– Положим, я знаю, что там есть ещё один человек, который хочет и может стать главным, – Чжан выжидательно посмотрел на Сяосуна, однако тот молчал, наслаждаясь дорогим чаем, и маршал закончил: – Это Троцкий.

Сяосун отставил пиалку, промокнул губы салфеткой и пожал плечами:

– Да, Троцкий хочет, но почему ты решил, что он может стать главным?

– Троцкий был главным в Красной армии, красные генералы на его стороне. Сталин опирается на чиновников и проиграет, потому что там, где за дело берётся армия, всё получится наилучшим образом. Так что ты подумай, на чью сторону встать. – Маршал замолчал, неожиданно глаза его широко раскрылись, как будто он внутренне удивился, и задал вопрос, который, по мнению Сяосуна, должен был быть самым первым: – А как ты, вообще, стал посланником большевиков?!

– Вейшенг, ты стал забывчивым, – укорил Сяосун. – Помнишь, я просил у тебя за сестру? Я тогда сказал, что у меня есть связи с Советской Россией. Ты ещё удивился, мол, зачем тебе Советская Россия. А я сказал, что, может быть, тебе потребуется признание. Вот ты и подумай, с кем тебе выгодней – с огромным и богатым Советским Союзом или с маленькой нищей Японией.

– О каких богатствах ты говоришь? – презрительно усмехнулся маршал. – Я слышал, в Союзе хлеба не хватает. И народ наш правильно говорит: не гонись за выгодой – не попадёшь на удочку[40].

– Я верю Учителю. Он сказал: «Жизнь – не зебра из черных и белых полос, а шахматная доска. Здесь всё зависит от твоего хода».

– Вот именно. Ошибочный ход одной фигурой – и партия проиграна[41].

– Оказывается, чем выше чин, тем больше мудрости, – вздохнул Сяосун.

– Это тоже Учитель сказал? – подозрительно прищурился маршал.

– Это я сказал. А решай сам. Надеюсь, я могу уйти?

Маршал задумался.

Служанки принесли свежий кипяток, вторично пролили заварку. Надо бы дождаться третьего пролива, подумал Сяосун, он обнажает все лучшие качества чая. Когда ещё его попробую!

Однако хорош был и второй пролив. Сяосун отпивал мелкими глотками «Дацзычжэнь», задерживая ароматную жидкость во рту, впитывая языком и нёбом все её прелести – наслаждался!

Наконец маршал принял решение.

– Хорошо, – сказал он. – Но ты не просто уйдёшь, – маршал поманил Сяосуна и, когда тот наклонился навстречу, произнёс чуть слышно: – Ты вернёшься в Москву и передашь моё согласие на сотрудничество. При условии признания независимости Маньчжурии.

– Ты мне дашь официальную бумагу? – так же полушёпотом спросил Сяосун.

– Я похож на идиота?! Всюду шпионы! Дойдёт до японцев – меня тут же отправят к твоему любимому Учителю. – Чжан мановением руки вернул Сяосуна на место и заговорил в обычном тоне: – Ты понял? Вернёшься в Москву и сообщишь о моём отказе. Понял? Об отказе!

– Понял, – склонил голову Сяосун. – Тогда тебе письмо ни к чему.

Маршал не успел и слова сказать, Сяосун забрал конверт и «гербовый» лист с подписью и печатью, сложил и спрятал в карман. Чжан только головой покачал: понял, что Сяосун прав – попади такой документ в руки врага, хлопот не оберёшься.

Выйдя за ворота дворцового комплекса, Сяосун глубоко и облегчённо вздохнул, пощупал в кармане хрустнувшую бумагу: теперь надо найти Кавасиму – пусть он решает судьбу Бэй Вейшенга.

– Господин генерал, посыльный от верховного, – доложил дежурный офицер.

– Зови, – Дэ Чаншунь встал с походной кровати, на которую прилёг отдохнуть после допроса пятого за этот день арестованного участника восстания шанхайских рабочих.

Посыльный был в чине лейтенанта. Он передал запечатанный сургучом пакет, Чаншунь расписался в получении, поставил дату и время и кивнул на сумку, в которой заметил ещё несколько пакетов:

– Сколько наших в Шанхае?

– Не могу знать, господин генерал-майор, – сухо ответил лейтенант.

– А сколько пакетов? Пять? Шесть?

