— А. — Он кивнул. — Большой?

— Не такой большой, как большинство. Логистика была сложной. И клиенты, э-э… привередливые. Но я готова принять вызов.

— Конечно, готова. — Он ухмыльнулся. — Моя девочка никогда не отступает перед вызовом.

Я поэтому переезжаю? Потому что слишком упряма, чтобы отступить? Или потому, что мне искренне нравится работа?

— Могу я спросить тебя кое-что о маме?

— Да. Я тебя слушаю. — Он кивнул, но в его плечах виднелось напряжение. Напряжение, которое я наблюдала всю свою жизнь, когда речь шла о маме.

— Как ты думаешь, я такая же, как она? — Это был вопрос, который я хотела задать много лет, но не осмеливалась.

— Ты имеешь в виду путешествия?

Я кивнула.

— Да.

— Нет, — усмехнулся он. — Ни в малейшей степени.

— П-правда? — Потому что, когда я смотрела в зеркало, я видела сходство.

— Ева, твоя мама путешествовала, чтобы сбежать от своей жизни. Возможно, из-за меня. Мы никогда не были друзьями. Я думаю, она рано поняла, что, когда она возвращалась домой, это был не ее дом, а мой. Мы не разговаривали. Не смеялись. Мы просто сосуществовали. И я ненавижу, что вы, девочки, заплатили цену за наше безразличие.

Мое сердце сжалось, не из-за нас, а из-за них. Я знала, каково это — быть влюбленным в своего лучшего друга. Чистое волшебство.

— Наверное, не стоит тебе этого говорить, но, когда тебе было два, мы говорили о разводе, — сказал он. — Мишель волновалась, что, если она не сможет возвращаться домой к вам с Еленой, вы полностью забудете о ней. Поэтому, мы договорились о нашем соглашении. Договорились продержаться, пока ты не выпустишься.

— Это, должно быть, было нелегко, — сказала я.

— У меня много накопившейся обиды на твою мать. Это было нелегко, и я думаю… Я думаю, она могла бы приложить больше усилий, чтобы быть дома. Быть частью вашей жизни. Вместо этого она совершала все поездки, которые ей предлагали. Она убегала от всего, что напоминало привязанность.

— Разве это не то, что я делаю? — в мой голос закралось чувство вины.

— Даже близко нет. — Он протянул здоровую руку через стол, накрыв мою ладонь своей. — Ты бежишь, бежишь, бежишь. Ты берешься за каждое задание, которое тебе бросают, и сминаешь его, как пустую банку из-под газировки, предназначенную для вторичной переработки. Но когда ты будешь готова остановиться, ты остановишься.

Была ли я готова остановиться? Это приближалось. Я чувствовала усталость, все большую и большую с каждым движением.

— Мама была здесь несколько дней назад, — призналась я.

— Я знаю, — пробормотал он. — Она приходила повидаться со мной.

— Что? Приходила? Я не знала, что вы поддерживаете связь.

— Не часто. Но когда она в городе, она заходит. Мы говорим о тебе. О Елене. Она узнает подробности о тебе, почти так же, как раньше, когда ты была моложе. Затем отправляется своей дорогой.

Знакомые. Вот так мама прожила свою жизнь, со знакомыми.

Он грустно улыбнулся мне.

— Долгое время я хотел, чтобы Мишель просто… любила нас. Любила меня. Но много лет назад я кое-что понял. Она не создана для глубокой любви. Это не в ее характере. Но в твоем это есть.

Я проглотила комок в горле, изо всех сил стараясь не расплакаться.

— Я надеюсь, ты прав.

— О, я прав. — Он взял ложку. — Как Тобиас?

Я покачала головой, издав сухой смешок. Хорошо сыграно, папа.

— Он хорошо. Мне, эм, на самом деле мне нужно сказать тебе кое-что важное.

— Вы двое снова вместе? — Было больно видеть надежду на его лице. Папа всегда любил Тобиаса.

— Нет. Мы не вместе. Но у нас, э-э… будет ребенок?

Папа моргнул. Вероятно, потому, что я произнесла это как вопрос. Его ложка звякнула по столу, выскользнув из руки.

— Я беременна. — Ура. — Сюрприз.

К тому времени, как я добралась до дома Тобиаса, я чувствовала себя так, словно пробежала марафон. Как и ожидалось, папа не стеснялся задавать вопросы. Он также не постеснялся сказать мне, что «я пока не уверена» и «мы со временем разберемся», это не настоящие ответы, когда дело касается младенца.

