Еще Терлак. Боги, как он меня бесил. Гораздо сильнее, чем прежде.

– Чего ты злишься? – братец откинулся на спинку, и серебристая рябь радужки глаз внезапно потускнела. – Я не знаю, как подступиться к тебе. Думал, что пойму и прощу наконец после всего произошедшего…

– Не получается? Вот и не нужно!

Моя агрессия проползла между нами ядовитой змеей. Терлак подскочил, но резкая смена движений вызвала головокружение, и его повело в сторону. Почти не задумываясь, я протянул руку, чтобы удержать брата за камзол, и невольно охнул от последовавшей за этим реакции.

Лезвие ветра мазнуло по коже, рассекло до крови попавшую под раздачу ладонь. Боли я не ощутил, ведь рука давно потеряла чувствительность. Однако рубиновые капли, что проступили следом, – они сказали об истинном отношении Терлака ко мне.

– Я не… – начал он и осекся.

– Все в порядке, – горькая желчь легла на язык. – Кто доверится убийце, верно? Вдруг у меня еще парочка зараженных насекомых в кармане припрятаны.

Терлак мне не доверял, а я не настаивал. Пусть бы провалился трижды наш король, но навязанная поездка превратилась в отличный способ решения проблем. Нет меня – нет никакой неловкости.

– Пол, – нахмурил рыжие брови брат.

Я поднял голову, окинул Терлака взглядом. Волосы чуть светлее моих, в плечах шире и выше на полголовы. Черты лица у него грубее – отрастит бороду, и один в один дядя Гилберт или почивший отец. Что общего между нами находила Юна? Она часто говорила подобные вещи, когда брат не слышал.

– Жаль, что я не умер, Терлак. Вот правда. Лучше бы ты меня прямо там добил.

Кто-то коснулся моего плеча, и я резко очнулся. Али наклонил голову, кивнул на почти остывший чай и поинтересовался:

– Господин? У вас зуб болит?

Убрав ладонь от лица, я понял, что тру челюсть несколько бесконечных минут. Забавное воспоминание пришло следом за неприятным разговором. Тогда братец не церемонился: с размаху выбил из меня дух и чуть не лишил зуба.

«Бестолочь!» – проорал воображаемый Терлак в голове.

Где-то в пустоте души, выжженной горячим солнцем ненависти, встрепенулась жизнь. Совсем крохотная, прямо как в момент нашего с братом прощания на пирсе. Его последние слова стерли сырость и уныние тех дней перед поездкой.

«Когда ты вернешься, мы снова будем семьей».

«Когда я вернусь, то снова попрошу у тебя прощения», – подумал я и поднял голову к ясному небу.

– У вас такой вид, господин, как будто вы прямо сейчас перебросите веревку через вон ту пальму и покинете нас грешным способом, – Али скромно потупил взгляд, когда я возмущенно обернулся.

– С ума сошел?! Я верующий человек!

– Все так говорят, – вздохнул поганец. – А потом: «Извините, дети, папа больше не может содержать наш гарем и всех повелел казнить без помилования».

Послышался шорох, я краем глаза заметил Ясмин, которая неторопливо приближалась к нашей компании. Влажные волосы сверкающим водопадом рассыпались по плечам, свободное платье облегало ее стройный стан при каждой встрече с ветром. Бормотание Али отошло на второй план, зато проснулись интерес к легким очертаниям груди Ясмин и желание дотронуться до шелка темных прядей.

– …ах, до сих пор помню, как вы смело шагнули за мной в чан с дерьмом. Смелый поступок настоящего воина. Сильными руками вытянули вашего слугу из лап шайтанов…

Что он несет?!

– Разве в чан не сажают за воровство? – ресницы Ясмин затрепетали, а вот мне резко стало не до прелестей молодой супруги.

– Грешен, – поник Али в ответ. – Украл всего два залежалых персика, а жестокие слуги султана чуть в дерьме ишака не утопили. Но господин рвался меня спасти!

У меня все внутри вскипело, кровь едва не пузырилась в венах и лавой растеклась по организму. Ярость заклокотала в горле, а Али хитро улыбался и периодически вздыхал.

– Ты кричал, что я с тобой персики крал! – рявкнул я и сжал кулаки.

