Внимательно взглянув на Козицына, я по его прищуренному глазу понял, что этот хитрюга юлит и играет сейчас со мной. Я не обиделся и не оскорбился этим, ведь Василий Иванович — командующий 3-ей «линейной» и печется именно о ней, поэтому не на что здесь обижаться. Те не менее я был непреклонен, не желая уступать ни пяди в вопросе, от которого могла зависеть жизнеспособность моей 27-й «линейной». Слишком многое сейчас решалось быстрым восстановлением боеспособности моих потрепанных кораблей. Тут уж не до реверансов и дипломатии — или я выбью для вверенного мне соединения необходимые ремонтные мощности, или рискую в самый ответственный момент остаться без дивизии.

— Василий Иванович, давай на чистоту, — вновь подключился я к атаке, попутно напустив в голос как можно больше доверительности и проникновенности. — Ты ведь сам прекрасно видишь, что у меня в подразделении всего девять кораблей осталось. И то, считай, добрая половина из них на ладан дышит. В то же самое время, как у тебя в 3-ей «линейной» сейчас без малого четыре десятка неплохо экипированных вымпелов. Зачем же тебе одному такое богатство, а? Поделись с бедными, обделенными судьбой…

Мой собеседник на том конце линии связи аж крякнул от неожиданности. Определенно, Козицын не ожидал от недавнего назначенного им контр-адмирала Василькова, которого он буквально пару часов назад расхваливал перед своими подчиненными, столь неудобных вопросов.

Василий Иванович почесал затылок, обреченно покосился на мерцающую в сумраке рубки голограмму тактической карты и наконец скорчил недовольную гримасу. Однако, что бы он там себе ни думал, а очевидное неравенство налицо — две однотипные дивизии в составе одного космофлота, и одна из них крупнее другой чуть ли не четверо. Попробуй, объясни подобную несуразицу…

Упрекать за это вопиющее нарушение регламентов комплектования Козицына я не собирался, понимая, что хитрый старикашка всего лишь банально воспользовался моментом и в первую очередь озаботился сохранением родной 3-й «линейной». Кто ж его за это осудит по нынешним временам? Но и совсем уж спускать ситуацию на тормозах было нельзя — если сразу дашь слабину, потом любой сядет тебе на шею и свесит ноги.

В итоге после десяти минут торга и обмена любезностями командующий 3-й «линейной» все же сдался, осознав всю неотвратимость моей логической атаки. Василий Иванович тяжко вздохнул и удрученно покачал головой:

— Эх, Александр Иванович, ну и хитрован же ты, оказывается… Уже жалею, что лично поставил тебя командовать 27-ой, знал бы, чем обернется — трижды бы подумал, — наконец капитулировал вице-адмирал, обреченно махнув натруженной рукой. — Ладно уговорил, уговорил, чертяка языкастый, так уж и быть — выделю я тебе пару соседних ремонтных эллингов. Но имей в виду — не больше чем на трое стандартных суток, и то лишь из уважения к твоим прошлым боевым заслугам.

— Спасибо, Василий Иванович, премного благодарен, в долгу не останусь, — с чувством поблагодарил я вице-адмирала, который, поворчав еще немного, все же дал отбой и отключился от сеанса связи, оставив меня в одиночестве переваривать первую серьезную викторию на новом поприще.

— Ну что ж, верной дорогой идете, господин контр-адмирал, — сам себе удовлетворенно хмыкнул я, смакуя одержанную маленькую победу.

Получив от Козицына столь щедрый карт-бланш, я, не теряя ни минуты, тут же погнал освободившиеся эллинги линкор «Императрица Мария», где держал флаг мой давний боевой товарищ полковник Наливайко, а также «Черную пантеру» — новый крейсер неукротимой Наэмы Белло. Признаться, даже сейчас, спустя несколько часов, мне все еще не верилось в свалившуюся как снег на голову удачу. Еще бы, целых два полноценных ремонтных дока в безраздельное пользование, хоть и на считанные дни — да о таком богатстве иной командир может лишь мечтать.

