— А. — Папа кивнул. — Хорошо. Я не знал, что вы оба сегодня работаете.

— Просто проверяли электронную почту, — снова солгал я, ненавидя то, как напряглась спина Стеллы.

— Я, эм… проверяла кое-какие новые данные по проекту Дженсена. — Ее глаза метнулись к моим, и это был самый быстрый взгляд в истории.

— Джо загнал меня в угол на вечеринке, — сказал папа. — Рассказал мне о паркете. Похоже, ты справилась с этим как надо.

— Спасибо. — Стелла улыбнулась ему, затем повернулась к маме. — Здравствуйте, миссис Холидэй.

— Ханна, — поправила мама. — Пожалуйста. И мы позволим вам, дети, вернуться к ужину.

— Если только вы не хотите присоединиться к нам? — Пригласить их к нам пришло мне в голову так резко, что я произнес это прежде, чем подумал о словах.

Чтоб. Меня. Что со мной не так?

— Ты уверен? — спросила мама, переводя взгляд с меня на нее.

— Почему нет? — Я отодвинул для нее стул с другой стороны от себя, в то время как папа занял четвертое место.

Появилась хостес, неся с собой две другие тарелки, которые она убрала ранее. Затем официантка поспешила к нам, чтобы мы могли заказать еще бутылку вина, прежде чем мама с папой сделают свои заказы.

Стелла сидела неподвижно, сложив руки на коленях, и не сводила глаз с моих родителей.

Скажи им. Просто скажи им. Я открыл рот, но папа заговорил раньше, чем успел я.

— Как прошло твое Рождество, Стелла? — спросил он ее.

— Чудесно, — сказала она. — Я провела день в доме своих родителей и расслаблялась. А ваше?

— Мы делали то же самое. Позволили Вайолет развлекать нас, — усмехнулся папа. — Эта девчонка заставит Мэддокса попотеть, когда ей исполнится шестнадцать.

— Хорошо, что у него есть миллиарды, — поддразнил я.

Мама рассмеялась.

— Это правда. Стелла, как дела у Гая?

При упоминании о Гае Стелла, казалось, насторожилась еще больше. Внешне на ее лице была красивая, чарующая улыбка, но она не коснулась ее глаз.

— Он хорошо. Все еще работает программистом.

— Я никогда до конца не понимала, как он умудрился увлечься компьютерами. — Мама покачала головой. — Для человека, который преуспевает в общении с людьми, я всегда думала, что он станет учителем, тренером или продавцом подержанных автомобилей.

— Вы можете представить себе Гая, обучающего детей? — застонала Стелла. — Это было бы ужасно.

Мы все рассмеялись, потому что она была права.

Расскажи им.

Каждый раз, когда я открывал рот, либо мама, либо папа заговаривали первыми. И по мере того, как проходили минуты, по мере того, как продолжался разговор, становилось все труднее и труднее находить объяснение лжи.

Черт возьми. Когда они подошли к столу, я должен был просто сказать им. Папе было бы все равно, верно? Мне придется подождать и узнать на следующей неделе. Итак, я потягивал вино и ел, пока Стелла очаровывала моих родителей.

Она уделяла им все свое внимание, отвечая на их вопросы и слушая истории. Игнорируя именно меня. Во время разговора и нашей трапезы ее равнодушие стало таким же холодным, как и температура зимой.

Только после того, как наши тарелки были убраны, счет оплачен — папой, настаивающим на том, что он оплатит все расходы, поскольку это был ужин для персонала, — и мы все закутались в свои пальто, Стелла, наконец, посмотрела в мою сторону.

Выражение ее лица было бесстрастным. Она оградилась от меня.

Боже, я был мудаком.

— Где ты припарковалась, Стелла? — спросил папа, когда мы собрались на тротуаре возле ресторана. — Уже темно, так что мы тебя проводим.

— Я сделаю это. Мы припарковались на одной стоянке, — солгал я. Снова.

Это была десятая или, может быть, двадцатая ложь за сегодняшний вечер. Я сбился со счета. Папа поверил во все. Мама — нет. Наверное, потому, что я был никудышным лжецом, а мама всегда чуяла, когда ее сыновья лукавили.

Она переводила взгляд со Стеллы на меня, и, если бы у маминого выражения лица было название, это было бы Ты меня не обманешь, сынок.