– Информация секретная.

– Тьфу! – выругался Чаншунь. – Я же всё равно узнаю!

– Не от меня.

Лейтенант откозырял и вышел. Чаншунь едва не плюнул ему вслед, сел за походный стол и распечатал пакет. В нём оказалось два послания: одно лично ему, новоиспечённому генерал-майору Дэ Чаншуню, второе – приказ по «армии умиротворения» о проведении кампании «самоочищения и наведения порядка».

Личное было ответом верховного главнокомандующего Национально-революционной армии генерала Чан Кайши на письмо Чаншуня по поводу распоясавшейся в Шанхае Зелёной банды, возглавляемой Ду Юэшеном, или Большеухим Ду. Шанхайское рабочее правительство, созданное в результате восстания 21 марта, организованного коммунистами, начало реформы в пользу рабочих и крепко прижало шанхайских богатеев, причём не только китайцев, но и иностранцев. Те, в свою очередь, договорились с гангстерами, и в городе начались настоящие боевые схватки бандитов с рабочими-красногвардейцами и с частями Национально-революционной армии, разбившими войска местного губернатора Сунь Чуаньфана. Бригада Дэ имела репутацию самой дисциплинированной, и Чаншунь получил приказ привести её в Шанхай для «умиротворения». Он знал о давних связях Чан Кайши с китайскими «триадами»[42] и потому запросил у него частным порядком указаний, как действовать при столкновении с ними. Верховный рекомендовал в случае контакта действовать совместно, поскольку триады являются временными союзниками в борьбе с контрреволюцией. Дело идёт, как понял Чаншунь, к физическому устранению коммунистов. Он вспомнил только что законченный допрос.

– Почему вы устроили беспорядки на улицах города, грабежи и погромы?

– Всё, что вы говорите, к нам не относится. Это дела Зелёной банды и мародёров из частей НРА, занявших Нанкин и Шанхай. Наши отряды пытаются им противодействовать, но нас слишком мало. Многие погибли из-за обстрелов, устроенных кораблями Англии, Франции, Соединённых Штатов.

– Эти обстрелы были устроены как раз из-за грабежей и погромов, наносящих ущерб иностранным компаниям. Кроме того, иностранцы требуют компенсации ущерба и контрибуцию. Иначе они устроят интервенцию.

– Коммунисты тут ни при чём.

Вообще-то Чаншуню было всё равно, он лишь подумал, что напрасно Цзинь связалась с марксистами. Как было бы прекрасно быть вместе, в одном ряду сражаться за любимую страну, за новую жизнь! Какое отношение она имеет к пролетариату, а пролетариат к ней – непонятно, ещё и разлуки постоянные. И детей она настраивает в своём духе, Сяопин точно стал марксистом…

Чаншунь встряхнулся и стал знакомиться со второй бумагой. Это был приказ по всей НРА.

В соответствии с циркуляром по кампании «самоочищения и наведения порядка» приказ требовал немедленного отрешения от командования офицеров-коммунистов, невзирая на их звания и должности, в случае неповиновения – ареста, а при активном сопротивлении – пресечения вплоть до высшей меры, поскольку коммунисты своей агитацией среди рабочих и крестьян «наносят величайший вред делу национальной революции». Чаншунь почувствовал, как по спине побежали мурашки: он ни на минуту не усомнился в том, что это – завуалированное распоряжение о чистке Гоминьдана от коммунистов и разрыве союза с компартией, вплоть до её уничтожения. Он, конечно, знал, что у Чана большой зуб на большевиков ещё после поездки в СССР: руководители Реввоенсовета тогда безоговорочно отвергли план объединительного Северного похода, можно сказать детища Чан Кайши, и это его оскорбило до глубины души.

– Что они тут понимают в китайской специфике?! – негодовал генерал на ежевечерних посиделках с Чаншунем в гостинице за бутылочкой байцзю, благо Сяосун регулярно поставлял им этот живительный напиток. – Пролетариат, политическая учёба, агитация! Уткнулись в свои теории и не желают понять, что у нас главная сила – крестьянство и его союз с предпринимателями, торговцами, служащими, студентами в борьбе с продажными милитаристами, готовыми раздать Китай по кусочкам богатым странам. Нам важны национальные интересы, а не всякие там интернационалы, Коминтерны и тому подобное.