Сама императрица, между тем, надеялась лишь на то, что впечатляющее своей строгостью серое одеяние с длинным, до щиколоток, жилетом, украшенным золотыми кольцами, в должной мере маскировало её беспокойство. Она не была уверена в том, что делала, однако прекрасно понимала — более так продолжаться не могло. Милене требовалось понять, причастен ли Силакви к проблемам в стране или нет.

«Я не верю, что столь многое прошло без его ведома. Вся религия, все фанатики, жрецы, паладины и рыцари веры — крепко сжаты в его кулаке. А тут выясняется, что культ Аммы фактически сплёл в сердце Империи своё гнездо? — подумала Мирадель. — О нет, дорогой мой, куда больше это похоже на то, что ты и правда желал оттереть меня от власти, доказав мою несостоятельность и некомпетентность перед Дэсарандесом, но сам не ожидал, что поднимешь такую волну. А тут ещё и кашмирское восстание так не вовремя началось…»

Эти мысли казались Милене весьма разумными, к тому же, судя по тому, что нарыл её министр разведки, что видела Ольтея и что докладывал капитан гвардии Беза, Киан вёл какую-то непонятную ей игру и сегодня женщина желала окончательно закрыть этот вопрос.

— Разве ты не понимаешь, что делаешь лишь хуже⁈ — прищурился Силакви, упираясь руками на стол и пристально посмотрев прямо в лицо императрице.

Милена долго размышляла, с чего именно начнёт Киан. Прежде чем посовещаться с Ольтеей, она считала, что он станет вести себя примирительно, что станет использовать мудрые и скромные слова, дабы тронуть её.

Женщина буквально видела, как в её воображении он касался своей бороды, а потом доверительно наклонялся в её сторону, негромко убеждая, что всегда будет на её стороне.

Но Мирадель передумала в свете того, что рассказала ей любовница. В конце концов императрица решила, что высший жрец выскажет обиду и возмущение, думая, что её врождённые сомнения и подозрения будут мешать его планам.

И она оказалась права.

— Речь о Хиделинде, не так ли? — продолжил Киан тем же, негодующим тоном. Его голос поражал резонансом, который, казалось, отдавался в сердце Милены. — Ты думаешь, что это я причастен к её убийству?

Императрица промолчала, ожидая, что её собеседник выскажет ещё. Пока эта тактика не подводила.

Силакви, наконец, уселся за столик, рядом с ними. Он не скрывал раздражения и даже ярости. Ноздри Милены ощутили запах его духoв — шалфей и капля розмарина.

— Или прибытие Челефи?.. — мужчина сделал паузу, словно стараясь подавить свои эмоции, но императрица посчитала это очередной игрой. — Или прибытие Челефи на наши берега окончательно выбило тебя из колеи?

Мирадель поняла, что пауза была сделана специально. Он хотел, чтобы она сама закончила его мысль… Она! Тогда Силакви смог бы развить эту тему, успокоить её, и медленно пробудить доверие, как делал это много раз в прошлом.

Но Милена уже решила, по какому пути пойдёт этот разговор.

— Примерно пять лет назад Сандакай взял меня поохотиться на оленей в Горчичном лесу… Я когда-нибудь рассказывала тебе эту историю, Киан?

Собеседник посмотрел на неё с тревожным напряжением.

— Нет, — коротко ответил он.

Императрица глубоко вдохнула. Этому учил её муж, Дэсарандес. Плавно подвести разговор к тому, что нужно. Удержать собеседника. Дать ему наглядный пример и намёк. Жирный намёк.

— Довольно быстро мы нашли следы пары оленей: самца и самки, — продолжила она. — Но когда мы, наконец, увидели их, то обнаружили, что не единственные охотники. Волки. Волки тоже выследили их. Мы взобрались на неглубокий гребень, так что могли видеть всё: самца и самку, пьющих из чёрного ручья… И волки сомкнулись вокруг них, — Милена вспомнила тех волков, пробивающихся сквозь траву. — Но олени или услышали их, или учуяли запах на ветру. Они рванулась, прежде чем петля успела завязаться — рванулась прямо к нам! Это было достаточно удивительно, если наблюдать издалека. Самец прижал самку к земляному обрыву — прямо под нами — и развернулся, чтобы сразиться с преследователями. Волки налетели на него, но олень — весьма сильный зверь. Он брыкался, бил копытами и рогами, отгоняя всю стаю. Тогда я подумала было, что они сумеют отбиться, но Сандакай указал на то, что я не заметила…

Императрица замолчала, придавая истории нотку драматизма.

