Сяосун думал о Чжан Цзолине, однако эти «рабочие» мысли то и дело перебивали иные, «домашние». Он приехал в Мукден из Пекина, где пробыл неделю буквально в объятиях семьи. Фэнсянь, Шаогун, Юнь и Юйинь облепили его и не выпускали из рук. Да он и не вырывался: казалось, никогда не чувствовал себя таким счастливым. Хотя нет, неправда – счастливым он чувствовал себя всегда, когда рядом была Фэнсянь. С самого первого дня, когда спас её от пожара, с самой первой ночи на стульях, радом с кроватью. Она, а потом дети – всегда были в его сердце. Они тосковали по нему, он тосковал по ним, но верил, что выбрал правильный путь (какая разница, сколько в нём тысяч ли?!), и менять свою жизнь не хотел.

До сих пор не хотел. Но каждую ночь этой недели, после, казалось, ненасытной страсти, когда они обессиленно лежали рядом, рука в руке, он чувствовал, что у Фэнсянь на кончике языка дрожат невысказанные вопросы: почему и зачем? Почему они ведут такую странную разделённую жизнь и зачем это ему нужно? И если в первую ночь у него был уверенный ответ, то в последующие он как бы размывался, становился неопределённей, вокруг этих главных вопросов возникали дополнительные, и ответы на них были столь же размытыми, похожими на утренний туман над спокойной водной гладью. Да, он хочет величия единого Китая, для этого пошёл служить русским, учиться у них, как удерживать в одних руках такую огромную разношёрстную страну, но что, он один – патриот Поднебесной? Сунь Ятсен, а теперь Чан Кайши – разве не патриоты? Или был Юань Шикай, а теперь Чжан Цзолинь – каждый по-своему за единый Китай! А его послали ликвидировать Чжана – это что, вклад в величие страны или всё, чему он научился у России? Так подобные ликвидации неугодных правителей были всегда и везде.

Сяосун покидал Фэнсянь в полном душевном раздрае, не решив, что делать дальше, а ведь она даже слова не сказала, не просила остаться. И вот теперь он никак не может придумать, что и как делать. В Москве был уверен, что всё получится достаточно легко с помощью фальшивого письма от имени Сталина с предложением сотрудничества против Чан Кайши. В ОГПУ просчитали, что маршал достаточно осведомлён о борьбе за власть Сталина и Троцкого и о том, что Чан Кайши поклонник Троцкого, поэтому он должен «клюнуть» на авторитет Сталина, который явно превосходит своего противника. Сяосуну, кстати, Троцкий был более симпатичен хотя бы своей активностью, но не в его положении выбирать – надо использовать то, что выгодней.

Напротив скамьи, где сидел Сяосун, остановился автомобиль, из него вышли два человека в полувоенной одежде и направились к Сяосуну. Он сразу предположил, что это – секретники, и с любопытством ждал дальнейшего.

– Ваши документы? – обратился к нему старший по возрасту.

Сяосун подал советский зарубежный паспорт. При виде серпа и молота на обложке они дружно вздрогнули, вызвав усмешку Сяосуна, однако сдержались и углубились в изучение документа.

– Что вы здесь делаете? – спросил младший.

– Сижу, отдыхаю, любуюсь дворцом чжаотао дацзяна[23]. О, простите, оговорился – генералиссимуса сухопутных и морских сил Китайской республики.

– Шутить изволите? – оскалился младший.

– Что вы, что вы, господин! Ни в коем случае!

Старший спрятал паспорт Сяосуна в нагрудный карман полувоенного френча:

– Пройдёмте с нами.

– Могу я узнать – куда?

– Туда, где шутить не любят. Особенно по отношению к господину генералиссимусу.

– Выходит, я дёрнул тигра за усы?

Секретники промолчали.

Сяосун тянул время, раздумывая, уложить их носом в газон или попытаться через них выйти на Чжана. Решил: попытка – не пытка, однако в охранке может быть всё, что угодно. Особенно в смысле пыток.

– Ладно. Запишите: добровольно предаю себя в руки блюстителей, хотя все лошади спотыкаются, все люди ошибаются[24]. Я, видать, не исключение.

– Поговори ещё, шутник!

