Дальнейшее было стремительным. Ольга уронила пакет с бутылками, подскочила  и, молча, как держала котелок в левой руке, так и въехала им прижимавшему в висок.  Пришлось смачно, чувствительно и мокро.  Он был на голову выше  и в плечах шире раза в полтора, но в данной ситуации  – пофиг. Обалдев от удара и неожиданности, но так и не выпустив жертву, чужак обернулся к ней и тут же получил кулаком в нос. Снизу вверх, от всей души. Не зря ее брат учил. Вышло удачно.  Противник опешил и отпустил парнишку. Кровь хлынула как из носа, так из разбитой губы.

Ольга сначала почувствовала, а только потом уже услышала, как сзади, еще один из  троицы завернул многоэтажное, добавляя: ах ты!  Она крутнулась, успевая уклониться от удара и поднырнуть ему под  руку, вскользь пролетевшую над макушкой. Единственное, что ему удалось  –  смахнуть бандану с ее головы. Волосы рассыпались по плечам.  Вывернулась, чтоб к нему лицом, и, выходя из  поворота, злобно пнула, стараясь попасть в колено. Промахнулась. Пришлось значительно ниже, но судя по реакции парня,  весьма чувствительно. Одновременно добавила противнику в лицо тем же злосчастным котелком. И весьма удачно рассекла бровь. Такого непотребного обращения котелок не выдержал.  Ручка   с одной стороны отлетела, и теперь он больше мешал. Ольга с жалостью его отбросила. Развернулась, чтоб за спиной никого не было  и,  уже не таясь,  в голос орала:

– Твари, блин, беспредельщики хреновы! Трое  на одного! Шакалы, блин!

Девушку, да еще в такой ярости, увидеть  здесь не ожидал никто. И  они еще не понимали, как   поступить. Как с ней  драться-то? Третий и вовсе стоял, открыв рот.

Неизвестно чем бы все это кончилось, но тут сзади материализовался Ольгин провожатый и  властно рыкнул:

– А ну стоять всем, сучьи дети! Мать вашу через коромысло… – и дальше с виртуозными заворотами.   Все  замерли. – На минуту тебя оставить нельзя! Что тут происходит?

– Они парнишку обижали.

Взгляд на так и прижимавшегося к стене испуганного срочника.

– Представился!

– Р-рядовой Прилуцкий.

Кивок на противников

– Ваши?

– Нет. Чужие. Сигареты требовали. А я не курю.

– Понятно. Пошли, проводим.

Ольга вернула бандану на голову и дополнительно еще  под капюшон спряталась.За водой пришлось идти еще раз. Свой изувеченный котелок она теперь несла в двух руках.

– Ну, надолго ли дураку стеклянный хрен!?  –  Беззлобно констатировал попутчик – До первого забора.

***

Идти пришлось недалеко. Десятка полтора каких-то одинаковых срочников  и чуть меньше контрактников двумя отдельными кучками расположились  в ангаре у стены. Вроде порознь, но рядом.

– Кто старший? Номер команды?

– Старший сержант Родин, – обернулся к ним круглолицый коротко стриженый военный. Ершик волос на его яйцевидной голове отливал насыщенным медным цветом.

– Ваш? –  Кивок себе за плечо на парнишку с котелком.

– Наш, – и сразу же: Кристи, чтоб тебя, опять себе приключений на жопу нашел? Садись уже, слушай и вникай. Повторять не буду. –  Отобрал котелок и, повернувшись к своим срочникам, продолжил. – …дальность разлета осколков от Ф1 составляет…

 Услышав номер команды Ольга расцвела.

– Нашла, наконец. Наши!

– Ну, оставайся. Вещи твои сейчас сам принесу. Одну тебя отпускать  себе дороже. Еще опять чего натворишь, – забрал исковерканный  котелок  и  ушел.

Ольга присела на корточки рядом со спасенным парнишкой. Оба молчали и слушали старшину, вещавшего про  разные гранаты.

Девушка,  морщась, растирала костяшки пальцев левого  кулака, то сжимая, то распрямляя пальцы. Больно все-таки драться. Брат учил. Ибрагим учил. В клубе   показывали, как обороняться. А все равно к боли не привыкла.

– Извини, – послышалось слева тихое и хриплое.

Она  недоуменно повернулась к парнишке.

– Чего?

– Извини. Я вижу, тебе больно. Ты из-за меня…

– Сиди, уж.  Извиняльщик. Откуда хоть тебя взяли, такого бравого вояку?

– С Санкт-Петербурга.

– И давно?

– С июня.

– И до сих пор отпор дать не можешь? Чему хоть тебя дома учили?

– Музыке. Танцам.

