В боевой рубке «Кронштадта» было тихо, если не считать отрывистых докладов штурманов и операторов радиолокационных установок, поступающих каждые две минуты. Четыре американских эсминца явно готовились к звездной торпедной атаке – часто практикуемому в упражнениях и редко применяемому приему, спасения от которого, по предвоенным теоретическим выкладкам, не имелось.

Они уже вошли в пределы досягаемости универсального калибра, но приказа на открытие огня не поступало, и линейный крейсер продолжал мчаться вперед в напряженном молчании. Довернув на полрумба южнее, «Кронштадт» выходил на замаячившую вдали авианосную группу противника: еще пятнадцать минут полного хода, и на этой дистанции можно будет надежно корректировать огонь орудий главного калибра. Единственный находящийся в готовности Бе-4 катапультировать смысла не имело – понятно, что продолжительность его существования над палубой авианосца будет исчисляться секундами.

В 9:08 эсминцы ринулись вперед, и, подняв стеньговые флаги, «Кронштадт» открыл огонь бортовыми залпами вспомогательного и универсального калибров. По эсминцу, атаковавшему с правого борта, били все четыре бортовые башни, и скоро он скрылся среди вздымающихся водяных столбов. Эсминец резко маневрировал, идя противоартиллерийским зигзагом, но его преимущество перед линейным крейсером в скорости было не настолько велико, и постепенно, так и не выйдя на дистанцию залпа, он начал оттягиваться назад.

Три эсминца с левого борта вели себя гораздо более агрессивно. Старший артиллерийский офицер лично управлял огнем вспомогательного и универсального калибров левобортных батарей, пока не был приведен в действие главный. Распределив цели, он с помощью четырехметрового дальномера корректировал каждый залп первой 152-миллиметровой башни по эсминцу, находящемуся в наиболее опасном для линейного крейсера положении – заходящему с острого курсового угла. Залпы ложились хорошо, но эсминец непрерывно выходил из-под накрытий, отклоняясь на десять-пятнадцать градусов в стороны, и с генерального курса не сходил.

Получив доклад от четвертого артиллерийского офицера о том, что обстреливавшийся стомиллиметровыми универсалками эсминец поврежден и ставит дымовую завесу, старший артофицер приказал перенести их огонь на вторую цель, а высвободившейся 152-миллиметровой башне – присоединиться к первой. Теперь залпы падали у бортов первого эсминца каждые семь с половиной секунд, и уклоняться ему стало гораздо труднее.

Противники сближались с потрясающей быстротой, и, когда флаг-офицер доложил, что этот эсминец опознан как принадлежащий к типу «Флетчер» (то, о чем он и сам догадался), старший дал приказ на открытие огня носовым башням главного калибра.

Через мгновение последовал первый залп. Громадные водяные гейзеры, обрушившиеся на мечущийся эсминец, должны были растерзать, измять его корпус, но чертов «Филя», дорвавшись до сорока восьми кабельтовых, заложил крутую циркуляцию вправо. Дальномер четко спроецировал его низкий силуэт, развернутые торпедные трубы, серые квадратики пушек и накрывший его в этот момент двенадцатидюймовый залп. Из корпуса эсминца выбросило черные ошметки металла, носовая часть закрылась огненной вспышкой, но «Флетчер» не сбавил хода и снова перешел на зигзаг…

– Руль право на борт, – не отрываясь от бинокля, приказал Москаленко немедленно после торпедного залпа первого эсминца, стремясь развернуть «Кронштадт».

«Флетчер» был опасен мощным торпедным вооружением, и два его пятитрубных торпедных аппарата могли при веерной стрельбе перекрыть очень широкий угол. Сорокашестиузловая скорость корабельных торпед плюс двадцать девять узлов самого «Кронштадта» (на трезвую голову или не с перепугу и не сложишь такие цифры) – все это оставляло крейсеру лишь около четырех минут на выход из поражаемой зоны. Логичнее был поворот влево, на торпеды второго эсминца, но, может быть, именно на это командир «Флетчера» и рассчитывал?

