Удар в спину отбросил меня вперёд. Это ранее споткнувшийся сион успел оклематься и атаковать меня. Хорошо, что меня… Жалко дурёху. Пусть живёт. А я… мне всё равно скоро умирать. Годом раньше, годом позже, какая разница?

Полёт вперёд окончился молнией, ударившей в плечо. Рунная защита каким-то образом пережила эту атаку, но последующая за ней ледяная клетка ограничила движения, заставив меня потерять мгновение, пытаясь придумать и реализовать способ, как можно выбраться из неё.

Враг не дал этого времени.

В клетку прилетело аж четыре магические атаки: наэлектризованный поток воды, сразу две молнии (одна за другой) и серия из десятка острых ледяных шипов.

Шум в ушах. Один глаз не видит. Второй лишь частично. Меня трясёт от судорог. А ещё холод…

— Токсао! — удивлённо, на мунтосе, произнёс мужской, уже зрелый голос. Похоже, тот самый сион. Я даже понял, что он сказал… ха-ха, это было ругательство. — Ютос шахра вотикус номо.

«Этот ублюдок жив», — перевёл я.

А потом надо мной склонился силуэт. Лезвие вонзилось мне в ещё видящий глаз.

Тьма.

«Если бы боги не притворялись людьми, люди отшатнулись бы от них, как от пауков».

Гердоний Наэвинус, «Магия и вера».

Сайбас, Малая Гаодия, взгляд со стороны

Когда-то Сайбас был лишь мелкой деревней, но удачное расположение в качестве перевалочной базы до Таскола с юга, до Эмбера и Капацири с востока, до Кинфу и Новой Надежды с запада и до Щуво с севера, сделало его городом.

Вот уже больше тысячи лет стояло это поселение, многократно перестраивалось и переделывалось. Многие верили, что в его катакомбах раньше казнили неугодных дворян, а также в то, что под ним расположена сеть тоннелей, охватывающих всю Малую Гаодию, как второй, подземный регион.

Даже Дэсарандес, как утверждали слухи, не знал всей его истории.

Когда-то, на заре основания Сайбаса, во время первой перестройки, герцог Тейнариус Мирадель, кому в управление досталась эта земля, с должным тщанием принялся за работу. Западные каменоломни, ближайшие к поселению, наполнились невольниками, которые срывали целые склоны, тоннами поставляя мрамор и более простой камень. Всё это обтёсывалось и тщательно обрабатывалось, ведь Тейнариус строил для самого себя.

Были возведены дворцы, храмы, усадьбы, башни, купола… Всё росло, как девственная природа в садах новоявленного владыки.

Спустя пять лет после того, как был установлен последний каменный блок, земля… задрожала. Люди кричали про проклятия богов. Про возвращение Триединства, про Амму, чьё терпение переполнилось и она наказала проклятых глупцов, принявших веру в Хореса.

Землетрясения было чудовищным. Подземные полости провалились под огромным весом Сайбаса, стены сложились, фундамент растрескался и расползся, укрыв улицы каменной крошкой. Под землёй камни и пыль вели себя как вода, текли по улицам и проулкам, в зияющие проёмы дверей, под полы — невидимые в непроглядной темноте.

На поверхности же, в лучах яркого рассвета, что сопутствовал годовщине правления императора Дэсарандеса, величественный дворец Тейнариуса осел. Его башни обрушились, купола треснули, выбросив в воздух тучи каменной крошки, и монументальное сооружение провалилось в реку пыли — неровно, кое-где лишь на несколько метров, в других местах — более чем на двести.

Наблюдатели из выживших описали это событие так: «Словно гигантская невидимая рука потянулась ко дворцу, сжалась на каждом здании и сломала его, вдавливая при этом в землю». Поднялась такая туча пыли, что солнце на несколько дней превратилось в медный диск.

В тот день погибло более пяти тысяч человек, в том числе и сам Тейнариус Мирадель, но из дворца всё-таки был один выживший: юный поварёнок, который уверился, что кувшин, который он уронил на пол за несколько мгновений до землетрясения, и повинен в произошедшей катастрофе. Обезумев от чувства вины, мальчик ударил себя ножом в сердце, стоя на Базарной площади в нижнем городе, а кровь несчастного потекла между камнями мостовой, на которой сейчас стоял он — посланник Аммы. Мужчина видел всё, что когда-то происходило с городом и всё, что будет происходить после.

