— Иван, стой! — выкрикнул я Проскурову, который побитой собакой плелся на выход из ресторана. — Вызови еще людей и проводите господина Захарова через кухню. Уровень Б.

Охранник встрепенулся, его рука дернулась к пистолю, но Иван не стал доставать оружие, а поспешил наверх, где располагались еще трое моих охранников. После послали на базу подготовки вестового. Уровень Б означал возможное нападение. Подобные меры предосторожности я не считаю проявлением трусости с моей стороны, но всегда нужно перестраховываться и быть готовым к том, что, например, угроза существует и что там не трое человек, а куда больше.

— Я выслушаю вас, господин Толстой, уже потому, что такое рвение поговорить со мной должно иметь очень весомую причину. Иначе, подобное ваше поведение можно счесть за оскорбление и вероятен вызов на дуэль, — сказал я, приглашая присесть Федора.

— Я к вашим услугам, сударь. Не бывать такому, чтобы Толстые от пули бегали! — выкрикнул парень.

— Да сядьте вы, наконец. Или пришли сюда драться? Так уже подрались, — сказал я более жестким тоном.

— Да, уж, господин Сперанский, не думал, что вы столь ловок. У меня в роте даже старожилы, званием выше не смеют задирать. А тут, — Толстой погладил себя по щеке. — Я скажу прямо. Вы можете мне помочь! Я не могу пропустить кругосветную экспедицию. Знаю о ней многое, как и то, что благодаря вашим старанием она состоится. Поспособствуйте! Я пробовал записаться на корабль «Нева» господина Крузенштерна, там кузен мой должен уйти в поход. Но он, Федька-то, тезка, стало быть мой, моря боится пуще черта [в РИ Толстой-Американец так и пробрался на корабль «Неву», представившись именем своего кузена-тезки и отплыл с Крузенштерном].

Это выверты истории такие? Или есть некоторые закономерности и люди, что не могут не быть участниками определенных событий? В иной реальности, Толстой, получивший позже прозвище «Американец», обманом, вместо своего двоюродного брата попал в состав экспедиции Крузенштерна. Сейчас это мероприятие состоится сильно раньше, и вот он — вновь просится.

Чем закончилось то путешествие Федора Ивановича Толстого? Иван Федорович Крузенштерн высадил хулигана на Камчатке, отказав в дальнейшем плавании. До того Федор хитростью заставил сбрить бороду корабельного священника, выдрессировал обезьяну, чтобы та разливала чернила на важные бумаги Крузенштерна, перессорился с большей частью команды. И как такого брать в плавание?

С другой стороны, а как лишать Россию такого хулигана, когда личность Толстого-Американца была самой популярной в первой половине XIX века, да и позже о нем слагали байки. Этот человек вдохновлял писателей и поэтов на творчество.

— Голодны? — спросил я у Федора.

— Пожалуй, — немного подумав, ответил Толстой.

«И в чем же он может пригодиться?» — думал я, провожая взглядом парня, которого половые провожали к отдельной зале, чтобы накормить.

— Взяли, ваше превосходительство, — борясь с отдышкой, сообщил мне Иван. — Тех разбойников, что прятались у ресторации, выжидали когось, тати.

— Я же сказал тебе смениться! — выкрикнул я, но после взял себя в руки. — Кто они?

— Пока не признаются. Прикажете применить допрос? — старался выслужиться Проскуров.

— Так… — я задумался. — Отправь вестовых к господам Крузенштерну и Рязанову и сообщи им, чтобы приходили сегодня на ужин ко мне домой. Парня этого, что рожу твою украсил, то же ко мне в дом приведешь. А я пойду посмотрю, кто там такой выискался.

Небольшое подвальное помещение должно быть в каждом ресторане. Где еще пытать своих недругов? Где отрезать пальцы и жечь их огнем, или применять иные пытки? Шучу я. Подвал не для того, а чтобы хранить там продукты. Но, уж если придется, как сейчас, то лучшего места для разговора не найти.

— Николай Михайлович, но что же вы творите? — изумленно говорил я.