Я припарковалась на подъездной дорожке, а не в гараже, и вынула пульт из бардачка. Машина была не моя, просто арендованная. Завтра кто-нибудь из компании, занимающейся переездом, заберет ее со стоянки в аэропорту, и я не хотела забыть в ней пульт от гаража Тобиаса.

Снег падал белой пылью, когда я вошла внутрь, топая ботинками по коврику у двери. В доме пахло одеколоном Тобиаса. Один вдох, и мои плечи опустились.

Я буду скучать по этому запаху. Этот запах был как… дом.

До завтра.

Как я делала бесчисленное количество раз, я собрала свой чемодан и подготовила его к путешествию. Убедилась, что взяла с собой паспорт и «Киндл». Зарегистрировалась на рейс и убедилась, что у меня под рукой документы на визу. Затем я вернулась в гостиную и свернулась калачиком в кресле, ближайшем к окну.

Снег падал все сильнее. Двор был покрыт гладкими белыми сугробами. За голыми деревьями, на другой стороне владений Тобиаса, был холм. Небольшой холм, но его было бы достаточно, чтобы ребенок мог покататься на санках в такой день, как этот.

Здесь было спокойно. Почему я не осознавала этого до сегодняшнего дня? Я не скучала по городскому шуму. Не скучала по уличному движению или общественному транспорту. Не скучала по переполненным тротуарам или шумным соседям. Тобиас построил не просто дом, он построил убежище. Его убежище.

Много лет назад этот дом был нарисован на салфетке. Он, вероятно, не понимал, что я помню ту ночь, когда он нарисовал его.

Мы были в моей квартире, только вдвоем, ели китайскую еду навынос. Сначала он что-то нарисовал на коробке синей ручкой, а потом стал серьезным и достал салфетку. Четыре спальни. Офис. Открытая концепция с высокими потолками и большой кухней. Он хотел жить за городом, где у него был бы беспрепятственный вид на горы. Он хотел, чтобы в доме было много окон, чтобы можно было любоваться восходами и закатами.

Мне понравилось, что я была первой, кто услышал о доме его мечты. Мне понравилось, что он воплотил эту мечту в реальность.

Зарывшись поглубже в подушки кресла, я закинула ноги на сиденье. Я представила маленькую девочку с темными волосами и голубыми глазами, хихикающую, пока она делает снежных ангелов во дворе. Или, может быть, маленького мальчика, который изо всех сил старается слепить снеговика.

— Почему он не попросил нас остаться? — прошептала я, проводя рукой по животу.

У ребенка не было ответа.

У меня тоже.

Тобиас

Я нашел Еву спящей в кресле. Ее губы были слегка приоткрыты. Колени плотно сжаты. Одна рука была под щекой, а другая лежала на животе.

Я стоял здесь уже несколько минут, просто наблюдая. Причиняя себе боль. Потому что, черт возьми, я любил ее.

Я всегда любил ее.

И всегда буду любить.

А завтра я буду смотреть, как она уходит. Это было похоже на то, что мое сердце снова будет разбито.

Я провел рукой по лицу, затем заставил себя выйти из гостиной и удалиться в свой кабинет. Следующие три часа я провел, пытаясь думать о чем угодно, кроме Евы и ребенка, в то время как снаружи продолжал падать снег, тяжелым грузом ложась на землю. Тяжелым, как мое сердце.

— Привет.

Я поднял глаза от своего стола и увидел Еву, прислонившуюся к дверному косяку.

— Привет.

— Я и не осознавала, насколько устала. — Она зевнула. — Ты давно вернулся?

— Несколько часов назад.

Ее взгляд скользнул мимо моего плеча к окнам. Огни дома отражали падающие снежинки, но за ними было темно.

— Там все черно-белое. Надеюсь, они не отменят мой завтрашний рейс.

Я не мог сказать того же.

— Голодна? — Я вскочил со стула.

— Конечно. Я умею готовить.

— Готовить буду я. Составь мне компанию. — Я проводил ее на кухню, положив руку ей на поясницу.

Если она уходила, я хотел прикасаться к ней, пока мог. В следующий раз, когда мы увидимся, она, возможно, не захочет, чтобы я прикасался к ней. Возможно, она больше никогда не захочет.