Официант собрал наши тарелки, и я остановила взгляд на стоявшем передо мной бокале вина.

— Если бы это было правдой…

Маттео перебил меня, схватив мою руку в свою. — Не сегодня, Ангел. Скоро, но не сегодня.

Я кивнула, возвращая руку к своей стороне стола. Маттео позволил это, выглядя не более заинтересованным в физической ссоре, чем я. К сожалению, напряжение нашего разговора не ускользнуло от внимания ближайших к нам людей.

— Донателло сказал мне, что твой отец умер, — сказала я, чтобы нарушить молчание, которое начало распространяться. — Мне жаль.

— Не будь, — усмехнулся он. — Мир стал лучше, когда моего отца больше нет.

Я сглотнула, потому что это не имело ничего хорошего для того человека, которым стал Маттео, учитывая, что я знала, что даже в детстве его готовили взять на себя бизнес отца. Насколько можно было сказать, корпорация Белланди передавалась из поколения в поколение.

— Я немного удивлена, что ты так и не женился на Шон. — Я рассмеялась, и лицо Маттео исказилось каким-то искривленным юмором.

— Что, черт возьми, заставило тебя подумать, что я женюсь на Шон? С ней было не очень приятно проводить время.

Он был прав, даже люди, которых Шона не мучила, знали, что она язвительна и жестока — с такой же вероятностью ударит вас в спину, как и улыбнется вам в лицо.

— Она говорила всем, что вы помолвлены. Что ваши семьи договорились, что вы поженитесь, как будто мы живем в темные века. Объединение двух настоящих итальянских семей, — усмехнулась я.

Маттео сглотнул: — Ах. Ну, это было достаточно верно до тебя, но я отказался, и, учитывая склонность Шоны спать с кем попало, мне было нетрудно выбраться из этого. Старые итальянские семьи, такие как моя, такие вещи имеют значение. к сожалению, у наших женщин есть определенные ожидания, и если они не оправдаются, переговоры станут трудными. — Я уставилась на него, не совсем понимая. — В последний раз я разговаривал с ее отцом. Она переехала в Нью-Йорк, чтобы попытаться начать все заново. Я понятия не имею, как это на нее подействовало.

Официант доставил нам обед, и я медленно, смачно вгрызлась в ризотто. Сливочный вкус практически растаял на моем языке, намек на сыр восхитительный. Мои глаза закрылись от стона. Когда они открылись, я увидела потемневшие синие глаза Маттео на моем лице. Я неловко откашлялась, сделав глоток вина, чтобы развеять напряжение, которое я чувствовала. — Все итальянское так важно для твоей семьи? Это кажется таким… устаревшим? Люди постоянно вступают в брак.

— Не в таких семьях, как моя. Мой отец был неортодоксален, взяв мою мать в жены. Я думаю, они чувствовали, что должны компенсировать это, убедившись, что я поселился с хорошей итальянской женщиной.

Я перерезала стебель спаржи и бросила кусок в рот. Было больно получить подтверждение того, что он всегда будет предназначен для итальянки, потому что что бы ни случилось или не произошло между нами, итальянкой я не была.

— Твоя мать не была итальянкой? — Я спросила развеять неловкость того, что его признание сделало со мной. Я знала, что мы никогда не будем по-настоящему вместе, очевидно, я знала, что лучше не иметь ожиданий или даже надежд в отношении Маттео, но то, что я услышала это так вопиюще, что-то поразило меня. Я оттолкнула его. Я могла чувствовать боль позже, но перед Маттео я была полна решимости заставить его поверить, что меня это не задело.

Я не хотела его.

Не могла хотеть его.

Он покачал головой, отрезая кусок от стейка. Он протянул мне вилку, предлагая мне кусок мяса, как всегда делал это раньше. Я всегда была гурманом, мне всегда нужно было попробовать все за столом. По крайней мере, если бы у меня его никогда не было. Я покачала головой, на моем лице появилась ужасающая улыбка. Он перегнулся через маленький уютный столик на двоих, и вилка зависла прямо перед моим ртом. Зная, что это будет более масштабная сцена, чем я хотел заставить продолжать отказывать ему, у меня не было выбора, кроме как открыть рот и принять говядину. Маттео сунул вилку внутрь, глаза зафиксировались на движении, а мои губы сомкнулись вокруг него. и сорвал с вилки. Я промурлыкала свое одобрение, когда интенсивный аромат покрыл мой язык, и я прожевала.