– Видишь, птичка? Пути Мудреца пересекаются там, где их не ждешь. Вай, вай. Теперь я преданный слуга, господин Пол мне дороже родной бабушки Айгюль…

– Твою бабку зовут Зухра, она выгнала тебя из дома, – прошипел я, возмущенный откровенной ложью.

– Да? Значит, то была другая бабуля, – беспечно отмахнулся Али.

Он бессовестно развернулся спиной, бросил что-то про обед и ужин и быстро скрылся в зарослях оливы. Направился туда, где сейчас отдыхали наши верблюды, и оставил меня с Ясмин опять наедине.

– Чан с дерьмом?

– Не спрашивай, – цыкнул я и передернул плечами от воспоминаний.

Боги, ну и вонь стояла по округе. Мы скитались несколько дней, пока не нашли чистый источник. Еле ноги унесли из того городка, где воришка Али крал фрукты на рынке. Нищий, босой и грязный оборванец – он горланил песни на маракешском, пока стражники тащили его через весь базар. Потом увидел меня, ткнул пальцем и завизжал: «Брат мой! Ты куда пропал? Апельсины у того толстяка взял?».

Звонким колокольчиком разлетелся по оазису смех Ясмин. Я вздрогнул и понял, что сказал короткую историю знакомства со слугой вслух.

– Находчивый, – жемчужины зубов мелькнули в кроткой улыбке.

– Не будь Али, я бы сюда живым не доехал, – вдруг тихо признался я и утонул в янтарных водах прямого взгляда.

Ясмин совершенно неожиданно прикоснулась к моей одежде. Сначала ладонь неуверенно легла на грудь, затем скользнула выше – к плечу. Короткие ноготки вжались в хлопок джеллябы, а один шаг сократил между нами расстояние. На тонком запястье вспыхнула алая нить, подобные штуки я видел в сувенирных лавках, но никогда не придавал им значения.

Интересно, этот самодельный браслет очень важен для Ясмин?

– Скажи мне, – вдруг произнесла она, и я моргнул удивленно.

– Что?

Ясмин подняла голову, чтобы посмотреть мне в лицо. Открыто, без всякого стеснения.

– Ты считаешь меня чудовищем? Или ведьмой?

Вопрос поставил в тупик. Время для ответа затянулось, и повисла неловкая пауза. Без слов получилось невнятное покачивание головы. Потому что внезапный спазм помешал говорить. Обхватив меня руками, Ясмин спрятала лица в складках моих одежд и прошептала едва слышно:

– Я ведь тоже… ненавижу себя.

У нас так мало общего, и в то же время мы невероятно похожи.

Я сразу поняла, что те видения – игра нашего подсознания. Пол видел своих шайтанов, а я – своих. Для меня осталась тайной его история, но подозреваю: ничего в ней хорошего. Подобные мучения переживали только те, кто давно и прочно похоронил себя под гранитной плитой вины. И сколько бы человек ни отворачивался, ни отмахивался от своего прошлого – оно все равно нагоняло его рано или поздно.

Возникшую тишину изредка нарушал стук сердца между нами: такой осторожный, будто боявшийся сломать хрупкое равновесие ударами о ребра. Я крепче сжимала пальцы, оставляя заломы на ткани, а потом аккуратно расправляла ладонью и приглаживала на груди. Все это время Пол молчал, стоял на месте, будто окаменел.

Наконец МакГиннес отмер и невесомо коснулся моих волос. Слегка потеребив пряди, отчего я едва слышно мурлыкнула, он выпустил со свистом воздух.

– Али опять сводничает, – пробормотал Пол.

Понятно. Неспроста я оказалась в той части оазиса, где купался мой муж. Мог ведь направить к верблюдам или еще куда, но не побоялся наказания хозяина. Хитрец.

– Знаешь сказку про слепого Абраха, который советы раздавал? – я подняла голову.

Солнце отблескивало на прозрачных стеклах окуляров, потому было сложно рассмотреть выражение глаз за ними. Стало интересно, сколь много стылого тумана окружает зрачок и прячется за броней цвета корицы. Совершенно удивительное сочетание – одновременно согревающее и заставляющее ежиться от прохлады самой суровой ночи в пустыне. Мне очень хотелось протянуть руку, снять шатайнову защиту в оправе, а потом рассмотреть повнимательнее удивительные переливы настроения во взгляде Пола при смене эмоций в интонации.