— Good evening! — гордая за свои недавно знания, поздоровалась Ариша.

— Good evening, dear! — кивнула я. — How are you?

— I’m good. — спустя небольшую заминку малышка все же вспомнила, что ей следует ответить.

— Тоже что ли начать учить? — риторически воскликнула Алевтина, убирая блондинистые волосы со лба ребенка. — Ах, да, Анна, чуть не забыла у вас спросить..! — хлопнула себя по «швам» женщина. — Отец Ариши хотел с вами познакомиться, обсудить процесс и тому подобное. Вы не против?

— Нет конечно.

— Хорошо, тогда если он успеет вернуться домой до конца занятия, то зайдет к вам.

Мы прошли в комнату, но теперь уже сели за стол. Сегодня по плану нам предстоит немного порисовать, а портить лишний раз детскую спину в мои планы не входило.

— Ариш, я предлагаю тебе нарисовать твою семью на отдыхе: чтобы было небо, трава, солнце — в общем как можно больше предметов. Я тоже нарисую свою картину, а потом мы обсудим, что у каждого получилось.

Стоило мне перевернуть песочные часы, как девочка прикусила язык и вдохновенно понеслась вырисовывать линии. Что ж, если я продолжу просто наблюдать за ней, то, боюсь, не успею.

На диване сидит молодая женщина, на ее губах играет улыбка, а глаза слегка прищурены. Ее рука покоится в руке ее мужчины — темноволосого, кареглазого и такого родного. Рядом, на ковре, играют в кубики их дети: так похожая на отца девочка с двумя высокими хвостами и огромными глазами и мальчик с пухлыми губами — копия мамы.

Остальное — для полноты сюжета — пара горшков с цветами и кот — наверное, Васька. Не уверена, что на картинке все-таки я…

— Анна, вы закончили? — передо мной появилась любопытствующая детская мордашка.

— Yes, and what about you? — я попыталась рассмотреть рисунок, но Арина предусмотрительно спрятала его за спину и села на лежащие на полу подушки.

— Yes. — оповестили меня.

— Good. — я примостилась рядом. — Тогда давай ты будешь рассказывать мне, что нарисовала, а я буду переводить на английский. Потом ты сама назовешь эти предметы.

— Это солнце, а это облака. Это я и мой папа, — весьма милые и правдоподобные каракули для пяти лет, мои и то не далеко ушли, — а эта мама и ее хрен. — как само собой разумеющееся Арина показала на стоящих в отдалении мужчину и женщину, а я порядком опешила. Кто вообще научил ребенка так выражаться?! Вероятно, отец не слишком сдерживался в выражениях в присутствии дочери.

— What is it? /Что это?/ — я обвела пальцем очевидно воздушный шарик.

— Это воздушный шарик, который мы с папой собираемся отпустить. — объяснили мне.

— Очень красиво. — не стала сдерживать умиления я. — Good, now let’s say it in English. /Теперь давай я тебе расскажу, что как называется по-английски./

Пока мы учили солнце, облака и тому подобное, мне пришлось слишком ювелирно выкручиваться, чтобы не давать название, как мы выяснили до «маминому хрену».

— Почему мама меня не любит? — послушно вплетя последнее слово в предложенную конструкцию, Арина подняла на меня свои ясные васильковые глаза.

— С чего ты это взяла? — лезть в личную жизнь детей — не в моих принципах, но и оборвать девочку на полуслове, не дав ей ни единой возможности высказаться — последнее дело.

— Она не приезжает ко мне очень давно. Бабушка говорит, что она просто живет очень далеко, и у нее нет возможности забрать меня. — тяжелый вздох отразился щемящей болью во мне.

Я всего лишь репетитор, даже не няня, и мне ни в коем случае нельзя переходить грань. Но как же тяжело удержаться от простых человеческих объятий, когда кому-то рядом плохо.

— Если бабушка так говорит, то, я думаю, тебе стоит ей поверить. Не забывай, у тебя есть папа, которому ты очень дорога. — даже по рисунку понятно, как много для Ариши значит ее отец.

— Правда? — сдавленно хлюпнула носом, и я заметила, как по ее щекам покатились вполне взрослые, осознанные слезы.

— Правда. — твердо кивнула я, заботливо стирая пальцами лишнюю влагу. — Если ты будешь плакать, то я тоже заплачу. — мягко пригрозила. Практически не манипуляция: внутри я действительно сгорала от эмпатии к этой девочке.

— Не плачь, — непроизвольно перешла «на ты» малышка, — ты очень хорошая. — маленькие ручки обвили меня, а я так и не набралась смелости обнять ребенка в ответ. Что в ней есть такое, чего нет в других детях? — Покажешь свой рисунок? — она перелезла через меня и уселась рассматривать мои художества.

— У тебя есть муж и дети? — поинтересовалась Арина.

— Нет. — спешно настраиваясь на нужную волну, ответила я. — Я нарисовала то, как бы хотела, чтобы выглядела моя семья.

— А это кто? — палец ткнул на не особо удачно получившегося Василия. — It is my cat. /Это мой кот/

Еще несколько отработанных фраз и конструкций, и вот наше занятие практически подошло к концу.

— Прошу прощения, что отвлекаю. — раздался за спиной мужской голос, и я вздрогнула.

— Папа! — Арина в мгновение ока забыла все, чем занималась, и побежала навстречу отцу.

Я же, будто приклеенная, осталась сидеть на месте, потому что то, что мне послышалось, отозвалось в моем сознании слишком болезненными воспоминаниями.

— Как успехи, красавица? — задал вопрос дочери незнакомец, а я перестала дышать, боясь повернуться и посмотреть ему в лицо. Если это какая-то шутка от подсознания, то мне точно стоит начать лечиться. Если это шутка судьбы — то это очень жестоко.

Но мосты сожжены, и я встаю с пола и смотрю на мужчину. Не верю… этого просто не может быть.

Макс меня не видит — он слишком увлечен дочерью, а я чувствую, как в эту самую секунду распадаюсь внутри на тысячи, нет, миллионы мельчайших ранящих осколков.

Огромная страна, больше тысячи городов, а мы здесь — в его питерской квартире, друг напротив друга после того, как расстались навсегда.

Может уйти? Тихо и незаметно. Вряд ли он захочет видеть меня рядом со своей дочерью теперь… Да и зачем ворошить прошлое, ведь мы успешно оставили все там, в аэропорту Адлера.

Все те раны, что я так старательно пыталась зализать на протяжении этих месяцев, вновь вскрылись и начали кровоточить.

Но вот Макс поднимает голову, и в его взгляде читается лишь одно — удивление, нет, пожалуй, все же шок.

— Аня? — он отпускает дочь на пол, и делает несмелый шаг ко мне.

— Макс… — само по себе слетает с моих губ.

— Что ты… — кажется, он хочет спросить: «Что ты здесь делаешь?», но так и не решается договорить, вместо этого обращаясь к Арише. — Солнышко, иди к бабушке, мы сейчас обсудим кое-что и тоже подойдем.

Дверь закрылась, Макс повернул замок, и воздух будто сгустился между нами. Время исчезло, а пространство пошло рябью.

— Поверить не могу… — он ослабил галстук и прошелся по мне жадным, оценивающим взглядом, но я даже не дернулась.

Он все тот же. Вроде близко, но одновременно недостижимо далеко. Одно я поняла сразу: я не хочу возобновления наших «отношений» — восстанавливаться после было слишком трудно.

С другой стороны, разве кто-то говорил, что ему будут нужны какие-либо отношения со мной?

— Поверить не могу, что именно ты оказалась тем человеком, о котором дочка прожужжала мне все уши. — