медленно поплыл к дверному проему. Девочка сразу затихла, ее взор прояснился. Живот, постоянно вздутый до этого, сразу опал. Она приподнялась и стала оглядывать всех испуганными глазами.

— Что с тобой было? — допытывалась игуменья.

— Я почувствовала, что у меня изо рта вышла как бы мокрая курица…

С этого вечера припадки у Ирины прекратились. Однако делу был дан ход, потому по прибытии в Тобольск всех причастных к событию долго допрашивали. Особенно туго, конечно, приходилось Ирине, которая горько плакала, но ничего объяснить не могла.

В конце концов дьяки подытожили, что «имеется ли у ней в утробе дьявольское наваждение, того познать невозможно». Такой ответ и пошел в Московскую сенатскую контору.