– Ну, Федя всё ж таки не сын, а племяш, и об нём лишний раз не стоит поминать, из-за его отца. Я им очень горжусь, но вот задачка, Ваня: его ж найти надобно. Он тут был, в Гильчине, у другана своего Гаврюшки Аистова, а про Аистовых и спросить не у кого – все сбежали! Душа-то за него болит! Еленка спросит, а мне и сказать нечего.

– Да-а, остаётся надеяться, что жив, а там, глядишь, и найдётся. Может, с отцом встренется. – Иван вздохнул и опустил голову.

– Чё закручинился? – толкнул его в бок отец. – Жалеешь, что дядьке Ивану помог? Долг свой нарушил? Я тебе так, сынок, скажу. За прошлые грехи Ивана пущай Бог судит, а нонче он никого не убил, хоть и мог. И сдать его под расстрел – несправедливо, не заслуживает он такого конца.

– Знаю, батя, знаю и ни о чём не жалею.

Сяосуну снился страшный сон. Шла жестокая ночная битва между двумя чудовищами, похожими на огромного тигра и ловкого зубастого летающего дракона. В ход шли зубы и когти, в стороны разлетались вперемешку с кровью клочья шерсти и куски чешуи, драка сопровождалась то ужасающим рыком тигра, то не менее жутким рёвом дракона. А вокруг стояли звери – медведи, волки, лисы, рыси, шакалы, гиены и прочие хищные твари; они ожидали, кто победит, чтобы наброситься на побеждённого. Не было только львов, и Сяосун откуда-то знал, что эти благородные существа не желали ни участвовать в драке, ни ждать её исхода.

Сяосун ощущал, что он сам каким-то образом принимает участие в этом яростном поединке, потому что ловил на себе взгляды то жёлтых глаз тигра, то красных – дракона, и в каждом взгляде было требование вмешаться. В какой-то момент дракон, вырвавшись из лап тигра, извернулся, взмыл вверх и, набирая скорость, ринулся по кругу, видимо, выбирая позицию для очередного нападения, и Сяосун оказался на его вираже. Оглушительный рёв и зубастая пасть налетели на него, пронзили насквозь и умчались в темноту.

Сяосун проснулся в одно мгновение, весь мокрый от пота. Несколько минут вглядывался в сумеречное пространство купе и прислушивался, главным образом к себе. Он лежал на вагонной полке, под полом на стыках рельсов постукивали колёса. Спокойно: он в поезде «Москва-Владивосток», в купе вагона прямого сообщения «Москва-Пекин», причин для страха нет, просто был кошмарный сон… и тут вновь, теперь уже наяву, в приоткрытую створку окна ворвался тот же нарастающий рёв. К нему прибавился свисток, вместе они пролетели мимо, оставив после себя громкий перестук колёс, похожий на клацанье зубов.

Сяосун облегчённо выдохнул: да это встречный поезд! Надо же, во что он превратился во сне – в битву! И что это – просто кошмар или зашифрованное отражение действительности? Если шифровка, то какое отношение она имеет к нему, Сяосуну? В том, что всё в мире взаимосвязано, Сяосун не сомневался: не напрасно же он читал древнюю книгу «Лунь Юй». Придя в Объединённое главное политуправление, то есть ОГПУ, он два года наблюдал, как после смерти Ленина дерутся между собой за власть русские коммунисты, с усмешкой отмечал, что русских-то как раз между ними маловато, две главные фигуры – грузин Сталин и еврей Троцкий. Долго выбирал, за кем пойти, кто может стать более нужным для Китая, а именно, для объединительной войны. Нравился Троцкий – способностью зарядить энергией и спаять из рыхлой массы одиночек монолит, брать на себя личную ответственность за важные решения, бескомпромиссной решимостью идти до конца – качества, без которых было бы невозможно быстро создать боеспособную армию. Он и создал её, Красную армию, которая всего за два года разгромила всех врагов Советской власти и «сшила» под единым руководством партии гигантскую «лоскутную» страну. Сделала это именно армия! В общем, у Троцкого есть чему поучиться. Китай тоже «лоскутной», но есть ли в Китае человек, обладающий его талантами? У коммунистов пока что точно нет. А у Гоминьдана? После смерти Сунь Ятсена – кстати, как-то быстро они ушли друг за другом: в двадцать четвертом – Ленин, в двадцать пятом – Сунь! – в его партии тоже начались схватки. Нет, чтобы с помощью русских советников, русского оружия общими усилиями разгромить бэйянцев и других милитаристов, создать единую народную республику, а потом уже делить власть – самозваные вожди начали рушить союз с коммунистами, которого с большим трудом добился Сунь, и грызться между собой. Да, на этой почве начал выделяться Чан Кайши, тот самый Цзян Чжунчжен, делегацию которого в 1923 году Сяосун сопровождал в Москву, однако до Троцкого ему, пожалуй, не дотянуть. Хотя… кто знает!

