Тиара состояла как бы из двух частей. Нижний обруч с огромным овальным камнем розово-фиолетового цвета по середине, а выше переходила в драконью голову из серебра и таких же ярких самоцветов, инкрустированных вместо глаз, в центре и по бокам от загнутых рогов. Что за мастер изготовил подобную диковину? Металл обработан настолько искусно, что ни в одном из многочисленных изгибов, ни в одном завихрении, заостренном клыке не было видно никакого изъяна. И все же при этой неземной роскоши, корона выглядела воинственно и даже устрашающе.

Однако не только красоты влекли Эван, а нечто иное… Чем дольше она вглядывалась в чарующе-пугающие фиолетовые очи дракона, тем сильнее ее начинало греть изнутри. Жар. Нет… тепло, но какое-то едва ощутимое и в то же время настойчивое, зарождалось в груди. Кончики пальцев покалывало, а дыхание стало прерывистым. Она даже глаза закрыть не могла или отвести взгляд хоть на секунду. Что за неведомые фокусы? Почему у Эван чувство, будто эта корона… хочет к ней?!

– Эван, – бархатный голос раздался вдалеке, но его застилал нарастающий звон в ушах. Она не хотела слушать этого человека. Не хотела его знать. Просто оставьте ее в тишине с каменными самоцветами вместо глаз в обрамлении серебряных заостренных бровей из металла.

– Эван, – повторил мужчина, а затем коснулся плеча. Все исчезло в момент, будто не было. Ни звона, ни необъяснимой тяги к жутковатой короне. Девушка лишь сидела, пригнувшись и держась ладонями за край стола, чтобы быть на одном уровне с драконом.

– Что? – вдруг она ощутила неловкость. Да что же с ней в самом деле? Неужели богатства способны так затмить разум?

– Ваши глаза, – уголок губ Демирона дернулся в улыбке, – они сияли. Вы ведь почувствовали связь?

– Ничего я не чувствовала, – соврала Эван, стараясь не смотреть на мужчину, – забирайте свои каменья и… и уходите!

– Вы хитрите, – он осторожно взял корону аккуратными пальцы, которые явно не знали черной работы. – Даже я видел магию, протянувшуюся к вам и это при том, что здесь, в нынешнем времени и пространстве, магия не работает.

– Колдовство – страшный грех, – говорить становилось тяжелее. Какая магия? Не бывает ее, разве что в сказках, но не в этой избе с печью, глиняными горшками и погребом, наполненным картошкой.

– Грех? – нахмурился Демирон и медленно покачал головой, будто пробуя слово на вкус. – Не понимаю, о чем вы, но уверяю, магия у вас в крови. Сетталин была величайшей чародейкой, очень искусной. Многое упущено, однако мы вас всему научим… я лично возьмусь за ваше обучение! Можете не сомневаться.

– Я не ведьма! – только не это. Все сошлось в сознании Эван… не даром соседи еще давно шептались, указывая на цвет ее волос, поговаривая, будто она ведьма или проклятая. Лишь походы в церковь окончательно разубедили их и прекратили мерзопакостные сплетни. Раз крест не сжег кожу девушки, то и нет ничего от дьявола. Тогда почему сейчас ее заставляют поверить в какую-то бесовщину?

– Ни в коем случае не хотел вас обидеть, Эван, – мужчина виновато опустил взгляд в пол, но потом вновь посмотрел на нее. – Я лишь исполняю свой долг и моя цель – вернуть законную наследницу на трон.

– Не могу я быть какой-то там наследницей, – с губ сорвался нервный и совершенно неуместный смешок. – Спросите тетку! Она вам скажет, что я… обычная я и никаких чар не знаю!

– А много ли вы знаете о своей тетушке?

Этот вопрос поставил Эван в тупик. Знала она и правда немного, только то, что тетка приютила ее из жалости и вырастила, как родную. О прочем они никогда не говорили, ведь из этой женщины и слова лишнего не вытянешь.

– Я вот кое-что выяснил, – загадочно продолжил Демирон, очевидно, правильно поняв молчание. – Пока искал вас, вышел на одного из стражников, что был подкуплен и помог передать младенца… Вашей тетушке, щедро заплатили за то, чтобы она сберегла доверенного ей ребенка и предупредили, что однажды за девочкой могут прийти. Вам это ничего не напоминает?

