– Судя по реакции мужика, он не против, чтобы ты познакомилась с его причиндалом поближе.

– Вот еще. Не выдумывай.

– Блин, ну представь ты чисто гипотетически, что, мы не можем представить? – у Ирки горят глаза. Я, заразившись ее энтузиазмом, прихлебываю шампанского.

– М-м-м…

– Так вот… Что ты будешь делать, если он вдруг к тебе подкатит? Нет. Молчи. Я и так знаю – сбежишь.

– Ну почему сразу сбегу?

– Нет! Она еще спрашивает, – изумляется Ирка. – Сбежишь. Дай бог, на китайской границе поймают. – Смеется. А мне, хоть она и опять навешивает на меня какие-то идиотские ярлыки, вдруг тоже становится весело.

– А ведь, девочки, у меня тоже мелькнула мысль, что Костик хочет меня подложить под шефа, – шепчу я, прикрыв губы ладошкой. У Таньки глаза из орбит вываливаются.

– Серьезно?

– А что такого? – фыркает Коршунова. – Если это поможет спасти его задницу, думаю, он и не до такого опустится.

– Ну, как-то это совсем уж низко. Ни в какие ворота просто!

– П-ф-ф! А Костик у нас прям – благородный рыцарь. Я вас умоляю. Кстати, ты сама-то что на этот счет думаешь?

– Я? – закусываю губу. – Даже не знаю. Что такое только в дурацких романах бывает? Только там драма разыгрывается вокруг того, что героиня всеми фибрами души ненавидит мужика, под которого ей предстоит лечь.

– А ты прям не отказалась бы? – заливается Ирка, Таня тоже прыскает в кулак. И глядя на этих дурочек, я не могу не ухмыльнуться тоже.

– Ужас, девочки! Вообще я не такая, вы же знаете. К тому же он не в моем вкусе, и старше, и…

– И ты все равно бы ему дала, ну признай! Хотя бы ради научного интереса. Попробовать что-то кроме борща.

– А борщ, это надо полагать, Костик?

– Естественно! Так что, хотелось бы тебе… колбаски?

Мы так громко смеемся, что из гостиной прибегают дети. Спрашивают, что случилось, рассказывают что-то свое. Таня втихаря прячет опустевшую бутылку и включает чайник. Я помогаю чуть-чуть прибраться. Ставлю на стол сладкий пирог, а сама делаю пометку испечь что-нибудь и для Мериновых.

Жаль, до чая в гостях так и не доходит. Звонит Костик, велит немедленно возвращаться домой. Я закипаю! Но стоит его увидеть, как ярость мгновенно схлопывается.

– Боже мой, что случилось? – ахаю я.

– Опасная работа случилась!

– Это так тебя задерживаемый, что ли?!

Несусь к холодильнику, достаю упаковку замороженного горошка и, обмотав полотенцем, прикладываю к фингалу на скуле мужа.

– Ногу еще подвернул, как назло. Пришлось машину бросить. А у меня там два мешка корма… Завтра надо передать.

– Какого еще корма?

– Собачьего. Наши из Китая прут, а в столице такой днем с огнем не сыщешь. Ну, меня и попросил один приятель переслать. Через какого-то своего приятеля, который из наших краев машиной едет. Ауч! Вер, блин, больно.

Дую на ссадину:

– Извини. И насчет этого корма злосчастного вообще не волнуйся, ладно? У меня же завтра выходной. Я все сделаю. Ты только скажи, как мне с этим другом друга состыковаться.

Поднимаю глаза и ловлю на себе задумчивый взгляд мужа. Ободряюще ему улыбаюсь. Выглядит он хреново. Меня больше всего бесит то, что пока начальство набивает карманы, такие парни, как мой муж, рискуют собой каждую минуту, чтобы мы и наши дети жили в безопасности.

– Серьезно? Ты мне поможешь?

– Ну конечно, Кость. О чем разговор?

– Мне с тобой очень повезло, Вер. И это… Ты прости меня, ладно? Давно хотел извиниться, но все не находил слов, а тут понял, что тянуть и дальше будет вообще неправильно. Нужный момент может никогда не наступить, красивые слова – так и не родиться, я… Не хочу тебя потерять.

Касаюсь своим лба его, осторожно поглаживаю виски пальцами:

– Ты не представляешь, как мне важно было это услышать.

