После короткой дозаправки у знакомых пирсов Пиллау эскадра снова вышла в море, и в этот раз не на черепашьих семи узлах, а на хорошей скорости, не часто доступной вынужденным экономить топливо тяжелым кораблям. Двадцать два узла не были пределом ни для одного из кораблей эскадры, но все же это была скорость хорошего грузовика на неплохой дороге, и для кораблей размером с железнодорожный вокзал (для «Чапаева» больше подходило сравнение с аэродромом) она выглядела впечатляюще.

Осадченко покомандовал в свое время лидером и скорость любил. Зная, как важно время, он, будь его воля, приказал бы дать полный ход – по крайней мере, до входа в Фехмарнбельт. Но, с другой стороны, двадцать два узла позволяли менять котлы в работе, что в преддверии длительного похода было жизненно важно.

Никаких трудностей и проблем при движении через Датские проливы у эскадры не возникло. Лоцманы ждали в точно назначенное время и в точно указанном месте, с вооруженным эскортом и сопровождаемые переводчиками с датского (хотя профессиональные лоцманы, разумеется, знали и немецкий, и английский). Дублировали их моряки советского торгового флота, которым приходилось уже ходить этими проливами в предвоенные годы.

За несколько лет многое изменилось, но фарватеры по-прежнему сохранялись в идеальном состоянии, бакены и маяки работали и полностью соответствовали нужным разделам лоций. Море кормило Данию, и равных датчанам моряков было мало. Разве что голландцы. И норвежцы. И англичане.

Мысленно продолжив этот список, стоящий на мостике «Чапаева» рядом с лоцманом Осадченко улыбнулся. Говоря о русских, лоцман имел вполне уважительный тон, русские здесь плавали уже лет четыреста. Находящийся в конце строя авианосец просто повторял все эволюции идущих перед ним кораблей, и не особо загруженный работой лоцман имел возможность поразглагольствовать об огромном влиянии викингов (к потомкам которых он совершенно искренне и даже не без оснований причислял и себя) на развитие славянских народов и их приобщение к мореплаванию.

На викинга он особо не был похож, поскольку волосы имел темные и роста был не очень большого, но мужиком был крепким и говорил интересно. Переводчик пересказывал его слова для тех, кто плохо знал немецкий. Каперанг несколько раз хотел оборвать датчанина, слишком увлекшегося, по его мнению, разговором, но тот вполне контролировал ситуацию и ни разу не запоздал с указаниями, а также попутно просвещал внимающих штурманов относительно ориентации в приливно-отливных течениях проливов и бухт в лабиринте островов восточной части Датского королевства.

Летуны в это время, собравшись кучками по восемь-десять человек, спешно накачивались огненной водой, поскольку им было приказано выспаться, а спать в дрожащем нутре несущегося сквозь темноту железного ящика было довольно сложно. Конечно, страх испытывали все! Горячий душ, прекрасная еда, накрахмаленное постельное белье – все это радовало, но на привыкших к относительному комфорту летчиков в чинах производило гораздо меньшее впечатление, чем на прикомандированных гражданских или вернувшихся из морской пехоты моряков. Ощущение же полной уязвимости давило на мозги с силой стотонного пресса, и даже храбрецы знали, как алкоголь помогает приглушить это ощущение в самый сложный первый момент.

За месяцы подготовки летчики успели несколько привыкнуть к далекому гулу турбин под ногами, к всхлипывающему шороху разбивающихся о борта волн, даже к качке. И с подначки экипажа уже начали в какой-то степени считать себя настоящими моряками. Теперь же им становилось ясно, что до этого еще очень далеко.

Настоящий моряк каждую минуту имел какое-то дело, то есть обеспечивал безостановочное движение корабля, либо спал, восстанавливая силы перед следующей вахтой. Инженерно-технический состав авиагруппы тоже не скучал, поскольку всегда можно было найти недостаточно прикрученную гайку или что-нибудь в этом роде.

