Князь приказал не трогать пленных кабанов. Солдаты глупы и наивны, как малые дети. Пусть в руках восставших секачей находилось страшное оружие, но свиньи людям не враги – поскольку они лишь лекарство для человека.

Свита государя вернулась во дворец. Все люди пришли на кухню и любовались тем, как шеф-повар Любим резал сочное мясо, бросая его на раскалённую сковородку.

Все жадно смотрели на жареные отбивные. Любим был прекрасным поваром. Всего пятнадцать минут, и свита получила первую порцию ароматной свежатины.

– Парамон, подойди ко мне, – подозвал Витольд.

– Слушаю вас, государь, – пережёвывая уже третий жирный кусок, лениво ответил советник Лизнёв.

– Будь добр, вызови Елисея Одноглазова. Я совсем забыл о нём. Елисею тоже необходимо подкрепиться. К тому же не терпится узнать, как чувствует себя наш император.

Парамон включил рацию.

– Одноглазов. Елисей Одноглазов. Это советник Лизнёв тебя беспокоит…

В ответ лишь звучала тишина.

– Что-то не отвечает, – жевал свининку Парамон. – Наверное, не хочет свежатины или у рации батарея села.

Витольд сидел на стуле, смотрел на стол, заставленный тарелками, и быстро соображал. Соображал он настолько быстро, насколько хватало уставшего и опьянённого «ярость» разума.

Но вдруг князь подскочил со стула, бешено завертел глазами и судорожно задышал, словно ему перекрыли доступ к кислороду.

– Роберт Варакин! Твою же мать, доктор Варакин сбежал! Всё это представление с восстанием кабанов и захватом казначейства, лишь для того, чтобы похитить императора Роберта! Какой же я глупец! Как я мог не заметить? Как я мог не понять это сразу?!

Князь Сибири снова закипал, будто ещё остались силы снова впасть в «ярость». А писарь Максим покачал головой, бросил смачный кусок свинины обратно в тарелку и, медленно вытирая полотенцем руки, произнёс, голосом полным трагизма:

– Никогда не доверял главе охраны… И кстати, друзья, у меня, кажется, рождается новое стихотворение. Такое скорое, недоработанное… А ещё оно уязвимое и злое…

Вся княжеская свита стихла и посмотрела на дворцового сочинителя.

А писарь Максим, напуская значимости и важности момента, зачитал, только что придуманные им строки:

Тебе я оду пою, государь!

Тебя сердечно люблю, мой князь!

А тебя Одноглазов, я скоро найду и убью,

Потому что ты гнида и пидарас!

Раздались робкие аплодисменты. Кто-то крикнул – браво. А Витольд лишь кивнул, согласившись с последним тезисом, и уставшим голосом, добавил немного прозы:

– А ведь Максим прав, Елисей Одноглазов – редкая сука!

Полицейские никогда не наведывались с проверками в воинские части. И вечерний визит человека и двух волков не остался незамеченным для военных.

Караульные вывели задержанных из гостиничного дома. Полицейские почти не препятствовали аресту.

Человек вёл себя весьма подозрительно, но не буйствовал и первые минуты всё косился на автоматы «Калашникова». Лейтенант Гомвуль злобно рычал, но тоже не сопротивлялся, дав застегнуть за спиной налапники. А старый Волк в модной курточке и кроссовках только ныл и упрямо твердил, что он в гарнизоне оказался совершенно случайно, что он рядовой сантехник из аварийной бригады, у которого волчата дома пухнут от голода. Но кабанов не проведешь. Где это видано, чтобы в Якутводоканале работали бывшие копы? Никогда такого не было, чтобы волки гайки крутили да патрубки меняли.

Зубов потупил взгляд. Всё смотрел на заснеженную дорогу. Боевые кабаны решили, что полицейского капитана попросту напугало их новое оружие. Ну ещё бы! «Калаши» могли навести страху и на сотню людишек. Это вам не ППШ, у которого осечки каждый третий выстрел.

А с волками всё прозаично. Не чета они кабанам-фронтовикам. Эти наглые полицейские, только и могут, что корочками тыкать в пятак, а когда наступает реальная опасность, они никогда не геройствуют. Сразу хвост поджимают. Вот и лейтенант такой же: трус и трепло! А если посмотреть на Шульца, вообще, можно животы надорвать. Старый так и шёл с поднятыми лапами, пока за ним не захлопнулась железная дверь гарнизонной гауптвахты.

