– Макс в порядке. Я с ним говорил. А Юлька как?

– Как по мне – в восторге.

На контрасте с виной, которую я ощущаю перед дочерью, это особенно удивительно. Все так быстро поменялось: развод, переезд, новый мужик у мамы. Бедный ребенок! Я потому и не спешу заводить разговор о том, что мы с Ефремом скоро поженимся. А еще, несмотря на то, что Меринову это не нравится, я пока живу… с дочерью, а не с ним. Точнее так – на ночь я укладываюсь с Юлькой в бывшей гостевой, дожидаюсь, когда дочь уснет, и тогда бегу под бочок к Ефрему. Наверное, это спорное решение. Даже наверняка. Но как промежуточный вариант – ничего лучше я не придумала.

– Эй! Вер, ты с нами? – щелкает у меня перед носом пальцами Коршунова. Резко возвращаюсь в реальность:

– А где ж еще?

– По-моему, в своих фантазиях, – смеется Волкова. – Мне аж завидно. Неужели он так хорош?

– Если я признаюсь, насколько, вы меня возненавидите, – хихикаю я.

– Даже так? – сверкает глазами Таня. – Ну-ка, давай признавайся – по шкале от одного до десяти он…

– Пятнадцать, – смущенно смеюсь в ладони. – Но, девочки, без подробностей. Это только наше с ним, даже не просите.

– Хм. Я думала, в его возрасте либидо уже снижается.

– И даже заходя издалека, вы у меня один фиг ничего не выпытаете. – Смеюсь. – Мне хорошо известны эти твои приемчики, – выставив указательный палец, тычу Коршуновой куда-то в солнечное сплетение.

– Ну вот! А я вам все рассказываю, – сокрушается та.

– Жизнь несправедлива. Тань, наливай!

Волкова снимает мюзле и разливает по заранее приготовленным бокалам шипучку. Девочки строго-настрого запретили мне топтаться у плиты в праздник, поэтому из закусок у нас – колбасно-сырная нарезка, мед и виноград, которые они принесли с собой.

– Так я все же не поняла, где твой ебарь-террорист? Мы че, зря приехали?

От такой характеристики Меринова я закашливаюсь. Шампанское идет носом, в отместку пребольно оцарапав носоглотку пузырьками.

– Тише ты! Здесь же дети, – шикаю я.

– Они на втором. У Макса. Так где носит твоего… м-м-м… парня?

– На работе, где ж еще? Целыми днями там пропадает. Он, конечно, ничего толком не рассказывает, нельзя, но насколько я поняла, предыдущее начальство в крае наворотило таких дел, что ему еще не один месяц это все придется расхлебывать.

– Какой-то грустный у вас медовый месяц получается.

– Да нет. Говорю же, с этим у нас все в ажуре. Ужас, что мы вытворяем. Прям как в книжках все, а я думала, они врут, – все же не могу хоть немножечко не похвастаться. Это то, что совершенно невозможно держать в себе. Девчонки демонстративно-завистливо вздыхают. Я в ответ смеюсь.

Однажды после очередного изматывающего сексуального марафона я, так и не сумев скрыть обуявшую меня ревность, спросила у Меринова, всегда ли его секс был настолько изощренным.

– Нет, Вер. Вообще нет. Тут для меня тоже все ново... – признается тот как на духу, кружа кончиками пальцев по сморщенной ареоле вокруг соска.

– Слабо верится.

– Серьезно. Ни о ком столько не фантазировал, как о тебе.

– Как? Я думала, мы уже все твои фантазии превратили в реальность, – дразню мужика. Тяжесть его руки на моей заднице как-то сразу чувствуется весомее. Меринов сминает мою булку, бесцеремонно отводит в сторону и проходится пальцами по расселине.

– Далеко не… Но мы же это исправим? – усмехается, сжимая губами мое плечо. И ведь я понимаю, на что он намекает, и все еще боюсь этого… Но, пребывая в плотном чувственном тумане, киваю и даже чуть отвожу ногу, чтобы ему было удобнее.

Что мне особенно нравится в Меринове, так это то, что, несмотря на всю его немногословность, он умеет сделать так, чтобы я почувствовала себя правильно. Так, как и положено счастливо влюбленной женщине. Признаться, я опасалась, смогу ли, будучи человеком довольно мнительным, его, такого немногословного и скрытного, вывезти. Я видела, и мне не понравилось, как он закрывается, если чем-то недоволен или на что-то зол. Кажется, в такие моменты до него не достучаться. К счастью, я нашла в себе силы объяснить Ефрему этот момент, а он не отмахнулся от моих страхов, как я боялась, а даже как будто прислушался. С уверенностью я тут судить не могу, ведь за время нашего совместного проживания у нас больше не было поводов для ссор, а значит, не было и повода проверить, как он себя поведет при случае. В любом случае, думаю, вряд ли он вернется к игнору по всем фронтам, а уж с остальным мы как-нибудь справимся.

