— Как? Будут такое есть солдаты? — спросил я Захара.
— Будут так, что щеки потрескаются, — усмехнулся Ложкарь. — Перевозить просто, сытно. А солдатская каша или казацкий кулеш часто несчимные. С таким… А как назвать-то?
— Бульонный концентрат. Понимаю, что для солдат это сложное название, да они сами найдут, как обозвать. Вот тебе и будет, что еще продавать Суворову, да своих бойцов подкармливать, — сказал я, лишь позже поняв, что ляпнул.
Захар Иванович знал, что Суворов в опале. Управляющий Военторгом вообще держит руку на пульсе и старается отслеживать изменения в российской политике, особенно в том, что касается военной реформы и репрессий по отношению противников изменений в армии.
Однако, вопросов не последовало, почему именно Суворову продавать, который, как видится на сегодняшний день, уже отправлен доживать свой век в опале.
Мы нашли общий язык с Захаром Ивановичем Ложкарем сразу. Ну или почти сразу, с того момента, пока я не открыл бутыль с молочным ликером по типу Бейлиса, и нам стало с чем коротать дорогу. Ну а легкий алкоголь развязал языки. Потому, скоро на очередных почтовых станциях можно было увидеть меня и Ложкаря с азартом обсуждающих какие-то моменты, связанные с работой Военторга, и не только. Наверное, Катенька, так же выходящая из кареты на станциях, несколько нервничала, что я украдкой не подсматриваю за ней и томно не вздыхаю, а занят, можно сказать, планированием и обсуждением перспективных проектов с весьма увлекающимся, без негативного оттенка этого слова, человеком.
В Москве я распрощался с Андреем Ивановичем Вяземским. Впрочем, не только я, но и Катя со своей опекуншей Екатериной Андреевной Оболенской. Все-таки они отправились со мной в поездку. Мало того, к нашей компании присоединился еще один человек — Круголев Василий Федорович. Этот деятель, как я понял чуть позже, был направлен не столько для того, чтобы быть при дамах, а посмотреть на мое имение, произвести, так сказать оценку имущества. Вот никак не дойдет до тестя, что не только с земли можно жить, но и с тех проектов, в которых я являюсь пайщиком.
Круголев мне не очень понравился. Нет, он не обладал какими-то скверными чертами характера, да и вообще казался скромным человеком, несколько нелюдимым, но могущем поддержать разговор и даже пошутить. Но вот цель этого человека такая… скользкая, мне не приятна, потому и сам Василий Федорович стал для меня несимпатичным. А кому будет приятно, что его оценивают не по заслугами или личным качествам, а потому, сколько земли и как она обрабатывается?
А между тем, до конца я так и не узнал, что будет в приданном. Имели место некоторые туманные намеки, что за Екатериной Андреевной Колывановой есть хорошее поместье, какая-то недвижимость, или даже денежный капитал. Но у меня не хватало наглости напрямую спросить. И вот даже не понимаю, почему. Может это эмоции и чувства к Кате несколько сбивают нужный настрой.
Я лишь надеялся, что приданное не будет меньше, чем в иной реальности, когда Катя вышла замуж за Карамзина и своим приданным обеспечила супруга, ставшего распоряжаться и поместьями и деньгами и домом в Первопрестольной.
Основное общение в пути до Москвы было с тестем, после лишь изредка с Оболенской и только изредка, когда мы оставались на ночь, позволяли мне видеть Катю и перекинуться с ней парой слов. Стало понятно, почему Вяземский не побоялся отправлять свою дочь ко мне в гости. Княгиня — это истинный цербер и хитрая змея в одной ипостаси. Даже не позволяла проехаться с Катей в одной карете, пусть и в присутствии княгини.
Казалось, что опытная Оболенская ограничивает мое общение с Катей нарочно и не только, а, может, и не столько, потому, чтобы соблюсти какие-то приличия. Можно сказать, что мне «нагуливали аппетит». Такое вот воспитание меня, как будущего покладистого мужа несколько веселило. Аппетит был и так ого-го! Настолько, что я на третьей станции от Петербурга чуть не накинулся на симпатичную дочь станционного смотрителя.
Поэтому, когда под Москвой к нам присоединился… Не так, скорее, мы присоединились к огромной веренице повозок и фургонов, и появился Захар Ложкарь, наконец, нашелся и для меня собеседник в пути. Мы говорили много, в основном обсуждали возможности и эволюцию Военторга.
