Страницы шуршали и проваливались под его ногами, как болотный торф, то и дело одно из бесчисленных щупалец или заклинание достигало щита. Он подрагивал, сыпал белыми искрами, но держался. Алисия часто дышала, ее ладони дрожали, пока она удерживала необходимое для заклинания положение рук, а мерзкий коридор все никак не кончался.
Он поворачивал, петлял и казался вечным, поэтому, когда за очередным углом показалась огромная черная дверь, Эштон побежал еще быстрее. Он почти буквально чувствовал, как тают силы колдуньи. Ему казалось, что она черпает магию уже не из резерва, а из собственной крови, иссушая жизненную энергию.
Добравшись до двери, он толкнул одну из створок плечом и, к его радости, она поддалась. Оказавшись внутри, Эштон быстро огляделся, прислонился спиной к двери и почувствовал, как створка содрогается от нового удара. Слева он заметил засов и, торопливо ссадив колдунью на пол, поспешил воспользоваться им и запереться изнутри.
Затем он снова подошел к Алисии, которая безуспешно пыталась подняться, опираясь на локти, подхватил ее на руки и сел, прислонившись к одной из стен.
Гул за дверью постепенно стихал, недовольный рокот искателей слышался все дальше и дальше, пока не исчез вовсе.
Поддерживая волшебницу за плечи, Эштон дал ей возможность осмотреться. Комната очень напоминала жилище Алисии на вершине башни в коллегии магов. Здесь в ряд стояли книжные полки из потемневшего дерева, в углу притаилось какое-то подобие камина, в котором плясал зеленый туман, имитируя огонь. Потолком служила все та же черная жижа, что текла по полу, и в целом место казалось дреморе неуютным, даже зловещим. Он дернул плечами от омерзения, отчего Алисия тоже вздрогнула.
— Хоть ты и делаешь это лишь ради тела в Нирне, все равно спасибо, — просипела она, голос сорвался на последнем слове.
— Только ради тела в Нирне, — медленно повторил Эштон, пытаясь убедить себя в этом.
Не получилось. Вглядываясь в побледневшее, осунувшееся лицо колдуньи, он снова ощущал ту же незнакомую ему прежде боль в груди. Теперь, когда у него появилось время подумать, он вспомнил, что когда-то давно один из жителей Нью-Шеота рассказывал ему о чувстве вины, которое терзает его все время. Он описывал этот как жар в груди, который возникает оттого, что поступаешь неправильно по отношению к кому-то другому или даже к самому себе. Эштон тогда решил, что бедняга совсем спятил, но теперь начал понимать смысл его слов.
Дреморе хотелось что-то сказать, как-то оправдаться, но, когда он опустил взгляд на лицо Алисии, она уже спала, облокотившись на его плечо. Слабо осознавая, что делает, Эштон уткнулся носом в ее волосы.
— Прости, — прошептал он одними губами слово, которое знал с момент рождения, но которое никогда и никому не говорил. — Если бы я ее отдал, мы бы вряд ли еще когда-нибудь встретились.
Потом он уложил колдунью поудобнее, действуя аккуратно, чтобы не прервать ее тревожный сон. Чувство вины не отступало, разгораясь с новой силой. Каждый раз, когда Эштон вспоминал, как ноги Алисии оторвались от земли, как она издала единственный тихий стон от нестерпимой боли, его сердце вновь и вновь сжималось, а потом разрывалось на куски. Ему казалось, что он вот-вот умрет, однако он продолжал сидеть, вглядываясь в тонкие черты прекрасного полуэльфийского лица, в трепещущие во сне ресницы и изящную линию губ.
Вдруг у Эштона появилось странное желание. Он вспомнил, как одна странная колдунья, призывая его, вынуждала доставлять ей удовольствие. Тогда к происходящему дремора относился равнодушно, но глядя на Алисию, вскользь, почти неосознанно думал о том, что хотел бы повторить многое из того, чему его научила странная ведьма. Осознавая, что не имеет никакого права так себя вести, он все же наклонился к лицу Алисии и коснулся губами ее губ. Колдунья глухо застонала, не открывая глаз поморщилась, провела ладонью по лицу, будто отгоняя назойливую муху, но не проснулась.