– Ну все, все! Мы уже тебе завидуем. А с сыном его как? Он странный.

– Он хороший! – тут же встаю на защиту Макса. – Просто синдром накладывает свой отпечаток. А так Макс – большая умница.

– Да я же не против. Если ты так говоришь.

– У нас хорошие отношения.

И я их очень ценю! У меня душа обмирает каждый раз, как Макс делает очередной шаг мне навстречу. Это только кажется, что он безэмоционален. А на деле ему ничто человеческое не чуждо. И любовь ему нужна, и заботу он ценит. Просто не может этого проявить. Но так и у обычных подростков с этим туго. Я как учитель знаю это наверняка. Зато когда однажды он сам ненадолго коснулся моей руки, выражая благодарность за то, что я у него прибралась, у меня чуть сердце не остановилось от счастья! Я же отчетливо понимала, и что это касание значит, и чего оно ему стоило. Макс не обычный ребенок, для которого телесный контакт – плевое дело. Для него это целая история, требующая определенных душевных сил.

Когда я рассказала об этом Ефрему, он прижал меня к себе и долго-долго не отпускал, тяжело и жарко дыша в макушку. А потом так меня оприходовал, что у меня ноги еще пару дней не сходились как следует. Как будто в благодарность за то, что я нашла к Максу подход.

– Ну а Костик твой как? – возвращает меня с небес на землю Иришка.

– Он не мой, – машинально поправляю я. – Понятия не имею. Мы из больницы приехали сразу сюда. И все. С тех пор не виделись.

– Ой, кажется, я звук мотора слышу… Приехал?

– Ага! – вскакиваю на ноги. – Пойду встречу, я ненадолго.

– Нафига? Он что, в трех соснах заблудится?

Не хочу объяснять, как много для нас значит эта встреча у дверей. Я и сама не понимаю, почему для Ефрема это так важно. Просто чувствую, как он радуется, когда я выбегаю его встречать, и стараюсь не упускать случая.

– Привет!

– Привет, – поцеловав жарко, отворачивается, чтобы повесить бушлат в шкаф. – Встретились? – кивает в сторону двери. И видя мой недоумевающий взгляд, поясняет: – Машины подружек твоих?

– А, да. Ничего?

– Ничего. Сейчас только в гараж мотнусь, и познакомимся.

Растерянно киваю. Обычно Ефрем сразу забирает из машины все нужное. Ну да ладно. Как раз успеваем перенести наш пикник за стол, когда Меринов возвращается с цветами в одной руке, пакетами – в другой, и повисшей у него на ноге Юлькой.

– Добрый день. Ефрем.

– А нас уже представляли. В сауне, помните?

– Не особо, – криво улыбается Меринов, протягивая Коршуновой букетик подснежников. – Это вам.

– Таня я! Очень неожиданно и приятно.

– А я Ира.

Точно такой же букетик перекочевывает в руки Волковой. Юльке достается мимоза. А мне – шикарный букет тюльпанов. Я уже успела привыкнуть, что Меринов – мужик щедрый и внимательный. Но то, что он и про моих подружек подумал – все равно неожиданно. И трогательно, и…

– Ужин где, Вер? Голодный.

– Я сейчас чего-нибудь соображу. Мой руки…

Меринов уходит. Коршунова ведет бровью.

– Да ладно тебе! – отмахиваюсь от нее. – Мне приятно о нем позаботиться.

– Он хоть ценит?

– Да. Очень.

Именно поэтому я и суечусь. Знаю, что все не пройдет незамеченным, как это было с Костиком. Тот любую заботу воспринимал как должное, а Ефрем, обжегшись со своей кукушкой, действительно умеет ценить даже самые незначительные на первый взгляд вещи.

Мечу на стол все, что есть в холодильнике. Кого я обманываю этими нарезками блатными? Котлетка с толченочкой за милую душу уходят. Не хуже привезенных девчонками, а потом еще и Мериновым, деликатесов. Тот ведь тоже для нас расстарался. Не знаю, как в целом, но уж щедрость Ефрема Танька с Иркой должны оценить. Впрочем, если не оценят, пофиг. Смотрю на Меринова и ни секунды не сомневаюсь, что он единственно-правильный для меня мужчина, что бы и кто ни думал. Так хорошо мне, что слезы наворачиваются на глаза. Ирка под столом пинает меня по ноге.