После окончания гимназии Белозерова отправилась в Курск и поступила на курсы, но там проявить себя не успела, потому что влюбилась. Ее избранником стал не рядовой заика-мещанин, и не студент, слепнувший над учебниками, и не приказчик, скрупулезно считавший чужие копейки. Ее думами завладел настоящий высокородный дворянин князь Ивушкин, блестящий кавалер, отбывавший в Курске суровое наказание – ссылку в родовое имение на целых два года за подстрекательство то ли к бунту, то ли к заурядной пьянке.

Судьбоносное знакомство состоялось едва не в первые дни после переезда в губернский город. Тетка, у которой она поселилась, родная сестра отца, служила экономкой в княжеской усадьбе. Владения располагались недалеко, за монастырем, всего-то полчаса быстрым шагом, а если на молодых стройных ногах, то можно и быстрее. Приветливым сентябрьским утром, когда осень еще не намекала на скорую атаку, а в садах уже вовсю выставляли спелые бока соблазнительные яблоки и умопомрачительные груши, дотошной Ираиде Константиновне случилось оставить дома форменное платье. Оно стиралось и гладилось только самолично, не доверялось кривым рукам князевой прислуги. Увидев, что тетка убежала на службу без портпледа, племянница понеслась вслед. Догнать не получилось, зато удалось полюбоваться живой изгородью из клематисов и жимолости, что окружала настоящий маленький замок с четырьмя остроконечными башенками и корабликом-флюгером на коньке вместо державного флага. Тут все и случилось.

– Это откуда такая прелестница в наших заповедных чащах? – Зеленоглазый красавец в атласном домашнем халате распахнул высокую дверь, оглядел ее с ног до головы и почтительно поклонился. – Милости прошу.

– Это моя племянница, прошу любить и жаловать. Оленька, братца Ростислава дочка. – Ираида Константиновна выглянула из-за расшитого царь-птицами плеча и прожевала дежурные слова.

Ольга посмотрела на точеный профиль, на капризный абрис губ и покрепче сжала перила, чтобы не упасть, потому что мраморное крыльцо ощутимо зашаталось у нее под ногами.

Вечером она зачем-то зашла за теткой, но к дверному молотку не притронулась, просто постояла у цветущего забора, подышала дурманом, полюбовалась княжескими хоромами, кариатидами под шатром беседки, гордой осанкой колонн.

– Я как раз думал, где бы вас застать, под каким бы предлогом увязаться за вашей тетушкой. – Оказывается, молодой княжич уже держал ее под локоток и манил зелеными тягучими глазами в сторону, под раскидистые клены, подальше от безопасной жимолости и строгих взглядов экономки.

– Нет, мне пора… я не могу. – Она попробовала увернуться, но ноги не послушались, упрямо пошли рядом с кавалером, хоть Ираида Константиновна и выглядывала с крыльца, самим выражением худого блеклого лица обещая закатить грандиозный скандал и нажаловаться отцу.

– Вечерний променад исключительно пользителен для здоровья. – Ивушкин рассыпался соловьиными трелями. – Я же не тащу вас в кабак, боязливая вы душонка.

Вот этого говорить не следовало.

– Кто боязливая? Я? Да вы просто мало меня знаете! – Ольга звонко рассмеялась, показав все тридцать два чудесных зуба – Меня зовут не Ольга, а Хельга, моя прародительница рубилась мечом с древними викингами.

– Я, кстати, так и подумал. – Кирилл довел ее до угла, развернул, придерживая за кружевной локоток, и повел обратно, ни на минуту не теряя благочинного вида и оставаясь в виду крыльца, откуда поминутно выглядывала Ираида Константиновна. – Вы любите кататься верхом?

– Не очень. А у вас имеются пистолеты? Не угодно ли пострелять забавы ради?

– Боже сохрани, – опешил княжич, – не хватало мне еще перед очаровательной сударыней опростоволоситься. Нет уж, давайте выберем какое-нибудь мирное времяпрепровождение.

С оружием Белозерова не дружила, у нее решительно отсутствовали шансы покорить барчука меткостью, но ничего другого в голову не прибежало. Зато потом уже удачно подвернулась тема про огнестрельные ранения, про травмы и ампутации. Про эти неженские материи она много ужасного вычитала в отцовских энциклопедиях, поэтому смогла сразить наповал нового знакомого.