Самолетов в замкнутом пространстве корабельного ангара, за закрытыми щитами вентиляционных просветов, было много, и они все были крайне сложными агрегатами, да и новые моторы ВК-107А давали основания потеть. Они, в принципе, были хороши, но доводили их с большими трудностями. Новое есть новое, и механики с летчиками до сих пор относились к заявлениям о «полном устранении конструктивных дефектов» с некоторым настороженным прищуром. На фронтовых Як-9У с проблемой неадекватности системы охлаждения двигателя не справились до сих пор.

Возможно, дело было просто в высокой цене новых образцов – слишком жирно было ставить их на машины, которые все равно в массе гибли раньше, чем вырабатывали ресурс. Несмотря на свою оторванность от войны в последние месяцы, летчики авиагруппы хорошо знали цену разглагольствований о «неоспоримом господстве советской авиации в воздухе». Эшелоны продолжали идти и идти на запад, и летные училища все продолжали выпускать желторотых младших лейтенантов, подлежащих жестокому фронтовому отбору в две существующие категории – «старик» либо кусок обугленного мяса, закапываемый в неглубокую могилу под жидкий пистолетный залп.

Летчики и стрелки авиагруппы «Чапаева», снова надевшие ордена, четко осознавали, что идут не к теще на блины, хотя даже Покрышева держали пока в неведении, куда именно идут, что его несколько обижало.

В мире существовали всего две системы применения палубных авиагрупп. Согласно первой, ее командир был фактически приравнен к командиру корабля – по аналогии со знаменитой грабинской фразой: «Танк – повозка для пушки». То есть авианосец – это плавучий аэродром, и дело командира корабля – просто доставить его в точку выпуска самолетов по всем правилам кораблевождения, которым его специально учили. Ведь не вмешивается же, в конце концов, командир БАО в управление боевой работой полка, базирующегося на поле, которое он обслуживает.

Вторая система была почти полной противоположностью первой. В ней авиагруппа расценивалась просто как еще один вид оружия корабля, пусть и главный. Поэтому и командир боевого корабля относился к ней соответственно – отдавал приказания ее командиру как командиру боевой части, сообразно решению адмирала или своему собственному, признавая за ним исключительно право совещательного голоса. На «Чапаеве» четкая система еще не сложилась, но явно склонялась ко второму варианту.

В конце лета над офицерами группы вновь прошел золотой дождь «за старое»: раз в две недели обязательно кто-то находил свою фамилию в очередном указе. Однако положенного церемонного выезда в Кремль ни разу не произошло – слишком напряженным было тогда обучение.

Особенно урожайным стал август, и особенно девятнадцатое число, после Дня авиации, когда вышел указ о награждении большой группы летчиков. Кожедубу и Ворожейкину присвоили звания дважды Героев. Интересно, что Арсения Ворожейкина назвали в указе командиром «Н-ского» – 32-го, для понимающих, истребительного авиационного полка, кем он был до перевода на «Чапаев». Покрышкину дали аж трижды, отчего военженщины ахали с утра до вечера. Свое первое золото получил Абрамов – за двадцать сбитых; и в тот же день еще одним дважды Героем стал комэск-один Раков – к общему удивлению, за «Ниобе».

Пикантность ситуации заключалась в том, что вторая Золотая Звезда была им давно и честно заслужена, но как раз по «Ниобе» Раков промахнулся. Когда был взят порт, где затонул старый крейсер, и допрошены соответствующие пленные, вдруг выяснилось, что наблюдаемая сверху картина всеобщего разрушения, вызывавшая такую гордость, далеко не во всем соответствовала действительности.

Первое звено добилось одного попадания фугасной 250-килограммовой бомбой, остальные промахнулись. Основная ударная группа – Барский с Раковым – добилась еще одного попадания, на этот раз бронебойной, но большая часть бомб опять легла мимо цели. Крейсер, может, и уцелел бы, но подошедшие топмачтовики, атака которых была по горячему следу расценена как ненужная, вывалили на «Ниобе» весь свой груз, после чего он и приказал, как говорится, долго жить.