В конечном итоге мы пришли к невысказанному нейтралитету: изредка Плейфан «радовала» меня революционными речами, зато полностью прекратила высказываться на тему религии и Хореса. Чего уж, утром мы даже сходили в храм, отстояв службу!

Прогресс, который я заслужил. Ради такого не грех и послушать немного бредней. Вдруг умная мысль пролетит?

— Апчхи! — юная «революционерка» едва не подпрыгнула от оглушительного чиха, отчего с некоторой обидой и слезящимися глазами посмотрела на меня.

— Всё-таки заболела? — приложил я ладонь к её лбу. Это уже третий чих девушки за последний час.

— Проклятый вчерашний дождь, — шмыгнула Силана носом. — Я не виновата.

— А зачем надо было идти меня встречать? — простонал я, схватил её за руку и потащил дальше.

— Ты на весь день ушёл, — недовольно пробурчала брюнетка. — А мне было скучно.

Мы направлялись в зал собраний. Зал собраний! И позваны были туда не кем-то там, а самим императором. Если быть точнее, то позвана Силана, но девушка вцепилась в меня двумя руками, заявив, что «без переводчика ничего не сможет». Смешно… однако я понимал её. Страх и опасение сквозили в юной владыке нового имперского города, а никого из своих людей у неё не имелось.

И вот, мы шли вперёд.

Что будет там, во время собрания? Я с трудом осознавал смысл взятия на него Силаны, что говорить обо мне! Даже сохрани я свой статус и фамилию рода, это не позволило бы мне заглянуть так далеко, но сейчас… Немыслимо… Впервые я увижу императора так близко!

Вскоре перед нами предстало двое инсуриев-гвардейцев.

— Сегодня магистрат не принимает никаких прошений, уважаемый, — гулко произнёс первый. — Приходите завтра.

— Мы… — коротко глянул я на застывшую Силану, — на совет императора. По приглашению.

Плейфан, когда я толкнул её локтем, достала письмо, скреплённое печатью самого Дэсарандеса, отчего оба инсурия отдали честь и проворно сдвинулись освобождая проход.

Открыв дверь, я первым вступил внутрь, оказавшись в широкой галерее. Придержав девушке дверь, взял её за руку и, крутя головой, направился вперёд. На совет. Что, интересно, там будет?..

«Чернила даруют всякой душе роскошь невинности. Писать что-либо означает быть проворным там, где все прочие замирают на месте, означает иметь возможность насиловать факты словами, до тех пор, пока те не начнут рыдать».

Эберк Меримэ, глава службы разведки республики Аспил.

Дворец Ороз-Хор, взгляд со стороны

Ольтея сидела в мягкой ложе, рядом с пустующим местом своего супруга — Финнелона, принца Империи. Это место в имперском совете было для неё привычным и знакомым. Куда больше смущал сам факт абсолютно полного собрания всех министров и приближённых. В этот раз никто (кроме верховного жреца, и то пославшего замену) не посмел проигнорировать заседание или отговориться более важными делами. Потому что не имелось ничего, что могло бы сравниться по важности с фактом приближения к Малой Гаодии целого флота. Враждебного флота.

Лорд Челефи, не получив желаемого от Сайнадского царства, всё-таки нашёл кое-каких союзников, которые помогли ему кораблями: пираты Серпорта и моряки Тол-Фуалсо. Последнее место — печально известный для Империи остров, который, во время агрессии Дэсарандеса, сумел потопить более сотни судов врага, подняв могучий шторм и не позволив кораблям противника даже приблизиться.

С тех пор водные маги островитян считались лучшими в мире, а все три города, расположенные на Тол-Фуалсо — неприступными.

Впрочем, Ольтея никогда не воспринимала остров Тол-Фуалсо как угрозу. На нём проживало всего порядка пятидесяти тысяч человек, а значит, что если не грубой силой, то экономически или какой-нибудь иной хитростью, подчинить их будет можно. Но нужно ли?

Её муж, Финнелон, считал, что нет. Не нужно. Он вообще желал остановить эти глупые завоевания. И она полностью поддерживала его в этом.