После того, как кабаны определили залётных гостей по камерам, пришло время весёлой попойки. Боевые свиньи обожали ночные гуляния. Спирта и водки у них всегда было вдоволь. А тушёнкой, сухарями и луком можно разжиться на продскладах. Только жаль девочек не найти в части. Сейчас бы не помешало прижать к себе жирнобоких свинок… да с упругими сиськами, да усиками над губами!

Начальник караула хотел было вызвать шалав из города. Но в Якутске сегодня творилось, чёрт лапу сломит! Пришлось позаботиться только о выпивке и жратве.

Служил в гарнизоне один старший прапорщик, так у него и брага на яблоках, и варенье в банках в запасе имелась. А уж моркови, картохи и капусты – тонны на стеллажах и в специальных ямах. Всего один звонок по внутренней связи и можно накрыть шикарную поляну. Дел-то на пять минут. К тому же у караульных были ключи от дверей склада, на котором хранилось много вкусностей. Печать из пластилина можно сорвать и поживиться брагой или даже самогоночкой, которую прижимистый старший прапор прятал на специальной полке под потолком.

Так всё и случилось. Солдатики притащили коробки с провиантом и бутылками, а командиры приготовились встретить ночь. Гарнизонная гостиница была в полном распоряжении офицеров. Боевые свиньи поднимали бокалы с компотом, звенели рюмками, полными самогона, произносили бравые тосты и смачно закусывали консервами. Сын генерала Щербы под воздействием нейтрализатора продолжал крепко спать и отдыхал на полу всю ночь. Начальник дежурного караула трижды будил капитана Ахлеса и трижды пускал горючую слезу, сожалея, что генеральский сынок так и не присоединился к нежданному пиру.

Но дежурный офицер даже не догадывался, что точный выстрел Стаса Зубова спас капитану жизнь, потому что Ахлес тоже участвовал в мятеже и его остывающее тело должно лежать рядом со своим отцом в кабаке «Молоко», а не валяться у стола, накрытое солдатским одеялом.

***

Ночью коты прятались на чердаке. Шёл густой снег. Мороз пробирался под шкуру. Но коты – гибриды выносливые. И не такое могли стерпеть.

Пушистым бандитам хорошо было слышно, как в гостинице у служебного входа неистово гремела музыка. Время от времени кабаны в обнимку выходили на улицу. Они громко смеялись и оправляли малую нужду.

Скрываться на чердаке в темноте было скучно. Потому Шмаль загрустил, чувствуя лёгкое недомогание. Противно стонала свежая рана, к тому же она невероятно чесалась.

Тогда чёрный забрался на массивную деревянную балку и, свесив лапы, посветил фонариком вниз, помогая своему другу, проводить медицинские процедуры.

Рыжий раскладывал на фанерном ящике одноразовые шприцы и ампулы, которые принёс с собой.

– Ты можешь работать живее, лепила?! – требовал ускорить процесс лечения чёрный кот. – Грудь мою ломит. Просто трындец! Сейчас сознание потеряю! Боль – просто жуть!

– Тоже мне, лепилу нашёл. Я тебе доктор, что ли? – распаковывал пакет со шприцами рыжий Барс. – Сейчас всё сделаю, не боись. Ты потерпи, босс, чуть-чуть осталось.

Шум и солдатская суета не давали сосредоточиться. В гостиничном доме пьянствовали офицеры, а в гарнизоне происходило нечто невероятное.

Несколько кабаньих рот загрузились в машины и выехали из части. Коты подумали, что все военные покинули гарнизон, но ближе к полуночи послышалось повсеместное завывание. Пели в курилке, у штаба, на плацу. Пели отвратительно и гнусаво. Кабаний гимн звучал сегодня весьма уныло. Возможно, лишь потому, что исполняли его недавно призванные на службу новобранцы.

– Ну, вроде готово, – довольный собой мякнул Барс.

Наконец-то, ему удалось наполнить шприц лекарством. Пока рыжий готовил дозу – испортил четыре иглы и разбил пять ампул. Шприцы валялись на пыльном полу; там же под светом фонарика блестели осколки тонкого стекла.