Чан Кайши потребовал изгнания из Китая Куйбышева и его помощников. Ван Цзинвэй написал ему письмо, пытаясь уладить конфликт, но генерал отказался его принимать. Сила была на его стороне, и военные советники покинули Китай. Вместо них приехали другие – Блюхер, Путна и Примаков, герои гражданской войны. Самые подходящие для той военной ситуации, в которой находился Китай.

Чан Кайши вроде бы успокоился, арестованных выпустили с извинениями, осаду представительства сняли, но письмо Дэ Цзинь всколыхнуло в памяти Мао всю эту весеннюю историю и заставило глубоко задуматься.

Что делать? Как быть? Ставить в известность Национальное правительство и своё партийное руководство? Поверят ли они письму неизвестного секретаря ячейки, тем более женщины? Известно ведь, как предвзято относятся в Китае к уму и мнению женщины. Ладно, пусть не относятся, а относились в прошлом, только вряд ли традиция уже изжита. Не все же такие умницы, как его Кайхуэй, или эта Цзинь, которую он помнил по встрече в Харбине. К тому же армия под руководством Чан Кайши разгромила основные силы милитариста У Пэйфу и взяла Трёхградье – огромную агломерацию городов Ханьян, Ханькоу и Учан, – и Политический совет ЦИК Гоминьдана принял решение объявить Учан столицей Китайской республики. Часть правительства, в основном «левые», переехала туда.

Как же в такой ситуации предъявлять Чан Кайши какие-то обвинения?!

Может быть, стоит посоветоваться с Кайхуэй? Мао внутренне поёжился от этой мысли. Нет, он не сомневался, что его замечательная умница-жена здраво и толково рассудит сложившуюся ситуацию, его смущало давнее чувство вины перед матерью его законных детей, которое вдруг охватило его два года назад, когда Сунь Ятсен вызвал своего любимца в Шанхай. Накануне отъезда Кайхуэй уличила мужа в любовной связи с молоденькой профсоюзной активисткой и отказала ему в прощальной близости. Для Мао это была связь как связь – подобных ей было много, потому что он, крепкий красивый мужчина, практически никогда не имел отказа от приглянувшейся женщины. Он полагал это в порядке вещей, но не собирался из-за лёгкой интрижки расставаться с Кайхуэй, считая, что любимая жена – это одно, а мимолётное удовлетворение мужской потребности – совсем другое. Они с Кайхуэй женились вопреки воле родителей, по великой любви, и гнев её из-за «какой-то мелочи» явился для него громом среди ясного неба. Он был так потрясён, что в день отъезда сочинил стихотворение:

Он прислал эти стихи жене, но ответа не получил, а когда вернулся, понял, что прежних нежных, наполненных любовью отношений уже не будет. Деловые, общественные продолжались без особого напряжения, и всё-таки любовь наполняла самые обычные действия особым смыслом – радостно было жить и работать, а теперь…

Мао рассказал Кайхуэй о своих сомнениях в отношении Чан Кайши. Она слушала поначалу без особого интереса, но потом оживилась:

– Чан, конечно, никакой не коммунист и даже не «левый», его весенняя выходка была не от испорченных нервов – он тогда запустил пробный шар: а как, мол, отнесутся советские посланники к такому повороту в отношениях революционеров?

– Да они никак не отнеслись! – возмущённо сказал Мао. – Как будто ничего особенного не случилось!

– Вот именно. Он очень внимательно следит за внутрипартийной борьбой в Советском Союзе, за тем, как Сталин борется с Троцким, и делает вывод: если они могут так сражаться внутри одной партии, то почему ему не попробовать на другом уровне, между партиями? Чан уже тогда занял видное положение в партии и национальном руководстве, но он не хочет быть «одним из», он считает, что все пальцы не могут быть одинаковой длины[20]. В то время ему не хватало авторитета в армии, однако теперь, когда он разгромил У Пэйфу, его главенство признали все военные, и я думаю, он обязательно сделает следующий шаг. Вода течет вниз, а человек стремится вверх[21].

– Следовательно, надо принять предупреждение из Харбина за истину?

– А как иначе? Лучше переусердствовать в бдительности, чем упустить врага.

– Тут неизвестна дата. Ты думаешь, наши руководители воспримут сигнал, как надо?

– Увы! И Чэнь Дусю[22], и Ли Дачжао слишком интеллигентны и деликатны, чтобы сменить доверие на подозрительность, когда нет доказательств – одни предположения и догадки. Чжоу Эньлай близок к этим военным из академии, он, возможно, поверит, но что в его силах – лично я не знаю.

– Я тоже, – вздохнул Мао. – Я и с Чжоу-то шапочно знаком. Всё-таки попробую настроить Чэнь Дусю. Но мы сможем что-то противопоставить Чану? Как ты думаешь? Партия наша слишком малочисленна.

– У тебя крепкие связи с шанхайскими профсоюзами. Ты можешь вывести на улицы десятки тысяч рабочих.

– Но это – мирные люди!

– Не скажи! Все армии складываются из мирных людей, которым приходится что-то защищать.

Мэйлань проснулась утром со сладостным чувством, что сегодня, 5 сентября, не надо идти в школу: воскресенье, выходной день! Можно ничего не делать или заняться подготовкой к рождению ребёнка, а можно сходить в синематограф или какой-нибудь музей, надо посмотреть, нет ли хорошей выставки или концерта.

Рядом сладко посапывал Сяопин; он вообще любил всласть поспать, хотя мгновенно просыпался от её лёгкого прикосновения и был готов к любым любовным упражнениям, на которые Мэйлань оказалась весьма горазда. Она даже удивлялась сама себе, откуда у неё вроде бы стыдная, однако такая приятная увлечённость, но её несказанно радовала отзывчивость Сяопина на её фантазии; она была уверена, что единство взглядов и действий в столь тонком и хрупком мироздании – основа прочности семьи.

Сяопину безумно нравились смелость и решительность Мэйлань в той области отношений, где он ощущал свою скованность, а порой даже ступор, и он готов был следовать за любимой куда угодно, лишь бы быть рядом с ней.

Правда, когда Мэй забеременела, у неё появилась осторожность в действиях, и эта необходимость обережения передалась Сяопину – их любовь стала нежней и целомудренней, они как бы растворялись друг в друге, а чувственность проявлялась во взглядах, прикосновениях, лёгких поцелуях.

Вот и сейчас, проснувшись, Мэйлань огладила любящим взглядом золотистые кудри мужа и встала, чтобы пойти готовить завтрак. Хотела было спуститься в кухню, как обычно, в обнажённом виде, но спохватилась, что у них гость, и он может быть уже на ногах, поэтому накинула халатик и не торопясь, ступенька к ступеньке, одолела спуск.