Десятиторпедный залп – это удар ниже пояса, вполне способный прикончить даже линкор, не то что крейсер. На крутой циркуляции, накренившей корпус «Кронштадта», людей сбивало с ног, валило на палубу. Две минуты полного хода, и крейсер повернул на такой же угол влево, выгадав около мили в сторону от предположительного курса торпед американца.

Второй эсминец, засыпаемый снарядами «соток», выпустил несколько торпед кабельтовых с пятидесяти – пятидесяти пяти, скорее действуя на нервы, чем серьезно угрожая. Крейсер еще раз склонился вправо, на этот раз на небольшой угол, главный калибр задробил стрельбу, сберегая снаряды для более важных целей, и «Кронштадт» проскочил мимо смерти. С мостика увидели бесшумно скользнувшую на приличном расстоянии вдоль левого борта веретенообразную тень, оставляющую за собой мгновенно вспухающую цепочку пузырей. Остальных торпед даже не засекли визуально, хотя гидроакустики прослушали проход нескольких слева.

В девять часов двадцать минут утра, через тридцать восемь минут после того, как «Кронштадт» лег на курс перехвата, его орудия открыли огонь по авианосцу противника, находившемуся в ста двадцати четырех кабельтовых. На этой дистанции расход боезапаса уже оправдывался значимыми шансами поразить цель. Двенадцатидюймовые 54-калиберные орудия «Кронштадта» могли бить на вдвое большее расстояние, по невидимой цели, но корректировать их огонь с помощью радиолокации было невозможно, только гидросамолетом.

Рядом с высоким корпусом авианосца маячили два крейсера и два других небольших корабля. Все соединение полным ходом отходило на юго-запад, при этом эскорт пытался ставить дымзавесу. Еще три эсминца шли на раковинах линейного крейсера, стреляя из своих пушечек и надеясь этим обратить на себя его внимание, четвертый безнадежно отстал.

Каждые семь секунд корпус линейного крейсера вздрагивал от тяжести залпа, выбрасывая в воздух два снаряда, по огромной дуге уносившихся в сторону американских кораблей, в паузах по полному залпу давали 152-миллиметровые башни левого борта. Главный калибр вел огонь фугасными снарядами; по приказу старшего артиллериста заряды использовались пониженно-боевые. Такое сочетание должно было давать убийственный эффект – снаряды, падавшие под большим углом, в первую очередь поражали взлетную палубу, что сейчас было наиболее важно.

Шестой залп накрыл авианосец, и встающие среди силуэтов вражеских кораблей водяные столбы вдруг разбавились поднявшимся вертикально столбом черного дыма. Попадание, бывшее на такой дистанции более или менее случайным, дало четкую отправную точку для поправок к следующим залпам, бившая осколочно-фугасными вспомогательная артиллерия увеличила темп стрельбы и… это было всё. Американские крейсера, непрерывно ведущие огонь, оставив свой авианосец, развернулись на «Кронштадт», и стало ясно, что вот сейчас начнет литься уже по-настоящему большая кровь. Три эсминца заходили сзади.

Находящиеся на мостике переглянулись: происходящее являлось чем-то средним между двумя знаменитыми сражениями начального периода войны – перехватом авианосца «Глориес» германскими линкорами и боем в устье Ла-Платы, когда два легких и один тяжелый крейсера англичан истерзали «Адмирал граф Шпее». В принципе, класс «суперкрейсеров» и предназначался в первую очередь для уничтожения стандартных «вашингтонцев»[141], но переключаться на них с такой выгодной цели, как авианосец, было в данной фазе боя явно неразумно.

«Кронштадт» продолжал нестись вперед, пытаясь максимально сблизиться с авианосцем и лишь время от времени уклоняясь от накрытий. Американцы, развив максимальный темп стрельбы, быстро шли на сближение. Их снаряды, падая вокруг корпуса советского крейсера, взрывались при ударе о воду, поднимая высокие водяные фонтаны. Близкие промахи засыпали палубу «Кронштадта» осколками, дырявя щиты палубных зенитных установок. Несколько прямых попаданий заставили крейсер содрогнуться, но видимых последствий для его боеспособности не было – один снаряд попал в ватерлинию под острым углом и срикошетил от бортовой брони, другой взорвался внутри полубака, выбросив фонтан огня, еще пара разорвались в надстройках на миделе.