— А ещё, Михаил Михайлович, ваш благодетель Александр Борисович Куракин уже не в особой милости у государя, — добавил к общей картине тёмных красок Аракчеев.
Я видел, что Алексей Андреевич говорит нехотя. Сам этот разговор ему неприятен. И нужно бы понять, для чего Аракчееву всё это, к чему он затеял эту беседу.
— Алексей Андреевич, зачем это вам? Не в вашей ли позиции является держаться подальше от интриг? — напрямую спросил я.
— Знаете ли, безмерно мною уважаемый господин Сперанский, нельзя быть при дворе, при этом не участвовать в интригах. Вот когда я был петербуржским комендантом, там всё понятно и предельно ясно. Нужно выполнять предписанное и сохранять порядок. Я жду нового назначения, притом появляются новые люди, которые делают всё, чтобы убедить государя в своей преданности и дружбе. И смена действующих лиц в придворном спектакле моему росту помеха, — Аракчеев усмехнулся. — Как видите, я с вами более чем откровенен.
Я сказал, что ценю откровенность Аракчеева, и словил себя на мысли, что слегка недооценивал склонность к интригам у этого человека. С другой стороны, есть такая замечательная поговорка: «с волками жить — по волчьи выть». А выгода у Аракчеева есть, и она существенная. Если начнёт уходить первая павловская элита в лице тех же Куракиных, то не за горами время, когда могут попросить и Аракчеева. Это сейчас ему комфортно, а придёт условный Лопухин или ещё кто-то иной, то Аракчеева обязательно подвинут.
И хочется верить, что Алексей Андреевич сейчас со мной разговаривал, как с другом. Хочется, но не верится. Нет у меня друзей. При этом даже самому сильному человеку нужен тыл, место его рекреации, когда есть дом, и есть в этом доме, кто его ждёт. И это явно не Аракчеев.
— Я учту, Алексей Андреевич. И буду с вами также откровенен. Пока Александр Борисович Куракин остаётся вице-канцлером, не так всё плохо для семьи моих покровителей. Здоровье Безбородко не самое лучшее. И канцлер перестаёт быть активным. Ростопчин? Да, он первый, кого государь назначит, но тогда Куракин просто останется вице-канцлером. Ну, не Кутайсова же назначать, право слово. А более рядом с его величество не так и много людей. Кроме того, Лопухин завалит службу генерал-прокурора. Мне ли не знать, что именно происходит в Сенате, — сказал я, отрывая часть карт.
Тимковского Илью Фёдоровича я из подчинения генерал-прокурора заберу, об этом была договорённость, и, когда запахнет жареным, Куракин подпишет всё нужное. Официально Илью Фёдоровича так и не поставили обер-секретарём. Потому стать моим заместителем в Уложенной комиссии не будет шагом назад для перспективного служащего Тимковского.
Моё же ведомство, пусть и является одним из депортаментов сената, но напрямую подчинено государю, так что моментально вслед Алексею Борисовичу Куракину скинуть меня не получится, если только прямо сейчас, на сегодняшней аудиенции, я не подвергнусь обструкции государя. Есть ещё несколько способов, чтобы сбить ритм работы сената и подставить следующего после Алексея Куракина генерал-прокурора. И я это сделаю. Так больше будет цениться работа тех, кто смог вытянуть Правительствующий сенат из болота. И так уничижительно слабой станет выглядеть работа очередного генерал-прокурора.
После мы с Аракчеевым ещё немного поговорили о том, что следующим канцлером, если Безбородко всё же уйдет с поста по состоянию здоровья, станет Фёдор Васильевич Ростопчин. Император очень высоко оценил работу Ростопчина при заключении договоров с Мальтийским орденом и с Ираном. А ещё Фёдор Васильевич всячески подчёркивает, насколько он разделяет любое мнение императора. Делает это хитро, умело и психологически выверено.
— А что вы там говорили о наградах? — спросил я, стремясь изменить тему разговора.
Говорить будь то с кем ни было о работе чиновников, которые нынче в фаворе, это не лучший вариант, чтобы оставаться подальше от интриг. Нет, я бы поинтриговал. И не думаю, что обязательно оказался бы проигравшим. Но для того, чтобы участвовать в интригах, нужны две вещи: ещё более возвыситься и находиться рядом с центрами принятия решений.