К слову, во время того землетрясения, которое, по мнению самого Дэсарандеса было результатом очередной попытки гиселентилов пробить сковывающую их печать, пострадал не только Сайбас. И не только Империя Пяти Солнц.

В закутках давно восстановленного города, на посланника Аммы напало двое бандитов, и мужчина видел, как они дрались — всё более бешено и дерзко, — с человеком, который был их судьбой. Вскоре уверенные крики разбойников сменились отчаянными, а потом тихими, затухающими. Не прошло и минуты, как пара мужчин уже лежала на земле, в грязи: один полностью неподвижный, другой ещё дёргающийся.

Посланник тщательно вытер лезвие своего старого треснувшего меча, со звучным именем «Обрыватель» — ведь он был способен разрывать связь человека со своим богом, — а потом оглянулся, наблюдая, как другой человек с этим же мечом продолжает его схватку. Спустя удар сердца посланник отправился дальше, покидая переулок, где один из разбойников уже суматошно поднял свой ржавый тесак, панически защищаясь от слишком быстрого взмаха изукрашенного рунами клинка, вспоровшего ему руку.

Именно это парирование оставило маленькую трещину на лезвии «Обрывателя». Трещину, которая в будущем вдребезги разобьёт его клинок, позволив сломанному осколку вонзиться в сердце бессмертного императора. Этого хватит и для убийства, и чтобы Хорес не сумел вмешаться в судьбу своего ключевого последователя.

«Обрыватель» — очень старый меч, который имел целую россыпь рун. Вот только одна из них была аккуратно затёрта. Руна укрепления. Тот маленький факт, который окажется решающим в их бою.

Посланник даже чувствовал, как горячая кровь течёт по его руке и пальцам: между указательным и средним. Кровь Дэсарандеса. Нечестивая кровь. Злая без всякого сравнения.

На посланника не обратили внимания, хотя к месту драки уже спешили стражники, а вокруг постепенно собирались зеваки. Даже в столь тяжёлые времена на родине Империи, острове Фусанг, царил закон и порядок. Поэтому убийство двух человек, пусть и бандитов, не было пустяком.

Мужчина направлялся по старым улицам древнего города, рассматривая здания, которые перестраивали десятки раз и наблюдая, как из деревянных халуп они превращались в каменные дворцы.

Проходя мимо храма Хореса, его окликнула нищенка:

— Это ведь ты! — с безумным взглядом смотрела она на него. — Ты!

Посланник видел, как эта немолодая женщина, тайно почитающая Амму, в тысячный раз пустила слезу радости и всхлипнула от счастья.

Покинув Сайбас, он встал на прямую дорогу до Таскола — последний участок его пешего пути. Деревни, встреченные им, были куда больше и богаче, чем те, которые он пересекал ранее, ступая за своими последователями.

Мужчина видел, как наклонился, проводя окровавленными руками по колосьям вздымающейся пшеницы. Плодородное поле. Дар его богини.

Он наблюдал за пасущимися коровами, за домашними животными, за крестьянами и тем, как они занимаются свой привычной, повседневной работой. Посланник видел, как остановился возле красивой девочки, которая несла благословение Амма и коснулся её головы, наблюдая, как чужие светлые волосы окрашиваются красным.

Вскоре после этого он нашёл убежавшего в поля мальчишку, прятавшегося в заросшей канаве, и наблюдал, как тот отдал всё, что у него осталось из еды. «Нет большего дара, — услышал посланник свой голос, обращённый к юным, широко раскрытым голубым глазам, — чем дарить смерть». — И он погладил загорелую щёку, которая также была и черепом, гниющим среди травы и куцых кустов.

Мужчина увидел ворона, летящего по небу и обдуваемого невидимыми порывами ветра.

Посланник всегда следовал за человеком, который шёл впереди него, при этом всегда ведя за собой того, кто шёл позади. Он наблюдал, как его же собственная фигура, тёмная от яркого света солнца, спускается с холма, прячась за возделанные поля. Он видел это даже когда оглядывался, чтобы рассмотреть свою фигуру, поднимающуюся вслед за ним, на этот самый холм.