Мужчина как-то странно окинул взглядом кухню, будто оценивал обстановку. Эван не хотела осмысливать его слова, однако разум уже соотнес тот простой факт, что жили они, по сути, не бедно, а тетка ни дня не работала. Да, хозяйство имелось, но оно никогда бы не принесло столько золота, дабы тратить на баловство. Как же так выходит? Единственный человек в мире, который был родим с детства, пусть не кровно и все ж других сирота не знала, выходит ее просто растили за деньги?

– Уходите, – сдавленно произнесла Эван, понимая, что больше не могла выносить этого мужчину рядом с собой. Боги, хоть бы он просто оказался юродивым, который слаб умом! Стало слишком тесно в груди даже для дыхания. Она уверенно подошла к двери и указала на выход. Демирон с короной в руках шагнул к порогу, но прежде вновь обратился к Эван:

– Понимаю, вам нужно время. Я приду ближе к ночи, будьте готовы. Эван, я обязан вернуть вас в Кубофайезу, поверьте… – он внимательно посмотрел ей в глаза, – вы даже не представляете, как много не знаете об истинном мире.

Демирон снова склонил голову, а после вышел и она поспешно захлопнула за ним дверь. В доме повисла звенящая до боли тишина.

Эван с отвращением смотрела на кусок рыбы, что лежал в глиняной тарелке перед ней рядом с ломтиком свежего ароматного хлеба. Разве может быть хоть какой-то аппетит после всего, что наговорил тот безумный? Или не такой уж и безумный?

Тетка молчала. Делала вид, будто ничего не произошло и это служило немым доказательством ее опасений. Но как? Как такое вообще возможно в нормальном, самом обычном мире?

– Он сказал, что ты меня растила, потому что тебе заплатили, – не могла она больше молчать, тая в себе обиду. Ей надо знать все как есть на самом деле. Прямо сейчас.

Старая женщина со строгим лицом и тугим пучком волос на голове сердито взглянула на Эван, отложив ложку. Ее морщинистые губы двигались, дожевывая пищу, а та злилась все больше и больше с каждой секундой. Неужели правда? А как же эти упреки, якобы она тяжкая ноша, посланная тетке Богом? Что она должна ценить доброту и самопожертвование своей покровительницы? Получается все ложь? Не было ни добра, ни жертв?

– Скажи мне правду, – попросила Эван, все же надеясь на то, что тетка сейчас стукнет по столу и заругает ее за наивную веру в сплетни. Выкрикнет, назвав все это чушью. Она даже согласна быть наказанной и долго молиться на коленях, лишь бы этот кошмар закончился, а ее жизнь перестала утекать сквозь пальцы подобно сухому песку.

– Ну не молчи ты!

– Нечего тут мусолить, – холодно произнесла тетка и кивнула будто бы сама себе. – Сказано тебе было все уже. Доедай и собирайся.

– Куда собираться? – застыла Эван с приоткрытым ртом.

– А я почем знаю? – выцветшие глаза не выражали ничего, кроме раздражения. – Свою часть договора я исполнила. Дальше сами разбирайтесь, а меня не впутывайте в свои колдовские дела.

– Не хочу я никуда идти и колдовать не хочу, – медленно, неминуемой грозой на Эван опускалось осознание, что все же Демирон не лгал. Тетка никогда бы не допустила ничего подобного, будь оно выдумкой. И все же больше всего ее терзало разочарование, которое она всячески пыталась заглушить, цепляясь за ниточки здравого смысла.

– Это уж ты сама решай, – пожала плечами женщина.

– Тогда не открывай ему дверь, когда придет, – хоть обида и томилась в груди, Эван верила, что сможет ее побороть.

– Мне заплатили и велели глядеть за тобой покуда не придут. А коли явились, то и места тебе больше нет в моем доме, – тетка встала, схватила тарелку, стоявшую перед девушкой. – Раз не голодна, ступай одеваться. И сопли подбери, нечего тут сырость разводить.

Та всхлипнула, а потом и вовсе разрыдалась, прижав ладони к мокрым глазам. Каждое слово било подобно розгам, только ими, пожалуй, не так больно, как ей сейчас. Утром Эван проснулась в своем родном доме, а теперь тетка ее гонит, как бродячую кошку с крыльца и смотрит так холодно… Единственный человек во всем мире, который защищал, учил, выхаживал в болезни и водил в церковь каждое воскресенье, в миг… в одно мгновение оказался чужим и далеким. А она, получается, совсем одна?