Прикрываю глаза, не замечая как комкаю пиджак.

Одно лишь имя, произнесенное вслух, и весь мир разваливается, уплывает из-под ног. Приходится приложить все силы, чтобы не заорать от тупой ломающей на куски боли.

Слезы стекают по щекам. Капают на платье, растекаясь темными пятнами.

Мне казалось, что я уже давно все выплакала. Сколько их было? Много… Целый океан.

Я плакала не переставая. Выла раненой волчицей. А мне все пытались спасти. Психологи, терапевты… Бесконечная вереница умных людей под чутким руководством моего отца. Им казалось, что они мне помогают…

А я умирала. Угасала на глазах. Потому что внутри все замерло.

Я проклинала себя, свою слабость… Отца. Его – больше всех.

В одно мгновение из героя детства он вдруг превратился во врага. Самого лютого. Безжалостного… Он стал моим палачом.

Все спрашивала себя: могла ли я что-то изменить? Скорее всего, да.

Если бы была чуть смелее… опытнее.

Если бы не была папиным цветком, без права голоса…

Если бы узнала…

Эти бесконечные “если” никогда не заканчивались. Рамки и ограничения не исчезали. А я оставалась все тем же безголосым растением – лучшим украшением отцовской оранжереи. Меня холили, обо мне заботились, даже любили. Но в ответ требовали одно – безоговорочное подчинение. Пока однажды я не пошла против правил…

Выныриваю из прошлого и провожу рукой по лицу, сбрасывая наваждение.

– Будь он жив, – Аня не договаривает.

Продолжает выжидательно смотреть.

– Он бы не оставил меня одну…

Это единственное, во что я верю и чем живу. Чем спасаюсь.

Больше у меня ничего нет.

Еще минуту мы сидим в тишине. Переваривая ситуацию. Собирая себя по кускам.

– Надо возвращаться…

Беру салфетку и пытаюсь привести себя в порядок.

Рука все еще не слушаются, но чувствую я себя лучше.

Быстренько поправляю макияж и смотрю на свое отражение. Замученная такая. Затравленная.

А еще – пустая.

– Я готова. Можем идти.

– Подожди, – останавливает Аня. – По поводу нашего разговора. Что ты решила? Согласна?

– Нет, Ань. Прости, но нет… Я не смогу…

– Боишься, что муж не проглотит? – мачеха шумно вздыхает.

– И это тоже. Но больше всего я боюсь за Леру. В последнее время он слишком часто о ней говорит… Если с ней что-то случится…

– Думаешь осмелится?

– Не знаю, – отвечаю шепотом. – Не хочу проверять.

Младшая сестра Тимура – все, что у меня от него осталось. Когда он погиб, Лере было десять. Он был ее семьей. Я не могла позволить, чтобы ее забрали в детский дом!

Поэтому… я продала себя.

Моя жизнь в обмен на жизнь Леры.

Мы с Глебом заключили договор.

Это и была цена за мое согласие.

Свадьба состоялась.

Лера вместе с новыми опекунами отправилась в соседнюю область, а я – в дом Галицына…

Накидываю на плечи пиджак.

– Идем скорее, – улыбаюсь. – Зрители ждут.

– Да… я догоню через минуту. Мне… надо сделать пару звонков. Я быстро.

Я молча киваю и выхожу, даже не подозревая, что именно этот момент все и начнется.

В полночь карета превращается в тыкву, музыка затихает, и примерная чета Галицыных перестает существовать.

– Не думай, что я прощу тебе этот трюк с отцом, – шипит Глеб пока мы едем в лифте.

– Какой трюк?

Не понимаю.

Его не было час – все это время я только и делала, что прикрывала его перед свекром. Чего только не напридумывала, чтобы оправдать его отсутствие, а он…

– На твоем месте я бы лучше подумала, как объяснить ему свой побег. Ты оставил меня там одно, – злобно смотрю на него. – В этом чертовом платье. Как какую-то…

– Ладно! Хватит ныть. Ничего же не случилось, – отрезает он, морщась. – Голова раскалывается.

– А ты пей больше, – фыркаю.

– Снежа!

Вздрагиваю от его крика. Сжавшись в комок, готовлюсь к защите.

Даже дышать перестаю.

Если бы не упиралась в стену, сто процентов сползла бы на пол или даже рухнула бы, как сломанная марионетка.

Сбоку отчетливо слышится протяжный выдох.