Передо мной было три человека, изрядно избитых, но не критично. Одним из этих людей был давний знакомый, несколько пропавший из моего поля зрения — Николай Михайлович Карамзин, не состоявшийся жених моей Кати. Тот самый, с кем я провел пока свою единственную дуэль и чье имя я оболгал. Да, именно так, потому что Николай оказался весьма порядочным человеком и сам никак не мог решиться, чтобы опорочить «честное» имя девушки Аннеты. Но такова была моя борьба за собственное счастье. Я устранил конкурента и сейчас счастлив в браке.

— По какому праву, сударь, вы ведете себя, как разбойник? Сие недостойно дворянина, впрочем, я еще раз убедился, что поповский сын никогда не поймет, что такое дворянская честь, — разразился пафосной речью Карамзин.

Он один оказался без кляпа во рту, но, было видно, что в этой компашке именно он вожак.

— А вы и действительно считаете, что нанять бретера, который должен совершить убийство дворянина — это и есть проявление дворянской чести? — спросил я.

И… попал в точку. Логически поразмыслив, я сопоставил факты и поверил тому, что подслушал Федор Толстой. Ну а увидев Карамзина, все стало понятно.

— С чего вы взяли? — стушевался Николай Михайлович.

— Ваши разговоры слышал, — сказал я со вздохом.

Что мне с этим делать? Ума не приложу. Подленько меня хотели провести и в том, что такого не произошло, я должен быть благодарен Толстому. А… Плевать, пусть едет в Америку. Или, едут, да — оба.

— Или я рассказываю всему обществу о том, что вы продолжаете свои бесчестные деяния, или… Вы, Николай Михайлович, завтра отправляетесь в Ревель и ждете там отправления кругосветной экспедиции. Будете описывать все путешествие, в красках, писать книгу. Вы уже написали книгу «Записки русского путешественника», пусть будет продолжение сего труда. Я даю вам шанс, господин Карамзин, в ином случае, кроме того, что узнает общество, нам придется вновь стреляться, или сражаться на шпагах, к этому я так же готов. И больше стрелять мимо я не буду! — сказал я и повернулся, чтобы дать распоряжение отпустить уловимого мстителя.

— А как же мое издание Аониды? — спросил Карамзин [Аонида — антология русской поэзии на 1798 год, в которой в АИ, по известным причинам, не было стихов главного героя].

— А зачем сие издание, коли меня там нет? — спросил я.

Наступила пауза, я не спешил уходить, в воздухе витала недосказанность. Такое бывает, когда намекаешь человеку на то, что он должен что-то сказать, а этот гад сидит и не думает делать предложение.

— Хорошо, я издам и ваши стихи. Мои редакторы и без того требуют этого. Но тогда что? Вы настаиваете, чтобы я ехал в кругосветное плавание? — задумчивым тоном говорил Карамзин.

В его словах слышалось сомнение в нужности отправляться в большой вояж по морям. Но не я тому виной. Видимо, сам Николай Михайлович задумался над тем, чтобы убыть их России и совершить своеобразный подвиг.

— Это будет правильным решением. Не забыли, что после нашей дуэли, от вас многие отвернулись. Своим же вояжем вы можете вернуть себе славу литератора и заработать денег. Заодно выветрите глупые мысли. Нам нынче нечего делить. Но, клянусь честью, если вы еще раз станете на моем пути, я не задумываясь убью вас, — сказал я и пошел к выходу.

— Я согласен! — выкрикнул Карамзин.

Вот и решился вопрос с этим недругом, может и временно, но на пару лет, а то и больше, я не услышу о Карамзине. Какие еще выгоды? Так то, что в России сейчас негде публиковаться. Издавать стихи в Ведомостях считается плохим тоном. И тут уже зарождается та интеллигенция, которая критикует государственные СМИ. Пусть это и делается очень тихо.

Так что издание Карамзина и еще каких-то там его партнеров — это признание для любого поэта. Там будут стихи Ломоносова, Сумарокова, Державина, но моих из-за обид Николая Михайловича не предполагалось. Хотя подобный подход, когда выйдет издание без стихов Сперанского, мог сильно подмочить и так влажную репутацию Карамзина, так как он выглядел бы мелочным и мстительным. Теперь я буду и там публиковаться.

А так, из кругосветного путешествия Крузенштерна и Лисянского, как и деятельности РАК можно после сделать такой пиар на основе записей Карамзина, чтобы мероприятие еще больше прославило русский флот.