Захар Иванович разделял мои устремления. Он не только ради денег живет и работает, но и любит Россию. Да, не все меркантильные, есть люди, которые испытывают сильные чувства к русским березкам. И Ложкарь не стал бы даже прикасаться к очень спорному проекту, если бы не возможность попасть на войну и помочь стране, будь в каком качестве.
Впрочем, незачем его перехваливать. Вот сработает в Италии, если все же состоится поход Суворова, тогда и посмотрим. Как мне кажется, там Военторгу будет сравнимо сложно с тем, как до того на Кавказе. Но я уже настаивал, чтобы Ложкарь изловчился, но нашел возможности присматриваться к закупкам в Австрии. Если придется, то будем гнать скот из России, но это такое логистическое плечо, что лучше, все-таки закупаться в Богемии или Моравии.
— Я планирую создавать пайки — составные обеды для солдат, с расчета, чтобы один плутонг мог поесть один раз. И такие концентраты будут там, обязательно. Это же просто щепотку кинуть в кашу, так уже сытнее, — сказал я, пока еще слабо представляя, как будут выглядеть мои ИПР.
Можно гороховый суп высушивать в брикет, сухари сушить, в том числе и сладкие, маленькие кувшинчики сделать и наложить туда, например варенье, или икру, которая нынче не признак достатка, а обычная еда. Сушеное мясо, вяленная рыба. Подумаю еще.
— Я продам такое. В войсках редко бывает сытно, да и многие офицеры, если была возможность, покупали приварок своим солдатам, — сказал Ложкарь и налил нам еще по одной рюмке надеждовской водки.
— Более не будем. Я сегодня дам своих шашлыком кормить стану, — сказал я, опрокидывая, как слезу чистый напиток.
Мы в Надеждово уже второй день и я, до того надеясь, что вот уже — настало время пообщаться с Катей, вижусь только с Ложкарем, да со своим управляющим Авсеем. И то, он уезжал вслед Тарасову, в Белокуракино за какими там то ли семенами, то ли формами для отливки свечей. А может и за тем и другим и третьим. Сбежал паразит и мне пришлось самому привлекать старост, чтобы помогли расселиться приехавшим военторговцам.
А еще Кругалев, оценщик, все вынюхивает и что-то записывает. Оставить его без внимание было нельзя, но тут пригодились военторговцы, которые, после инструктажа, неизменно сопровождают человека Вяземского.
Ранее была договоренность, что оставшиеся служащие Военторга будут переведены в Надеждово и Белокуракино. Там уже с весны строились дома, больше похожие на казармы, а так же тренировочные площадки, возведением которых руководил Богдан Стойкович. Туда же направлялась большая часть тренированных в Петербурге, а после в Нижнем Новгороде, инструкторов.
Это переселение было огромным ударом по моему карману, однако, появлялись и некоторые возможности. Да, мне, как и управляющему Белокуракино Осипу, предстоит кормить всю эту ораву. Но и орава может отработать свою «барщину» на моих производствах. Все-таки это люди на зарплате, могу использовать их и несколько не по назначению. Плюс пойму степень лояльности людей и их понимание службы в Военторге.
В том, чтобы перевести Военторг под Белгород и Луганск были и другие мотивы, кроме того, чтобы тренировать из военторговцев бойцов с опорой на оборону и диверсионные действия. Некоторые из наших служащих имели семьи, ну или могли их завести. А у меня много земли, сильно больше, чем людей, обрабатывающих ее. Кроме того, я уже узнавал, что можно прикупить некоторые деревеньки южнее. На границе с землями войска Донского есть земли, пусть и подучетные, но не обжитые, ближайшая казацкая станица Микятинская находится от окраины моих земель в пятидесяти верстах.
Так что остается просто узнать, кому заплатить за пустые земли, ну и поговорить с кем из казацкого начальства, чтобы претензий не возникло. Начну я строиться, да обрабатывать землю, уже урожаи собирать, а тут Казачий Круг постановит, что, оказывается, не законно я это делаю, ибо земелька та, по реке Северский Донец, исконно казацкая. Да и заберут уже обработанную землю. Я выдумываю и такого быть не может? Ну, да, никогда не было и вот опять.