– Каким? – удивилась Ольга – Я тоже в танцевальную студию ходила. –  Но  подробно допросить нового знакомого не успела.

Попутчик, теперь уже бывший, принес  ее вещи. Ольга устремилась навстречу. Он поставил РД ей в ноги, подал новый, нераскуроченный котелок и  серьезно произнес

– Ну, давай прощаться что ли? – И стиснул в крепких объятиях. –  Может, свидимся еще. Или услышишь. Если что я – Рокот.

– Ласка. – Тихо пискнула Ольга в его руках.  Мужчина отстранился, улыбнулся по-доброму: Где еще с красивой девушкой обнимешься, чтоб в табло не схлопотать? – осмотрел ее на прощанье, вручил большую шоколадку, надломленную  почти пополам,  и ушел, не оглядываясь.

Ольга вернулась на место. Села, на сей раз на  свой коврик, не отвязывая его. Некоторое время тупо смотрела на шоколадку в руках. Потом дорвала обертку и протянула половину парнишке, а свою убрала в боковой кармашек РД.

– Держи.

Ел он, аккуратно отламывая по  маленькому кусочку, и смаковал каждый, прикрывая глаза. И вид у соседа был такой восторженно-довольный, что невольно хотелось улыбнуться. Но улыбка получалась кривоватой. Невольно навалилось   отчаянное одиночество. Почти тоска. Или это она самая и есть? И еще всяческие сомнения, сразу кучей. И неуверенность. Опять все снова начинать. Надо бы подойти к контрактникам, представиться, познакомиться. Узнать, как и что. Но не хотелось категорически.  Может, потом? Поэтому она сидела и, глядя в мелкие извилистые трещинки бетона под ногами, одним ухом слушала  инструктаж сержанта для срочников и молчала. Она еще даже до части не добралась, а уже успела подраться.  И сколько еще ехать, если это даже  и не Чечня? И вообще, оно надо было? Перебился бы Эдик, наверное? Или нет? Для него армия – это критично? А для нее самой? Блин…  И сколько еще ждать? А спать здесь как? Бетон. Можно коврик раскатать. Сказали, что довольствие и оружие  только завтра. А до вечера еще так долго! И вертолеты периодически, судя по звуку, прямо над головой. И соседи, которые контрактники, сидят, не любопытничают. Скосила глаза вправо.  Пересчитала.  Тринадцать человек. Вроде. Или двенадцать? Тремя неравными  обособленными кучками. Четверо в середине, такие все из себя навороченные, крутые и деловые. Одежда – сплошь дорогое новье. Разгрузки,   перчатки как у киношных диверсантов, напульсники. Рюкзаки большие, даже издали видно, что тяжеленные, новейшие. Небрежно  зажатые в пальцах  сигареты с фильтром. Рэмбо тихо вздохнул бы в сторонке. Рейнджеры, чтоб их. Пятеро, что поближе, более взрослые, хоть и не все. Снаряженные  и одетые грамотно, но не так крикливо. По серьезному. Кто сидит, кто лежит. О чем-то тихо переговариваются. А те, кто дальше, лежат все. Видны только ноги. Сапоги, берцы. У кого как.

Ольга еще раз тихонечко посмотрела в сторону контрактников. Возможно, с ними ей общаться. Который из них старший? Да провались  все! Не хочу! Никаких контактов сейчас не хочу! Опять все по новой! –      В душе  метался полный раздрай, почти паника. – Только бы не расплакаться! – нет! Нельзя. Здесь – нельзя!

Она вздохнула, обхватила колени руками, ткнулась в них лбом и надолго замерла.

Вынырнула из омута беспокойных дум, от того, что сосед осторожно коснулся кончиками пальцев ее плеча.

– Извини. Тебе плохо?

– Отвали, а? Без тебя тошно.

– Извини. – Согласился он. Но не замолчал, как бы по логике предполагалось, а тихонько, почти шепотом, начал рассказывать:

– Мы сейчас в Моздоке. Историческое место, надо сказать. Жаль, не удастся город посмотреть. Когда-то именно здесь начиналась Военно-Грузинская дорога. Здесь бывал Пушкин, отсюда родом по матери Суворов. Даже Емельян Пугачев отметился. Лермонтов здесь останавливался проездом…

Голос  парнишки был спокойным. То ли для нее говорил, то ли для  самого себя, поневоле заставляя прислушиваться. Рассказывал он довольно долго. И занимательно, надо сказать, рассказывал. Потом замолчал. Шумно, коротко выдохнул. И вдруг начал читать незнакомые стихи. Также полушепотом. Как-то странно читать,  не строчками, а  сразу предложениями.