Грех было не воспользоваться подвернувшимся шансом. И вскоре в просторных, ярко освещенных стапелях закипела круглосуточная работа — многочисленные армады сварочных роботов-ремонтников, сноровисто управляемые опытными инженерами-корабелами, в авральном режиме наращивали на округлые носовые части обоих кораблей слой за слоем сверхпрочной нимидийской брони. Казалось, будто неутомимые механизмы лепят исполинские глиняные горшки или кувшины, с маниакальным упорством складывая витки раскаленного добела композита. Только тут была не обычная керамика, а материал тверже алмаза, способный выдержать чудовищные нагрузки и температуры.

Зрелище рождения новой брони на глазах завораживало и пьянило. Метр за метром матово-малихитовый, отливающий платиной форштевень утолщался и уплотнялся, обрастая слоями несокрушимой защиты. Из аморфной массы исходного корпуса все явственнее проступали грозные очертания тарана — бронированного копья, готового пронзить и развалить надвое самые мощные крейсера противника.

И ведь на этом чудеса не закончились. Стоило только пролетарскому энтузиазму корабельных умельцев разгуляться вовсю, как уже спустя сутки та же участь полного перевоплощения постигла и остальные боевые единицы моей эскадры. Тяжелые крейсера «Меркурий» и «Очаков», а так же четверка эсминцев охранения точно по мановению волшебной палочки обзавелись новенькими острыми, многократно усиленными таранными носами, готовыми играючи пропороть борт любому кораблю противника.

Параллельно с кипучей модернизацией корпусов на каждом из моих кораблей полным ходом велось внедрение новейшей системы распределения энергии между фронтальным, бортовыми и кормовым защитным полями. Как и на моем «Одиноком», после этого апгрейда суда 27-й «линейной» должны были превратиться чуть ли не в неуязвимых левиафанов космоса. Во всяком случае, на данном конкретном этапе технологической гонки вооружений.

Впрочем, одними лишь пассивными средствами защиты и тараном сыт, как говорится, не будешь. Помня об этом, я всерьез озаботился и насущной проблемой катастрофической нехватки в моих рядах профессиональной абордажной пехоты. Специально обученные космодесантники, способные стремительным броском захватить ключевые отсеки вражеского корабля, по окончании таранной атаки — вот о чем я грезил денно и нощно все последние дни.

Увы, гвардейских частей у меня под рукой не имелось, да и на перспективу глупо было надеяться разжиться кем-то подобным. А собственная немногочисленная «морская пехота» под началом Дорохова при всей ее отменной выучке и бесшабашной лихости вряд ли потянула бы масштабные абордажные операции против целых эскадр «янки», а ведь именно с дивизиями американцев я планировал разбираться в скором будущем, а не с отдельными кораблями.

Поэтому, пока за неимением лучшего я, скрепя сердце, выпросил у командующего планетарной обороной Никополя-16 в свое временное пользование две усиленные роты мотострелков-штурмовиков из местного гарнизона. Конечно, против профи Дорохова эти ребята, прямо скажем, сильно не тянули — обычные армейцы, годами прозябавшие на богом забытой колонии. Но выбирать особо не приходилось, так что уже вскоре свеженабранные роты «никопольцев» в полном составе перешли под мое командование.

Одна из этих рот целиком влилась в состав усиленной абордажной группы Кузьмы Кузьмича, другую же я повзводно распихал между линкором и крейсерами. На «Императрицу Марию» определил полсотни рубак, столько же на «Черную пантеру», ну а остатки пристроил на «Очаков» и «Меркурий», усилив заодно их сводные абордажные команды.

Конечно, понимал, что от подобного колониального воинства чудес ждать не приходится, какой спрос с планетарной пехтуры. Поэтому при первом же случае нужно их будет поменять на кого-нибудь покрепче. А пока, с Дорохова и его бравых орлов пусть пример берут, может подтянутся и освоятся, По крайней мере, на первое время точно сгодятся, дальше будем посмотреть.

В общем, невзирая на все трудности и препоны, к исходу третьего дня титанического напряжения сил, когда отпущенный мне Козицыным срок подходил к концу, моя 27-я дивизия преобразилась практически до неузнаваемости, став действительно уникальным ударным соединением совершенно нового типа. Заточенным на ведении таранных и абордажных атак.