Эта жуткая картина через несколько секунд исчезла из поля зрения офицеров крейсера, когда тот, повинуясь приказу командира, заложил циркуляцию, склонившись в сторону русского корабля.

– Спокойной ночи, ребята[145], – произнес Лакий, прежде чем они легли на боевой курс.

До торпедного залпа оставалось две минуты, посоветовать командиру отказаться от него никто не решился.

«Беннингтон», медленно кренясь на правый борт, погружался в воду. Та скорость, которую могли обеспечить заполняющемуся водой корпусу уцелевшие котлы, уже не оказывала никакого влияния на исход боя. Огромный авианосец почти не слушался руля, значительный дифферент на корму в сочетании с креном на правый борт вызывал очень большие опасения в отношении потери остойчивости – корабль мог перевернуться еще до исчерпания заложенных в проекте ее запасов.

Отбиваться ему было уже нечем: яростно бившие в задирающийся горизонт кормовые башни пятидюймовых универсалок снесло прямым попаданием, островную надстройку пробило насквозь тяжелым снарядом, от взрыва которого рухнули за борт сломавшиеся у основания мачты радиолокаторы. Корма авианосца пылала, так и не успевшие подняться в воздух торпедоносцы скатывались в сторону правого борта, утыкаясь в нижний ярус «острова».

В 0956 командир «Беннингтона», убедившись, что все возможности сопротивления и борьбы за живучесть исчерпаны, отдал приказ оставить корабль. Турбины медленно остановили свое вращение, и неподвижный пылающий авианосец застыл, окутанный черным дымом, задирая нос к небу. С бортов сбрасывали плоты и пробковые матрацы, матросы прыгали в воду с высоты правого борта, пытаясь как можно дальше отгрести от тонущего авианосца, дергающегося от попаданий и близких промахов.

Легший у самого борта снаряд прикончил наиболее торопливых. У среза палубы выстроившиеся в ряд моряки не отрываясь смотрели на идущий на горизонте бой. Несколько человек молились, стоя на коленях, кто-то стаскивал с себя ботинки, какой-то младший лейтенант лихорадочно зарисовывал в блокнот силуэт русского корабля.

Из люков, расположенных у основания надстройки, выскакивали матросы, чьи боевые посты были в глубине лабиринта палуб и отсеков авианосца. В первое мгновение, выбежав на яркий свет, они застывали, пораженные картиной пронесшегося над палубой опустошения; лезущие следом толкали их в спину, стремясь, в свою очередь, скорее оказаться наверху.

Зрелище, конечно, было не для слабонервных. Палуба задиралась к носу под углом градусов десять, одновременно накренившись почти на такой же угол вправо; чтобы сохранить на ней равновесие, людям приходилась передвигаться согнувшись. Почти вся кормовая часть взлетной палубы, вплоть до кормового самолетоподъемника, была разворочена и горела, исторгая из недр корабля густой черный дым с проблесками оранжевого пламени.

На палубе валялись одна из башен универсальной артиллерии и обломки металлических конструкций, снесенных с «острова». У его подножия сгрудились исковерканные, припавшие на крыло, сбившиеся в кучу «эвенджеры», придавившие несколько дверей. Среди самолетов лежали тела американских моряков, сброшенных с надстройки или погибших уже здесь.

Десятка три человек, раскатав по палубе пожарные рукава, поливали водой раскалившуюся палубу, стремясь использовать последние минуты, пока не упало давление в гидросистеме; руководил ими офицер в обгоревшем мундире с неразличимыми уже знаками различия.

С обоих бортов все еще сбрасывали спасательные плотики, на правом борту на шлюпбалках покачивался катер, уже доверху забитый людьми. За считаные минуты он был спущен на воду, и несколько моряков прыгнули в него сверху, прямо на головы сидящих. К катеру со всех сторон устремились надеющиеся спастись на его борту, но места им уже не было. Взревел мотор, и сначала медленно, а затем все быстрее катер начал удаляться от гибнущего корабля.