Я видел его бесчисленное количество раз в своей жизни. Обычно перед тем, как она наказывала меня за какую-нибудь глупость. Как в тот раз, когда я затащил свои санки на крышу, чтобы скатиться с нее, и вместо того, чтобы врезаться в сугроб под карнизом, я проломил забор соседа.

— Так приятно было повидаться с тобой, Стелла. — Мама притянула ее в объятия.

Папа пожал Стелле руку.

— Не волнуйся о проекте Дженсена. Наслаждайся оставшейся частью отпуска. И ты тоже, Хит.

— Будет сделано.

Папа протянул руку, чтобы мама взялась за нее, и, помахав на прощание, они направились вниз по улице.

Я вздохнул, когда они скрылись за углом.

— Прости меня.

— Все хорошо. — Стелла кивнула и развернулась в другую сторону, направляясь по тротуару к тому месту, где мы припарковались.

Все определенно было нехорошо. Ее туфли сердито цокали, пока мы шли. Она держала руки засунутыми в карманы куртки, плечи прижатыми к ушам.

Каждый раз, когда я приближался, она отодвигалась на дюйм или шла быстрее. И у грузовика, когда я двинулся, чтобы открыть ей дверцу, она махнула мне, чтобы я садился за руль.

Поездка до ее квартиры прошла в молчании, напряжение нарастало с каждым поворотом. Когда я припарковался перед ее домом, она выскочила за дверь еще до того, как я успел припарковать грузовик.

— Черт возьми, — пробормотал я. И бросившись за ней, побежал трусцой, чтобы догнать, прежде чем она успеет от меня отгородиться. — Стелла, прости.

— Все в порядке. — Она вставила свой ключ в замок. — Мы — секрет.

Последнее слово было произнесено так отчетливо, что я ощутил каждую букву, как удар молотка по головке гвоздя. С-Е-К-Р-Е-Т.

— Мне нужно сказать папе. Убедиться, что он не против. Я должен был сделать это сегодня вечером, но… Прости.

Стелла оглянулась через плечо.

— А если он будет против?

— Не будет. — Или будет. Он не должен был быть против. Другого выбора не было. — Есть шанс, что он попросит нас быть осторожными.

Она опустила взгляд, ее плечи опустились.

— Еще секреты?

— Это не навсегда. — Я положил руки ей на плечи и наклонился ближе. — Я запаниковал сегодня вечером. Не думал, что мы кого-нибудь встретим.

В одну минуту она начинала поддаваться моим прикосновениям, а в следующую уже распахивала дверь и врывалась внутрь. Дерьмо. Может, мне стоит молчать сегодня вечером. Я все говорю неправильно.

Я остался на крыльце, наблюдая, как она снимает пальто и вешает его на крючок.

— Стелл. Я хочу рассказать людям. Но сначала хочу рассказать Гаю.

— Тогда скажи ему. — Она вскинула руки, стоя близко к порогу, словно запрещала мне подходить. — Мне не нравится быть секретом. Я не люблю лгать людям, особенно моему брату, моему боссу и жене моего босса.

— Ты права. — Я поднял руки. — Прости.

Она опустила подбородок и долго смотрела в пол. Затем подняла глаза, и стыд в ее глазах заставил меня почувствовать себя ростом дюйма в три.

— Я знаю, прошла всего неделя. Меньше недели. Но ты… это ты. Я хочу рассказать о тебе людям. Потому что ты мне нравишься. Ты мне очень нравишься.

— Ты мне тоже нравишься. Более чем сильно. Я расскажу им. Папе. Маме. Гаю. Тобиасу. Я расскажу им всем.

Она глубоко вздохнула.

— Когда?

— На следующей неделе. Первым делом в понедельник утром я расскажу папе.

— А Гаю?

— В воскресенье вечером. — Что означало, что на встрече с папой в понедельник утром у меня, вероятно, будет синяк под глазом. — Как только Гай вернется из «Биг Скай».

— Хорошо. — Ее тело расслабилось. — Спасибо. Я знаю, что он станет безумен, как ненавистник, но… он справится с этим.

— Надеюсь. — Улыбка тронула уголок моего рта. Эта женщина и ее странные пословицы. — И правильно «станет безумным, как Шляпник» (прим. ред.: hater — ненавистник, hatter — Шляпник).

— Я знаю. Но…

— Тебе больше нравится твоя версия.