– В аша племянница – необыкновенная барышня, – признался княжич, прощаясь, когда Ираида Константиновна в сто третий раз строго покашляла. – Позвольте заглянуть на чашечку чая в свободный вечерок?

Отказать хозяйскому отпрыску экономка не могла. Конечно, Кирилл Ивушкин не планировал жениться, и, конечно, он об этом не сказал. Просто приходил на чай в скромную гостиную Ираиды Константиновны, сидел на потертых бархатных креслах, вертел в руках фарфоровую чашечку, слушал Штрауса и Шопена. Ольга превосходно пела на русском, итальянском и французском. Ее голос безоговорочно влюблял даже на нейтральных ариях про природу, а когда она пела про любовь, кожа ершилась мурашками, все прочие желания – есть, пить, дышать – забывались, хотелось только признаваться в любви со слезами на глазах, падать жертвой и погибать за любовь. И сама певица была этой великой любовью.

Кирилл не придавал большого значения, что они перешли на ты и стали вместе появляться в театрах, на вернисажах. Он едва помнил первый поцелуй в санях, под теплой полостью, когда в лицо летела морозная пыль, а в ушах гулко непрерывно стучала то ли кровь, то ли копыта. Он влюбился в сахарные уста, как до этого в огненные глаза, в сильный чистый голос, в непослушную, непохожую на прочих кислых скромниц Оленьку. Первая близость случилась в гостиничном номере на Святки. Пока публика гуляла в ресторане, Кирилл допьяна напился девичьей нежности, играл и не мог насытиться, все шептал и шептал важные слова.

Ольга ни капельки не задумывалась о своей девственности, о том, что хорошо бы после свадьбы. Сплетни ее вообще не волновали: сказала же, что не трусиха, надо доказывать слова делом. В первый же раз она улетела на небеса и долго не возвращалась оттуда. А говорили, что больно, что никаких восторгов целых полгода или даже год. Враки. Значит, это знак свыше, это ее судьба. Она бросила курсы, заказала алую суконную юбку и ходила по городу, задрав подбородок и поводя бедрами. Пусть все видят счастливую издалека. И она продолжала делить радости с распутным княжичем без оглядки на злые языки и родную тетку. Когда долее жить во грехе оказалось недопустимым и Ираида Константиновна указала племяннице на дверь, Кирилл снял ей квартирку, и страсть воспылала пуще прежнего. Забеременеть дочь уездного лекаря не боялась.

Через год Кирилл заскучал, еще через полгода закончился срок его наказания.

– Оленька, Хельга моя распрекрасная! – Он поцеловал шелковое плечико. – Хватит коптиться в этой провинции, поедем в столицу, в Петербург. Там ждут друзья, выставки, спектакли. Поедем, душенька?

Ольга расцвела. Она, в общем-то, не сомневалась, что рано или поздно от княжича последует предложение, но все равно стало радостно, что неопределенности пришел конец.

– Ты, ваше сиятельство, желаешь просить моей руки? – Она счастливо рассмеялась и поцеловала его прямо в кончик точеного носа.

– Любовь моя, звезда моя, радость моя! – Его поцелуи сами липли к тонкой шее, мраморным рукам, батистовому пеньюару. – Ты для меня единственная, желанная и богом данная. Никого больше мне не надо, но… Но жениться сейчас я не могу.

– К-как? – она растерялась.

– Семья не примет подобного мезальянса, ты должна понимать. Мы же старые русские дворяне, консервативные до плесени. Но расстаться с тобой, душа моя, смерти подобно. Я не вынесу разлуки! – Он пафосно закатил глаза. – Я хочу, чтобы ты поехала со мной и стала моей спутницей, моей Фортуной. Я бы снял квартиру в столице, мы бы по-прежнему проводили вместе все свободное время.

– А… жениться? На ком ты собираешься жениться, ваше сиятельство?

– Ни на ком! Клянусь, ни на ком! Просто будем любить друг друга, как сейчас, и все! Разве не в этом счастье?

– Счастье… Да, в этом счастье… Наверное… Но я не для счастья рождена! – Она фыркнула и скрылась в будуаре.

Кирилл попробовал последовать за ней, но дверь оказалась заперта. «Неровня», «мезальянс», «не доросла»… Такими терминами она прежде не оперировала. Любить, мечтать, жертвовать – вот из чего складывался доверчивый мир. Оказалось, пора меняться.