После секундной задержки он откинулся на спинку стула и продолжил есть.

— Моя мать норвежка, — признался он. — У них с отцом была интрижка, когда она училась в городе в колледже. Недолгая, на сексуальной почве. Она забеременела от меня, так что у них не было другого выбора, кроме как пожениться по-настоящему. избегайте этого даже с ее наследием.

Это объясняло, почему у Маттео волосы были светлее, чем у Лино, и я представила себе остальных членов его итальянской семьи. — Они ненавидели друг друга. Большую часть моего детства я ссорился, пока моя мать не решила, что ей все равно. Как только мой отец умер, моя мать уехала из города и никогда не оглядывалась назад.

— Она ушла от тебя? — Я прошептала.

— Мы никогда не были близки, и она чувствовала себя в ловушке своего брака с моим отцом. Поэтому, когда она была свободна, ее ничто не удерживало здесь.

— Кроме ее сына, — прошипел я, доедая последний кусок ризотто.

— Не всем женщинам суждено быть матерями, мой Ангел. Ни один из моих родителей не подходил для этой роли. К счастью, их ненависть друг к другу удержала их от повторения ошибки. Хочешь десерт?

Я заставила себя улыбнуться ради него, пытаясь обуздать свою ненависть к нему после его признаний. Неудивительно, что любовь была так чужда Маттео. Его никогда в жизни не любили, он даже не видел этого. Мне было жаль его, потому что я знала, что, как бы это ни было больно, любовь, которую я испытала, была ярким светом в моей жизни.

— Нет. Как бы мне ни было больно это признавать, я не смогла съесть ни кусочка.

Он рассмеялся, требуя чек у официанта и переводя разговор на расспросы о Сейди и Дюке, хотя я знала, что ему все равно, чем они занимаются. Он с трудом терпел ни одного из них в старшей школе, когда они были неизбежным злом для меня. Сэди была слишком любопытна, слишком на мой взгляд, игрива и требовательна к вкусам Маттео, а Дюк был мужчиной. Даже тогда Маттео всегда был собственником до предела.

Пока мы ждали чека, взгляды, которые он одарил меня, были беспокойными, как будто что-то приближалось, и он пытался прочесть мою реакцию.

Я просто надеялась, что он подбросит меня до дома и никогда не оглянется.

Это казалось маловероятным.

✽✽✽

Мы ехали обратно в мой дом в тишине. Тело Маттео вибрировало от напряжения, все, что так сильно повлияло на него в конце нашего ужина, все еще заметно пульсировало в нем. Он не пытался держать меня за руку в машине, но это могло быть и потому, что я сидела на ней. Когда он въехал на подъездную дорожку, я протянула руку за ключами.

— Спасибо за ужин, — вежливо сказала я. — Было приятно наверстать упущенное.

Это было настолько явное увольнение, насколько я могла устроить, не впадая в откровенное самоубийство с человеком, который выглядел готовым сорваться в любой момент. Он взглянул на мою руку с отвращением в глазах, толкнул дверцу машины и вышел.

Как только он захлопнул ее, я вздрогнула.

— Дерьмо, — прошептала я себе, наблюдая, как он бродит вокруг машины. Я не обратил достаточно внимания, чтобы понять, что он выключил зажигание, но я подумала, что это, вероятно, не сулит мне ничего хорошего. Вероятно, имела в виду, что он не хотел просто проводить меня до моей двери. — Двойное дерьмо.

Моя дверь быстро открылась, я расстегнула пряжку и позволила ему вывести меня, как джентльмену, которым он любил притворяться. Его рука поселилась у меня за спиной, ведя меня вверх по ступенькам к моему дому, когда дверь машины с глухим стуком закрылась позади меня.

Мое дыхание было прерывистым, и я боролась с нарастающей паникой.

Он не мог серьезно подумать, что я буду спать с ним.

Мог ли он?

Он вынул из кармана мои ключи, и я вздохнула с облегчением, когда его глаза встретились с моими. Они были более расслаблены, чем я видела его всю ночь, более спокойно относились к тому, что творилось у него в голове. Я потянулась, чтобы взять их у него с улыбкой, мое дыхание застыло в легких, когда он отвернулся и сам использовал их, чтобы открыть мою дверь. Слегка толкнув дверь, он жестом пригласил меня войти. Остановившись на пороге, я повернулась, чтобы пожелать спокойной ночи в последней попытке удержать его вне дома. Вне моего убежища, где ему не место.