– Еще одна девочка.  –  Ирина Александровна  смотрела на вздрагивающую спину.  –  Еще одна судьба, что будет  поломана  войной. Ну, кто же их сюда гонит? У парней Армия. Присяга. И очередная война. Как бы неизбежность мужской судьбы. Воинскую часть перевели сюда из Карабаха. Я переехала на новое место дислокации вместе со всеми. И медчасть оборудовали здесь неплохую. И укомплектовали полностью. В том числе и медперсоналом.  –  Ирина Александровна вспомнила растерянные глаза этой новой девочки там, в штабе.   Она рассчитывала на медчасть? Без нормального медицинского образования? Только школьный УПК. Основы сестринского дела.  Но места нет. И куда ее теперь определили? Я не дождалась, не поинтересовалась, не до этого было с документами. А теперь эта девочка  горько рыдает. Видимо что-то у нее пошло совсем не так. Они еще не понимают, эти новенькие девочки, над чем здесь, на войне, стоит рыдать, а над чем нет. Она поймет. Потом. Сама. Этого не объяснить. Каждый приходит сюда по своей причине. Как я пришла в армию. Тоже сама. Когда в 96-ом пришла похоронка. Вадик, единственный мой сынок. Вся жизнь. Вся надежда.   У меня, у врача, сын погиб потому, что некому было вовремя оказать квалифицированную помощь. Пока довезли до медиков, было уже поздно. И я здесь, в ближайшей доступности, для того, чтобы меньше было таких нелепых смертей.  На сколько смогу меньше.

Ирина Александровна печально сидела на своей кровати, чуть откинув голову назад, упираясь затылком в коврик на стене. Она участливо смотрела на плачущую новенькую девочку, погрузившись в свои невеселые думы.

***

Рыдать бесконечно, оно никак  не получается. Как бы ни хотелось. Ольга резко села. И пофиг на всю культуру поведения. Кулаком быстро вытерла под носом, громко  шмыгнула еще раз. Потом сразу двумя руками, сначала костяшками  больших пальцев, потом рукавами, размазала слезы по щекам.

В комнате царила тишина. Девушки старались на нее не пялиться в открытую, но исподтишка косились.

– Ну, и дура же я! Ну, и дура! Вот, так оно всегда и бывает. И какой теперь смысл в этом контракте?   –  Болели разбитые костяшки левого кулака (второй раз за один день!), но в сто раз сильнее, до нестерпимости, разрываясь, болела душа. – Так мне и надо! Говорил же брат! Говорил… Не послушала.

Ирина Александровна смотрела, поражаясь. Как можно так быстро перемениться?!   В штабе это была живая девушка, немного растерянная, но доброжелательная, улыбающаяся, с таинственной хитрецой в глазах. Если пятнадцать минут назад – рыдающее, разнесчастное существо, То теперь с кровати  она поднялась совсем другой.  Боль. Отчаяние. Тающие льдинки устремленного в никуда взгляда. То ли наоборот, застывающие от внутренней стужи озера глаз. Но все же упрямо вскинутый подбородок и накрепко сжатые кулаки. И когда она потянулась к автомату, Ирина Александровна в ужасе замерла. Если сейчас эта девочка  вдруг  пойдет стрелять во всех кряду налево и направо, ее не сразу сумеют остановить. Она столько успеет наворотить! Бывали случаи. Не особо афишируемые, но они были. Господи, только не это!

Наверное, небо ее услышало. Новенькая села, еще раз громко вздохнула, подтянула скрипнувшую табуретку. Она покопалась в боковом кармашке своего рюкзака, вытащила оттуда сверток. Молча расстелила на табурете тряпку, отсоединила магазин и начала чистить оружие. Сосредоточенно.  Уверенно. Очень тщательно. Словно появилась в ее жизни совершенно другая цель.

Дверь распахнулась. В комнату ворвалась пышечка Люся. Тоже зареванная, с опухшей красной щекой и намечающимся фингалом.

– Девочки! – возопила она с порога – Представляете, какой беспре…–  Оборвала фразу на полуслове, увидела новенькую, изумилась  – Ты!!! Здесь?  – И попятилась.  – Нет! Не трогай  меня больше! Я не при чем! Он заплатил! Слышишь, он просто заплатил мне!

Новенькая подняла на нее закаменевшее лицо, громко вздохнула и весьма внятно выговорила.