— И я скажу вам, Алексей Андреевич, как другу, не выгораживайте своих родственников перед государем. Ежели узнает, то опала не минует стороной и вас, — решил и я сразу же отплатить долг Аракчееву за то, что он, пусть и преследуя собственные интересы, но раскрыл важные обстоятельства дел при дворе.
Аракчеев был удивлён и несколько потупил взор. Видимо, история, которая случилась в иной реальности, уже случилась, но государь о ней не знал [нет, не случилась. Солдаты роты племянника Аракчеева ещё не украли галуны с позолотой. Первая отставка в 1798 году, скорее, была следствием тех политических игр, которые затеяли Ростопчин, Кутайсов и другие].
— Господин действительный статский советник Михаил Михайлович Сперанский, — незаметно, словно диверсант, к нам подошёл, видимо, распорядитель при дворе или какой-то слишком уж важный лакей.
В какой-то момент мне даже подумалось, что вот у такого товарища стоит поучиться всем тем бойцам, что продолжают тренироваться на базах в Петербурге и Нижнем Новгороде. Было где-то даже интересно, что я срисовал подходящего слугу, а вот Аракчеев этого не сделал, не заметил.
— Удачи, Михаил Михайлович. Ваш доклад государь ставил в пример и Безбородко, и Ростопчину, — в спину мне сказал Аракчеев.
И вот нельзя было это сказать раньше? Не нажил ли я недоброжелателей? Мало кому из тех, кто на вершине власти, понравится, что им суют в лицо документ, подготовленный более мелким чиновником. Но то, что Павлу пришёлся по нраву мой доклад, а ещё эти намёки на награждения, грело душу. Не должно быть отставки. Павел Петрович, конечно, импульсивный человек, но слова свои помнит. Раз хвалил меня при иных людях, то не должен сильно ругать впоследствии.
Поднявшись по белой парадной лестнице Екатерининского дворца, минуя малиновый и зелёный залы, меня проводили в портретную залу. У окна стоял император. Не лучшее положение Павла Петровича. Не в духе он.
— Ваше Императорское Величество, — я поклонился и оставался с чуть согнутой спиной до того момента, пока Павел не обратил на меня внимание.
Это произошло не сразу. Император ещё несколько минут молчал и тяжело дышал. Но вот изваяние дёрнулось, сменило позу и соблаговолило начать разговор.
— Скажите, господин действительный статский советник, много ли сложностей возникло, когда вы наладили суды в Нижегородской губернии? — Павел повернул только голову и говорил со мной несколько отрешённо.
— Сложностей хватало, Ваше Императорское Величество. И работы там ещё предстоит немало, между тем, есть успехи, и судьи уже не выставляют платы за то, какие решения они принимают. До того, как и в иных губерниях, вердикт судьи оценивался по оговорённым ценам. Если будет позволено, Ваше Императорское Величество, то я бы хотел отметить безграничную помощь в делах со стороны Нижегородского генерал-губернатора его сиятельства Вяземского Андрея Ивановича, — отвечал я, решив упомянуть и своего будущего тестя.
— Да-да, я читал. Всем бы чиновникам составлять такие доклады, словно научный трактат. Вяземский мне отдельно докладывал, не стоит за него просить. Впрочем, по делу, господин Сперанский. Меня беспокоит, что вы внедряете в суды наблюдателей. С одной стороны, это стоит денег, с иной… Не находите ли, что это можно расценить, как республиканство? — спросил император, наконец-таки разворачиваясь ко мне всем телом.
— Ваше Императорское Величество, подобного нет ни во Франции, ни в североамериканских штатах. А наблюдателями я привлекал и дворян, и священнослужителей. Ещё они всегда менялись, дабы не запятнать свою честь сговором с судьями, — отвечал я.
— Допущу подобное. Но помните, что ничего республиканского я не потерплю. И, да, я доволен вашей службой, несмотря на многие жалобы, — император заострил своё внимание на картине вроде бы голландского живописца прошлого века. — Чин более не дам, и так растёте быстро, пусть и по заслугам. Но у вас нет никакой награды. Оттого присваиваю вам орден святого Владимира второй степени. И можете просить меня!
