– Здравствуйте, – икаю испуганно. Меринов молчит, но его молчание такое говорящее, блин, и густое, что ощущается как настоящим ор.

– Ты не вышла на работу, – констатирует факт.

– А? Да. Извини… те. Юлька заболела.

– Помощь нужна? – цедит сквозь стиснутые зубы. Нерв на щеке дергается, ноздри раздуваются, как у недоделанного Кинг-Конга. Разве так предлагают помощь?!

Интересно, как он вообще нас нашел?

– Костя уже привез лекарство. Спасибо, – задираю подбородок.

– Ну, тогда не буду отвлекать.

Меринов бросает короткий взгляд на Костика. Мажет по его рукам, которые, да, меня обнимали! Поворачивается и неторопливо шагает к лестнице. И все?! Стою и от бессилия сжимаю и разжимаю кулаки. Нет, можно не объяснять, понятно, что он опять себе какую-то хрень придумал, но... Костик – Юлькин отец. К кому еще мне надо было в такой момент обратиться, как не к нему? Я все правильно сделала. Это нормально. Особенно потому, что как-то не оказалось рядом других желающих утешить меня и помочь.

– Значит, все-таки ты с ним трахаешься, – ухмыляется Рожков. Перевожу взгляд на его перекошенную морду. Дышу глубоко-глубоко, но это ни черта не помогает! Мне в собственной коже тесно, и кажется, если я сейчас хоть чего-то не предприму, бездействие разорвет на части. Срываюсь с места и лечу пулей, не боясь переломать ноги, за Мериновым. Нагоняю его уже на лестничной клетке и что есть мочи толкаю в грудь:

– Если ты меня сейчас бросишь, я никогда тебя не прощу! Никогда, понял?!

Клеммы в хлам от напряжения. Меня трясет как припадочную, аж зубы дробно постукивают. И слезы, которых, казалось, во мне не осталось, опять текут по щекам.

– Так ты вроде не скучаешь… – рычит Ефрем.

– Совсем тупой?! Юлька задыхалась. Я думала, не переживу этого. Заскучаешь тут, блин!

– Почему тогда мне не позвонила? Почему, а?!

– А ты?! Ты почему не позвонил? Я – так потому, что вообще не уверена, что тебе упали мои проблемы… Больные дети, Меринов, это далеко не так весело, как трахаться.

– Думаешь, я этого не понимал, когда звал тебя замуж? – предостерегающе сощуривается, так сильно злясь, что выбритые до скрипа щеки наливаются лихорадочно-алым румянцем.

– Когда это ты меня замуж звал? – роняю челюсть.

– Когда предлагал ко мне переехать, естественно.

– Не было такого, – тяжело сглатываю я.

– Может, так и не было, да. Но тут и так все ясно! Стал бы я это все затевать, если бы ничего серьезного не планировал.

– Откуда мне знать? Я не ясновидящая! И вообще… Я думала, ты опять… меня… в игнор… – всхлипываю обиженно.

– И потому сразу мудаку своему звонить кинулась?

– Нет! Боже, Меринов… Он же ее отец. К кому мне еще, как не к нему, обращаться?

– Ко мне!

– Я не была уверена, что имею на это право. Ты же две недели уже морозишься.

– Разве мы не помирились?

– Когда? – округляю глаза.

– Вчера.

Самое смешное, что он говорит это на полном серьезе!

– Ну, если для тебя «потрахались» равно «помирились», то да, наверное. Только для меня это так не работает. Ты не представляешь, что я себе надумала…

– Не надо думать. Надо по фактам, Вер. Сказал – давай ко мне, значит – давай. Все. С манатками, поняла? Ебал я твоего Рожкова…

– Он не мой!

– Тем более, – подходит ближе и, наконец, касается! От облегчения меня пробирает волной крупной дрожи. – Когда сможешь вещи собрать?

Вот так просто. Уверенный голос. Ровный вопрос… Когда?

– Я не знаю. Юлька еще совсем слабая. Я ее не оставлю, – тараторю, боясь, как бы он не подумал, что я опять увиливаю.

– Ну, это ясно.

– Правда? Ты не злишься?

– Вер… Я же не самодур какой-то.

– А кто?! Пропал на две недели! Чуть с ума не сошла.

– Ревновал сильно, – сознается он. – Узнаю, что с ним…

– Не сходи с ума!