– Извини.  Просто это был мой парень. Теперь  – бывший. Мы с ним дома больше полугода…  А потом я его в армию проводила. И ждала. Честно ждала. Почти год. – Она помолчала и повторила – извини. Я погорячилась. – И, опустив голову, продолжила чистить автомат.

Дядя Федор не забыл просьбу врача, поговорил с разведчиком почти сразу же после прилета "вертушки" с пополнением, правда, немного по- своему.

– Сержант Разгонкин, хватит в санчасти ошиваться. Военврач сказала, что тебя уже вполне можно использовать как боевую единицу. Но с ограничением нагрузки. Иначе грозилась комиссовать. Мне нужен знающий и, главное, знакомый с местностью человек для одного ответственного дела. Для тебя будет персональное поручение на продолжительный срок – сопровождающий для нового снайпера.Нужно организовать снайперскую тройку. Обучишь правилам маскировки разведчика, покажешь, что и как. Нельзя же, чтобы пополнение оказывалось здесь без опеки старших. И выбираться из переделок без прикрытия сложно. Пошли знакомиться.

Разгонкин двигался на полшага позади Федорчука, кряжистый и круглолицый, внешне добродушный "медведко" бесшумно и мягко ступающий танцующим, стелящимся шагом. Но, уже через неполную минуту после его появления, Ольга убедилась, что первое впечатление может быть очень обманчивым. "Медведко" удивленно вскинул выгоревшие белесые брови над ярко-голубыми, совсем не подходящими такому увальню глазами, презрительно смерил ее взглядом и сразу разъярился:

– Девка?! Вы что, издеваетесь надо мной, товарищ майор? Да надо мной вся часть ржать будет.

– Извините, товарищ майор, – тоже немедленно обиделась Ольга, – не нужно мне никакого сопровождающего!

– Молчать! Здесь тебе не дом и не пансион благородных девиц. Приказы не обсуждаются, а выполняются.

– Есть, товарищ майор!

– Ну вот, другой разговор. Знакомься – старший сержант Разгонкин. Один из твоих постоянных сопровождающих. Сейчас еще кого-нибудь вторым назначу.

– Товарищ майор, разрешите обратиться.

– Обращайтесь.

– С нами летел один парень…

– Парни дома на завалинке остались.

– Ой, то есть Кристи, извините, рядовой Прилуцкий. Можно его ко мне в сопровождающие?

– Запала уже?

– Нет, товарищ майор. Просто мы еще в полете подружились. Боюсь, одного его деды заклюют. Слишком он домашний.

– А ты?

– А я – нет. Со мной сложнее. Отобьюсь.

– Ну, все, теперь полный трындец! – под нос, но вслух, чтоб Ольга слышала, ворчал ее новый сопровождающий. – Навешали на меня весь дебильный салажняк.

***

Федорчук проследовал за новенькой снайпершей получать соответствующее оружие, хотя до этого никогда такого не делал.

Командира роты все еще глодал неуемный червячок сомнения. ( Дело ли он задумал?) До тех самых пор, пока Ольга не взяла в руки снайперку. И одного только ее машинального, не контролируемого поглаживающего движения кисти по ствольной накладке винтовки оказалось достаточным, чтоб понять – не ошибся. Так общаются с живым существом, не с вещью. Глаза девушки неосознанно сузились в серьезный прищур, взгляд поплыл, невольно уходя в себя и в неведомое. Все это длилось несколько секунд, а потом новенькая, в ответ на предложение расписаться, возмутилась.

– Подождите, я хоть посмотрю, что мне дают. Проверить нужно.

– А что тут проверять?

– Да все. Хоть ту же оптику. Маховички. Подсветку. Кстати, а батарейка где? Сразу давайте, чтобы потом не искать.

– Ишь, какие кадры пошли! Что дают, то и бери!

– Ага! Мне работать с ней потом… А, кстати, ночной прицел будет?

– Будет, будет, забирай… и чего придираешься? Винтовка в работе была. Видишь зарубки на прикладе? Аж, целых семь штук.

Ольга повернула СВД посмотреть. Справа на прикладе старательно, каждая буква прорисована мелкими ровными ромбиками, было вырезано «СВета». Именно так, две первые буквы заглавные. Приклад, и вправду, был сделан из светлого дерева.