— Волки, Киан. Волки знали, что олень будет делать, знали даже, куда он побежит. И когда самец, казалось, спугнул стаю, двое из них, спрятавшихся в зарослях у подножия холма, прыгнули на самку и разорвали ей горло. Олень взревел и прогнал их, но было уже слишком поздно. Волчья стая собралась на издевательском расстоянии от него, они просто ждали, пока самец не покинет тело своей подруги.

Новая пауза, но куда более короткая.

— Ты понимаешь меня? Мне нужно знать, что ты не волк, поджидающий в чаще.

Силакви прищурился. В нём будто бы забурлил гнев, но также возникло и понимание.

— Как ты могла подумать такое⁈ — страдальчески воскликнул он.

Женщина прикрыла глаза. Подозрения… они появились не просто так. Ольтея говорила, что боится Киана, потому что видит, как активно и смело тот действует. Как он всё больше и больше верит, что на самом деле равен императору. Как в отсутствие Дэсарандеса взгляды остальных всё чаще останавливаются именно на нём.

Глас Хореса… Кто, как не он? Тот, кто говорит с богом, как бессмертный император?

Милена понимала свою любовницу. Как Силакви мог не попытаться спасти Империю от её недееспособности? Но что-то в женщине противилось этой теории. Казалось, всю свою жизнь она боролась со страхами, не имеющими чёткого источника.

«Его слова — просто тактика, — мысленно сказала она самой себе. — Попытка вовлечь меня в моральный конфликт — заставить защищаться».

— Как? — едва уловимо улыбнулась она. — Потому что в первую очередь ты следуешь не воле правителя, а воле Хореса.

Это вызвало долгое молчание между ними. Наблюдая, как его страдальческий взгляд превращается в пустой, испытующий, Милена не могла избавиться от мучительного ощущения, что высший жрец действительно собрался убить её прямо здесь и сейчас.

— Твой муж слышит Хореса, как и я, — наконец, сказал Киан.

— Именно, — кивнула женщина. — Поэтому я лучше всего знаю, каково это.

Мирадель задавалась вопросом, можно ли сосчитать все невысказанные истины, которые висели между ними, все коварные основания для их недоверия. Когда она вообще в последний раз могла открыто и свободно с кем-то говорить?

— Если я снизойду до этой проверки, то только для того, чтобы успокоить тебя, Милена, — в кое-то веки произнёс Силакви. Тон высшего жреца был лишён гордости или обиды, что делало его ещё более бесчеловечным в её глазах. — Я твой верный союзник. Более того, я добровольный раб твоего мужа, ничем не отличающийся от тебя. Мы связаны друг с другом одной целью и одной верой.

— Тогда сделай это для меня, Киан, — пылко произнесла императрица. — Я извинюсь, если ошиблась. Я вымою тебе ноги на ступеньках Аллеи Жрецов — всё, что угодно! Волки преследуют меня…

Сидящая рядом Ольтея поняла, что для них это было всего лишь игрой. Без слов, без выражений — просто игрой. Всё было инструментом, тактикой, предназначенной для достижения какой-то оккультной и коварной цели.

Даже родственные узы или любовь… Именно так, как сказал Финнелон.

Она, конечно, знала это уже много лет, но лишь в том смысле, в каком знала всё угрожающее: в углах, в тёмных уголках своей души. Но теперь, играя с ними в эту игру, Ольтея, казалось, понимала это знание до самого низменного его значения.

Она понимала, что, если бы не Финнелон и не постоянный внутренний голос, свидетельствующий о расколотом разуме, ей не хватило бы мужества.

Ставкой в игре подобного уровня идёт далеко не смерть. В играх бессмертных и богов монетами идут чужие души.

Силакви замер, напоминая человека, потерявшего рассудок. Его заострённая борода казалась горячей на солнце. Милене показалось, что она заметила краску, которой он маскировал избыток седых прядей.