Но ничего не происходит.

Лифт замирает, оглушая металлической трелью. Двери разъезжаются, и мы молча идем к своему номеру.

Огромный президентский люкс встречает тишиной, приглушенным светом и слабым ароматом лаванды. В электрическом камине мерцает огонь, стол накрыт на две персоны. И свечи. Они сразу бросаются в глаза.

– Я в ванную, – бросаю холодно и быстрым шагом направляюсь в комнату.

Ноги гудят от усталости. Чувствую себя как выжатый лимон и ни о чем не могу думать. Ужасно хочется спать.

Прихватив с постели махровый халат, запираюсь в ванной. Настраиваю нужную температуру, затыкаю трап. Заметив на туалетном столике пену, решаю себя побаловать.

Снимаю с себя ненавистное платье, туфли и захожу в воду.

Блаженство…

Иногда удивляюсь, как мало нужно человеку для счастья. Нет, не в том смысле этого слова, как вы могли подумать. Я говорю про обычные бытовые моменты, которые мы порой и не замечаем. Например, горячая вода.

Веки незаметно тяжелеют. Сознание балансирует между сном и реальностью, не давая ни на чем сосредоточиться.

А я и не спешу. Не хочу ни о чем думать. Не сейчас…

Натянутые до предела нервы постепенно успокаиваются, тело расслабляется. Так бы и лежала тут… Вдали ото всех. Но внутренний голос подсказывает, что больше тянуть нельзя. Надеюсь, Глеб уже спит. Не хочу видеть его пьяную рожу.

Надежно укутавшись, выхожу из ванной. И тут же натыкаюсь на сальную улыбку мужа.

– Ты посмотри, – присвистывает он, мгновенно забывая о головной боли. – Кажется я поторопился с девочкой по вызову? Давай отменим, а? Или… еще лучше! Присоединяйся к нам! – недобро усмехается, снова скользнув по мне похотливым взглядом. – Хоть посмотришь, как надо мужа ублажать.

– Нет уж, – мой голос кипит от негодования. – Боюсь я вам только все испорчу.

Отвернувшись, хочу спрятаться в спальне, но не успеваю сделать и двух шагов.

Глеб хватает меня за локоть и резко тянет на себя.

– Что ты делаешь? – я пытаюсь вырваться.

Силы не равны. Несмотря на выпитый алкоголь, муж с легкостью заламывает мне руку, заставляя зашипеть от боли.

– Тише, – шепчет на ухо. – Не дергайся. Ты же не хочешь, чтобы я сломал тебе руку?

– Отпусти меня, – выдыхаю с болью. – Скоро придет твоя девушка…

– Но ты моя жена, Снежа! Моя. Жена.

Выплевывает он и, схватив за горло, заглядывает в глаза.

– Ты сам знаешь, почему я ею стала!

Во мне будто что-то ломается. Невидимая плотина, что годами сдерживала волю, не давала произносить это вслух.

От неожиданности хватка его руки слабеет и у меня получается вырваться. Толкаю могучую грудь, пытаясь прибавить между нами расстояния. Не знаю, как, но мне все же удается выиграть несколько сантиметров спасительной свободы.

– Иди к своим шлюхам, Галицын, наслаждайся жизнью, а меня оставь в покое! – кричу, молнией вылетая из комнаты. И, пока муж стоит в шоке, захлопываю дверь и запираю на замок.

– Ненавижу тебя, – шепчу, задыхаясь от слез и вздрагивая каждый раз, когда он бьет кулаком в дверь.

– Снежана, открой! – рычит из-за стены. – Открой эту чертову дверь! Живо!

Зажав уши руками, сползаю на пол. Меня трясет. Чувствую себя беззащитной и слабой девочкой.

– Я тебе этого не прощу, слышишь?! Я заставлю тебя пожалеть! Ты еще будешь умолять меня о прощении. Тупая сука!

Еще один удар, и он уходит.

Я слышу звон разбившегося стекла. Приглушенное ругательство. А потом все замолкает. Дверь громко хлопает и облегченно вздыхаю. Ушел.

***

– Какого фига?! Уговор был на одного! – женский истеричный визг безжалостно врывается в сознание.

Невольно морщусь от этого ультразвука и нехотя разлепляю веки.

Сажусь на постели, не до конца понимая, что происходит.

Сердце грохочет в груди, спина и шея мокрые, покрыты колючими мурашками.