На Сталина Сяосун смотрел с интересом, но и с опаской. Он был человеком-загадкой. Никогда не повышал голоса, даром трибуна не обладал, всё делал спокойно и методично; будучи Генеральным секретарём Центрального комитета коммунистической партии, выступал с докладами и писал статьи, в которых просто и доходчиво разъяснял всяческие теоретические вопросы партийной жизни. В то же время не спеша расставлял на важные посты своих людей и теперь на любых дискуссиях получает большинство. Сяосун с некоторым самодовольством вспоминал, как он сам по всей Маньчжурии создавал нечто похожее – «спящие» ячейки, которые, кстати, до сих пор не было возможности «разбудить», их обязательно следует перепроверить, ведь столько лет прошло, люди могли и позабыть, на что подписывались. Поэтому он уже давно решил, что в одном лесу два тигра не живут[8], одному придётся уйти, что политика Сталина, пожалуй, ему больше подходит и, служа в ОГПУ, стремился к тому, чтобы его заметили как сторонника Генерального секретаря. Наверно, неслучайно его неожиданно вызвали к начальнику Контрразведывательного отдела Артузову. Сяосун знал этого человека, как говорится, издалека, лично не был с ним знаком, при случайных встречах на Лубянке приветствовал, как полагалось, и, конечно, заметил, что Артузов равнодушно-автоматически отвечал на приветствие. И вдруг – этот вызов! Вообще-то, Сяосун служил в Секретно-оперативном управлении, куда был определён после работы с делегацией Чан Кайши, и преподавал шаолиньцюань[9] на высших курсах ОГПУ, к другим отделам отношения не имел, однако вызов был подтверждён вторым заместителем председателя ОГПУ Генрихом Ягодой, а это много значило. Холодея от предчувствия удачи, Сяосун переступил порог небольшого кабинета начальника КРО.

Артузов сидел за двухтумбовым столом, покрытым зелёным сукном, перед ним лежала карта Маньчжурии. Точно, возликовал в душе Сяосун, не зря я тут томился, ждёт меня моя Маньчжурия!

– Садитесь, – показал Артузов на стул перед столом. Сяосун сел на край, всем видом показывая вопросительное ожидание. Артузов раскрыл папку, лежавшую поверх карты, заглянул в неё и поднял глаза на Сяосуна. Глаза были чёрные, пронзительные. – Это правда, что вы обучались искусству боя в монастыре Шаолинь?

В хрипловатом баритоне начальника КРО прорезывались нерусские нотки, но не еврейские, как у Краснощёкова и Ягоды, а какие-то певучие, словно говоривший был родом из поющего народа, а может быть, так и было, поскольку Артузова звали Артур Христианович, уж никак не по-русски.

– Правда, – без задержки ответил Сяосун. – Но я был в монастыре всего год, а постигать искусство боя надо всю жизнь.

– Вы имеете в виду бой непосредственно или в переносном значении?

– И то, и другое.

– Почему вы покинули Китай?

– Хочу постичь искусство революционной борьбы, а где этому учиться, как не в России?

– Скучаете по семье?

– Естественно.

– Как вы отнесётесь к тому, что мы направим вас в Китай?

– Отправлюсь, куда пошлёте, а как отнесусь – не имеет значения.

– И всё-таки?

– Если это даст возможность увидеться с семьёй – буду рад.

Артузов улыбнулся уголками губ и снова посерьёзнел:

– Задание опасное, смертельно опасное. Один неверный шаг… – он не закончил фразу, на мгновение задержался и произнёс сурово, со скрытой печалью: – Мы не сможем помочь.