– Башку тебе откручу. Лучше вообще ничего не начинать, если не уверена, потому что… Бля, – Меринов растирает ладонями осунувшееся лицо. – Такие качели в моем возрасте до добра не доведут. Я без тебя… немного неадекватен.

– Немного?! – фыркаю, но из-за застрявших в горле слез звук выходит влажным и вовсе не таким насмешливым, как задумывалось. – Да ты вообще на всю голову больной! Стала бы я… это все… – бормочу его же словами.

– Если бы что?

– Если бы тебя не любила, – закусив губы, опускаю взгляд в пол. Меринов тоже волнуется. Просовывает одну руку в карман, тут же достает – сжимая и разжимая кулак. А потом ко мне шагает и, оттеснив к выкрашенной голубой краской стенке, наклоняется. В страшном волнении медленно поднимаю ресницы. Темный взгляд горит, челюсти стиснул так, что как только зубы выдерживают. Напряженный просто донельзя. Касаюсь пальцами глубоких заломов в уголках его губ. Веду вверх по переносице, разглаживаю будто судорогой сведенные брови.

– Вчера судье звонил, – сипит. – Та пообещала ускорить процесс.

– А? – уплываю в охватившей меня нежности.

– Говорю, разведут вас на днях. Второй раз, Вероника, ты меня на всякое непотребство подталкиваешь.

– Почему сразу непотребство?

– Потому что не имею я права судей дергать. Сечешь? Особенно по личным вопросам.

Закусываю губу, покаянно киваю:

– Прости. Я постараюсь больше не…

– Да уж постарайся, – рычит и, наконец, целует так, что у меня колени подкашиваются.

– Слушай, ну красота! Даже при учете, что вам еще не один год выплачивать за дом – оно того стоит, – кивает своим мыслям Коршунова, бродя по хоромам Меринова, как какой-нибудь горе-ревизорро.

– Не мне. Это же Ефрема дом.

– Ну а ты тут что – сбоку припека?

– Ой, девочки, не знаю, – прячу улыбку в ладонях. – Кто я здесь? Без понятия. Ефрем уверен, что сделал мне предложение, – добавляю, вконец развеселившись.

– А ты? – ехидно тянет Коршунова.

– Ну-у-у… Даже не знаю. По классике предложения как такового не было. Ефрем настоял, чтобы мы с Юлькой к нему переехали, и, как оказалось, искренне верит, что это оно и было.

– Мужики-и-и! – посмеивается Таня. – Что с них взять?

– Ага, – с удовольствием откидываюсь спиной на диван. Так-то мы с девочками на полу устроились. Опробуем пушистый коврик, который я на днях получила в пункте выдачи одного известного маркетплейса.

Восьмое марта сегодня. Уже почти две недели, как мы живем с Мериновым большой и дружной семьей. Естественно, что первыми о том, что мы съехались, узнали мои подруги. И, конечно, все это время они только и ждали, когда же я позову их в гости, чтобы познакомить с Ефремом поближе, а заодно показать, как мы с Юлькой устроились. Но я, оберегая наш хрупкий мирок, не спешила впускать в него посторонних. К тому же у меня никак не получалось отделаться от мысли, что на эту встречу мне непременно нужно получить разрешение у Ефрема. Словно он мой папочка, а не любовник, ей богу. А все потому, что, придя, считай, на все готовое, я пока так и не привыкла, что являюсь здесь полноправной хозяйкой.

В итоге, устав от нытья подруг, я поинтересовалась у Меринова, не будет ли он против, если я приглашу Таньку с Иркой отметить Восьмое марта.

– Нет, конечно. Только Макса предупреди, ага? Он обычно не очень расположен к гостям.

– Ой! Я тогда не буду… – вскакиваю на кровати, досадуя на то, что сама упустила этот момент из вида.

– Зови, – белозубо ухмыляется Меринов. – Знаю же, что им не терпится поглядеть на твою добычу.

– Самоуверенный гад! – запускаю в него подушкой. Ефрем смеется, обхватывает кольцом мою щиколотку и подтягивает за ногу на себя.

– Жалуешься? – щекочет, зная, что я страшно боюсь щекотки. Вырываюсь, сквозь смех пищу:

– Отпусти!

Сжалившись, Меринов целует косточку на ноге и встает, чтобы надеть рубашку. Наблюдая за каждым его движением, признаюсь:

– Не хочу, чтобы Макс испытывал дискомфорт. Он еще к нашему с Юлькой присутствию не привык, а тут вообще чужие люди.

Ефрем закатывает глаза. Берет китель.