«Хватит! Империю и без того качает, как корабль в шторм. Пора сосредоточиться на внутренних проблемах, самой важной из которых являются непомерные амбиции одного старика», — дерзко покосилась Ольтея на пустующее место Дэсарандеса.

— Ты понимаешь, что и кому говоришь, Цитус? — тем временем, сдавленным голосом спросила Милена министра морских дел.

Зал совета располагался на верхних этажах Ороз-Хора и являлся одним из самых роскошных во всём дворце. В нём не имелось галерей для возможных наблюдателей, как в тронном зале и даже отсутствовали окна. Всё освещение было артефактным, а стены и двери — зачарованы.

Люди восседали за массивным «П»-образным столом, во главе которого располагалась императорская чета. Остальные размещались по бокам, так, чтобы видеть лица других советников, сидящих напротив.

Важность правильного расположения трудно было недооценить, ведь все министры и приближённые противопоставлялись друг другу. Каждый смотрел на своего потенциального соперника-врага, подмечая любой его жест и движение. Каждый держался настороже и внимательно вглядывался в бумаги человека, сидящего напротив, силясь разобрать там мелкие закорючки.

И хоть любой из присутствующих имел возможность высказаться с места, между двумя «ветвями» стола имелось пустое пространство, откуда традиционно вещали посетители, гости, дипломаты или, иной раз, некоторые министры, желающие доказать свою правоту или особо выделиться.

Место это считалось весьма малопочётным и крайне неприятным. Причина проста — уровень пола специально находился значительно ниже, словно в амфитеатре, отчего шедший по нему вынужден был задирать голову, смотря на сидящих вокруг людей снизу вверх.

Узкая полоска голого пола, всего в два метра шириной, имела сверхъестественную возможность высасывать уверенность и твёрдость духа. Чиновники — с немалой толикой страха, — называли это место «Щелью».

Именно по ней сейчас расхаживал Цитус Лерэ, министр морских дел. Ситуацию осложняло то, что он был столь толстым, что Щель казалась ещё у?же, чем обычно. Ольтея едва давила смех, когда Лерэ разворачивался в обратную сторону. Каждый раз ей казалось, что сейчас толстяк застрянет и им придётся звать сионов, чтобы вытащить эту тушу.

Но Цитусу везло, его бока были словно смазаны маслом, а потому хождение продолжалось. Министр морских дел нарезал круги уже несколько минут, отчего под мышками мужчины расцвели тёмные пятна пота.

Ещё в прошлом году Ольтея мимоходом спросила у него, когда Лерэ доберётся до целителей, чтобы исправить своё состояние, но министр лишь отмахнулся, посетовав на нехватку времени и нежелание в течение пары месяцев после процедур принимать алхимические препараты, закрепляя результат.

«Чем выше человек поднимается по ступенькам власти, тем сильнее он изменяется, — подумала Ольтея. — Мышление бедняка и богача столь отличается, что они кажутся существами разных видов».

Сама женщина находила слова Цитуса глупой отговоркой, но не планировала ничего предпринимать. Этот человек был для неё практически безразличен.

— Я должен… Должен был сказать это! — завопил Лерэ, отчего его объёмные телеса заколыхались. — Люди говорят, что против Империи выступили даже боги! Иначе столько навалившихся несчастий просто невозможно объяснить!

Ольтея знала, что имперский совет был своего рода упрощённой версией Великого Сбора — на котором ранее, ещё во времена до объединения Малой Гаодии, выступали короли этой земли, обсуждая вопросы, слишком важные, чтобы решение мог принять лишь кто-то один. Например о вступлении в Великую войну.

Аналоги имперского совета с его кабинетом министров, высшим духовенством и верховной аристократией имелся у каждой страны. Это было место, где представители наиболее важных фракций всего государства могли советоваться с императором. Хотя в данном случае — скорее доносить какую-либо информацию, ибо Дэсарандес не терпел попыток вклиниться между собой и рычагами управления Империей.