Наручники надевать не стали, отметил Сяосун. Значит, опасаются обращаться как с преступником. Пока что подозреваемый. Уже неплохо.

Машина, сколько ни петляла по улицам Мукдена, а привезла к стене дворца, вернее, в приземистый дом, примыкающий к стене. Пожалуй, тут есть и дверь сквозь стену, подумал Сяосун. Если так, то это – гнездо личной контрразведки маршала. Хорошо это или плохо, он пока не знал, всё зависело от ближайшей ситуации.

Его привели в кабинет с недорогой, но добротной мебелью. Письменный стол, полумягкие стулья, застеклённый шкаф с папками, большой сейф – явно не допросная, может быть, рабочий кабинет небольшого начальника. То есть надо понимать – задержанного вывели на тот уровень, какого он, по мнению секретников, достоин, потому что указаний на его счёт никаких не поступало. Значит, он не первый, попавший в такую ситуацию.

– Садитесь и ждите, – сказал старший и ушёл. Младший встал у дверей, заложив руки за спину и глядя прямо перед собой.

Насмотрелся американских фильмов, усмехнулся про себя Сяосун. Сам он тоже их любил, особенно комедии с полицейскими. Смеялся всегда от души и так часто и громко, что товарищи по ОГПУ прозвали его Смехун-Сяосун. Поначалу он обижался и сердился, но потом привык – они же не со зла. Товарищи его зауважали сразу, как только начались занятия по шаолиньцюань. Вот и сейчас ему ничего не стоит применить бацзицюань или дуаньдацюань[25], и паренёк будет лежать и тихо радоваться, что ещё жив.

Уверенный стук каблуков по деревянному полу прервал размышления Сяосуна. В кабинет вошли двое: впереди плотный короткостриженый мужчина в европейском костюме, за ним уже знакомый старший секретник.

Сяосун встал. Мужчина скользнул по нему взглядом и небрежно бросил:

– Оставьте нас. Ждите за дверью.

Секретники вышли.

– Здравствуй, Мао Лун, – сказал Сяосун. – Рад тебя видеть.

– Зато я не рад! – старый приятель по военному училищу хлопнул паспортом Сяосуна по столу. – Ты опять явился просить за сестру?

– Ошибаешься, брат, – мотнул головой Сяосун. – Мне нужно предстать перед маршалом с важным предложением.

– Что же ты не обратился в канцелярию генералиссимуса? Тебя бы записали на приём, месяца через два-три допустили бы до его ясных очей.

– Смешно. Только дело моё сугубо секретное, в канцелярии показываться нельзя. Думаю, там полно тайных агентов всех разведок мира.

– У нас каждый человек проверен по нескольку раз.

– Собака, которая кусает, зубы не скалит[26].

– Самый умный, да? Скажи лучше, почему у тебя советский паспорт?

– Я приехал из Советского Союза.

– И как это понимать?

– Я – гражданин Советского Союза. Что тут непонятного?

– Что тебе нужно в Китае?

– В контрразведке все такие тупые? Я уже сказал: мне нужно встретиться с маршалом. У меня задание от Объединённого главного политического управления, сокращённо – О-Г-П-У. Ясно? Мао Лун, я был о тебе более высокого мнения.

Бывший приятель как будто ничего не слышал, во всяком случае мнение Сяосуна пропустил мимо ушей.

– Маршал не желает иметь отношений с Советским Союзом. Думаю, тебе известно, что ОГПУ этой весной пыталось убить маршала. Мои агенты случайно засекли контакт вашего чекиста с человеком, который вёз мину для убийства. Мину нашли, трёх ваших террористов арестовали и судили. Так что извини, дорогой, однако нашего разговора недостаточно. Ты будешь допрошен с пристрастием.

– Я знаю, что означает допрос с пристрастием, но заявляю: ты впустую потратишь время и силы. Я и без пристрастия скажу всю правду. Но – только маршалу. А ты ему просто доложи, что Ван Сяосун из «Черноголовых орлов» просит аудиенции.

– А я было помыслил, что ты, Иван, переметнулся к красным. – Прохор разлил по стаканам самогон и, взглянув в глаза есаулу, уловил непонимание. – Ну, кады ты Пашку Черныха под свою защиту взял. Кавасиму тады аж перекорёжило.