Очнувшись от поверхностной дремы, в которой ее терзали видения черных щупалец, вьющихся в зеленоватом тумане, Алисия осознала, что лежит на руках Эштона. Глаза дреморы были прикрыты, но как только она зашевелилась, он тут же посмотрел на нее.
Не без труда колдунья поднялась на ноги и, пошатываясь, побрела вдоль полок, смутно припоминая, где лежат нужные ей записи.
— Сколько я проспала? — спросила она между делом, чувствуя неловкость от того, что Эштону пришлось так долго сидеть, поддерживая ее.
— Я еще здесь, значит меньше суток, — пожал плечами дремора. Он не спешил вставать и наблюдал за действиями волшебницы с пола.
Несколько часов ей понадобилось, чтобы выбрать необходимые записи, а заодно освежить в памяти правила использования камней душ. Завершив работу, она телепортировалась обратно в свою комнату в двемерских руинах и, выждав минуту, прочла заклинание призыва.
Эштон огляделся и устремил на колдунью вопросительный взгляд. Он явно не понимал, зачем Алисия оставила его в даэдрическом плане одного.
— Что стало с комнатой после того, как я покинула Апокриф? — спросила колдунья, внося в свои действия ясность.
— Она осталась такой же, как и прежде. Похоже, Мора тебя не обманул, — с досадой признал воин Обливиона.
Алисия хотела было спросить, что Хермеус мог получить от Эштона в качества платы и что значил их странный диалог, но интуитивно осознав, что четкого ответа все равно не получит, решила оставить эту затею.
Почти полмесяца колдунья провела в беспрестанных трудах. На основе старых записей она спроектировала несколько новых двемерских механизмов: большую часть из них собирали разбойники прямо в руинах — места тут оказалось более чем достаточно — но две самые грандиозные свои работы Алисия создавала в ущелье у самого побережья, планируя довести их до коллегии по морскому дну.
Видя, как из-под их собственных рук выходит настоящая двемерская армия, разбойники становились все более нетерпеливыми. И, когда Алисия во всеуслышание объявила, что работа закончена, на их лицах появились кровожадные улыбки.
Все собрались в просторном зале, вдоль стен которого выстроились ряды пауков, двемерских сфер и центурионов. Алисия протянула главе банды камень душ и объяснила, как использовать его, чтобы заставить механизмы подчиняться: всех воинов из двемерского металла она избавила от собственной воли, создав единый центр управления.
Заполучив камень, орк тут же обнажил меч и со свойственной воинам его расы точностью приставил его к горлу колдуньи. Еще несколько разбойников прицелились в колдунью из луков и арбалетов.
Эштон, который, как обычно, стоял за спиной Алисии, тоже обнажил меч, но колдунья, на лице которой на дрогнул ни один мускул, остановила его жестом руки.
— Верно, — губы орка, из-под которых торчали внушительные клыки, растянулись в самодовольной усмешке. — Если твой даэдрический щенок набросится на нас, в тебя полетит град стрел.
Алисия молчала, вглядываясь в желтые глаза противника. Расценив отсутствие возражений как покорность, главарь бандитов продолжил.
— Неужели ты рассчитывала, что мы станем тебе подчиняться, особенно теперь, когда у нас есть целая армия? Мы не настолько глупы, чтобы нападать на коллегию магов, и найдем нашим металлическим солдатам другое применение, — пояснил он, придвигая клинок к горлу Алисии настолько близко, что лезвие коснулось шрама на ее шее. — И не думай, что ты умрешь, не отплатив моим ребятам за труды: женщин в нашем логове уже давненько не было…
Орк хотел сказать что-то еще, но в этот момент на его голову с размаху опустился мощный кулак двемерского центуриона. В то же мгновение разбойников пронзили стрелы, выпущенные из арбалетов металлических машин.
Битва закончилась, даже не начавшись. Алисия брезгливо, двумя пальцами, вынула камень душ из-за пазухи разбойника и осмотрела остатки его тела, которые превратились в мешанину из мяса и переломанных костей. Затем медленно обошла зал, прикидывая, какие из остальных разбойников сохранились лучше. Все это время она чувствовала на себе внимательный взгляд Эштона.