Из-за загруженности на работе следующую неделю я Веру почти не вижу. Один только раз сталкиваюсь с ней утром у двери, здороваюсь и убегаю, потому что опаздываю. Каникулы предоставили мне шикарную возможность, не привлекая внимания, перешерстить старые дела. И я ее не упускаю. Работаю как проклятый, на износ. Ну и о насущных проблемах не забываю. Изучаю план злосчастного ресторана (там имелся довольно приличных размеров склад), собираю информацию на каждого сотрудника. А Веру не вижу, да. Зато во всем ощущаю ее незримое присутствие. Мой дом благодаря ей оживает. Наполняется запахами: свежести и вкусной еды, наглаженного белья и кондиционера, дымком, подтравливающим из камина. Звуками… Я слышу их отголоски в тишине, которая меня встречает. Вот включается пылесос, вот звенят голоса – домашние о чем-то переговариваются, вот шуршит белье, которое Вера перестилает раз в шесть дней. Что-то она с ним делает. Подкрахмаливает, что ли? Ложишься – ткань аж хрустит, пахнет морозной свежестью, и чудится мне, что ее руками. Я хорошо высыпаюсь, несмотря на то, что мои сны наполнены ею. Горячие, очень горячие сны. Встаю – самого аж немного потряхивает. И не потому, что мне было так охрененно, хотя и с этим спорить не стану. Но больше от мысли, что пока Вера мне только снится, кто-то трахает ее наяву. Да ее мудак-муж и трахает.

Чертовщина какая-то – так помешаться на чужой бабе. И ведь даже нечего ей предъявить. Вера мне не давала вообще никаких авансов. Специально не давала, да. Рассудочно. Но вот исходящие от ее тела сигналы… Тут – сбившееся дыхание, там – смущенно заправленный за ухо локон, или нервно смоченные языком губы. Хотел бы я сказать, что выдаю желаемое за действительное, но, черт, я же опер. Грош цена мне, если я разучусь подмечать такие детали. Есть у нее что-то ко мне. Точно есть!

Словом, встрял я. Даже мысль о том, что ее могли подослать, не будит во мне негатива. Я как последний кретин ищу ей оправдания. И даже, сука, влегкую нахожу их. Девочка она нежная, доверчивая… Ее бы защитить.

Если встречаюсь в конторе с Рожковым, у меня аж в затылке ломит. Кажется, он весь ею пропах... И я ведь понимаю, что это ревность! Как понимаю и то, что у меня на нее нет никаких, сука, прав.

В старый новый год, устав с собой бороться, я, пользуясь служебным положением, отписываю на Рожкова кучу материалов, а сам пораньше выдвигаюсь домой. Так себе методы? Ну… Никто и не говорил, что я буду играть честно.

В доме тихо. Только в трубе гудит ветер. Вера, сложив по-турецки ноги, сидит у камина. Детей не видать. Чтобы ее не спугнуть, легонько постукиваю костяшками по стене. Вера поднимает глаза. Вскакивает, смущенно вытирая мокрые щеки.

– Здравствуйте, Ефрем Харитоныч. А мы вас не ждали так рано.

– Праздник ведь, – веду плечом и в лоб интересуюсь: – Что у тебя случилось?

– Ничего!

– Ты плачешь.

– А, это. Извините, я родителей вспомнила. Папа любил развести огонь. Я уже собиралась уходить, – резко меняет тему.

– Спешишь куда-то? Только три часа.

Вера замирает, недоуменно на меня глядя. Ну да. Только три. И что? Какое тебе дело? Наверное, так она думает. Покуда я, олень, стою, выискивая поводы, чтоб ее задержать возле себя подольше.

– Эм… Нет. То есть у меня есть еще пару часов до того, как придет время забрать Юльку из сада. А что?

На ее «А что?» ответа у меня нет. Поэтому я подхватываю другую тему в надежде, что она не станет заострять внимания на предыдущей:

– О, сад уже работает?

– С восьмого числа.

Недоумения в голосе Веры становится чем дальше, тем больше. Небось, гадает, что происходит. И я бы ей объяснил, если бы сам это понимал!

Отворачиваюсь к шкафчику, где у меня бутылка вина припрятана.

– Выпьешь со мной за праздник? Одному как-то… – не обернувшись, пожимаю плечами. Черт, до чего же это жалко звучит!

– Если только немного. – Недоумение сменяется растерянностью. – Давайте я вам обед накрою. Кстати, вы так и не отписались мне о своих предпочтениях в еде, а тем временем моя фантазия почти иссякла, – заканчивает со смешком.

– Руки не доходят. На работе завал.