Корпус авианосца дрогнул, где-то в его погружающейся кормовой части возник глухой рокот, корабль ощутимо тряхнуло несколько раз подряд, и это точно не было очередной серией вражеских попаданий: уже довольно давно, как с удивлением обнаружил командир авианосца, по ним никто не стрелял.

Капитан Сайкс находился на палубе, стоя у носовых универсальных башенных установок вместе с большинством старших офицеров авианосца. Не хватало нескольких – погибших или все еще не выбравшихся из внутренних помещений. Контр-адмирала Кинка тоже не было: старый извращенец[146] отказался покидать носовую рубку, заявив, что желает погибнуть вместе с кораблем.

Услышав об этом, Сайкс поморщился и приказал одному из штурманов, бугаю из Северной Каролины, футбольной гордости «Беннингтона», привести адмирала, если понадобится, силой. Помимо всего прочего, капитан не хотел быть единственным козлом отпущения за гибель флотского авианосца – пятого с начала войны и второго за месяц[147], после двухлетнего отсутствия потерь в тяжелых кораблях. Он не любил красивых жестов. То, что новейший, только что вступивший в строй авианосец, ценнейшая боевая единица, его любимый корабль, потоплен так глупо, просто каким-то шальным рейдером, возникшим ниоткуда, было невероятно, невозможно! Это противоречило всем стандартам – авианосцы никогда не участвуют в надводных боях, их строят не для этого.

Да, «Глориес», но это британский авианосец, корабль его чертова величества. Он погиб так же, как и они, глупо вляпавшись в самом начале войны, погиб в назидание другим, и повторения этой истории просто не должно было случиться! Почему здесь нет линкоров? Почему крейсера и эсминцы не дали им время отойти, не дали хотя бы несколько минут, ну хоть пять-десять, чтобы поднять в воздух торпедоносцы? Почему русский линкор не был обнаружен самолетами-разведчиками – уж это прямая вина адмирала. Почему во вчерашнем ударе полегла почти вся авиагруппа, а у вернувшихся дрожали колени? За что?!

Капитан уже практически терял контроль над собой: после четкости и хладнокровия, проявленных им в бою, это было невыносимо. Сильный удар по пяткам заставил его оглянуться.

– Сэр! – тряс его за рукав какой-то незнакомый офицер. – Сэр! Надо уходить, корабль скоро утонет, а перевернется, скорее всего, еще раньше! Уже никого почти не осталось, надо уходить, сэр!

Молодые глаза возбужденно блестели на густо закопченном лице, парень продолжал трясти командира авианосца за рукав, видимо, не очень сознавая, что делает.

Дифферент на корму увеличивался прямо на глазах, но Сайкс, казалось, не понимал значения происходящего. Со скрежетом пополз по палубе торпедоносец с подломившейся стойкой шасси, его развернуло, и какой-то пробегающий мимо матрос едва успел отшатнуться, когда крыло самолета описало дугу рядом с его головой.

Старший помощник обнял своего командира за плечи и мягко повел его к борту. Тот не сопротивлялся. Сволочи, все сволочи…

На мгновение оглянувшись на привлекшую его внимание фигуру, он увидел сидящего на палубе офицера-летчика, который рыдал, обхватив голову руками. Рядом валялись планшет, какие-то выпавшие карты, бумаги. Ветер трепал белые листки, заставляя их взлетать вверх, чтобы снова опуститься на палубу и с шелестом ползти вниз, в сторону кормы.

Не останавливаясь, старпом указал нескольким идущим рядом офицерам на летчика – того подхватили, потащили вверх по палубе. Летчик вырывался, выкрикивая сквозь слезы что-то бессвязное, пытался вытащить пистолет из кобуры, его не пускали.

На взлетной палубе уже никого не было. Группа офицеров остановилась у решетчатой мачты, и моряки по одному начали спускаться по скоб-трапу на главную палубу. Цепляться было неудобно, крен составлял уже градусов пятнадцать, ноги соскальзывали в воздух.

Снова собравшись вместе, офицеры после короткой паузы один за другим прыгнули в воду с пятнадцатифутовой высоты.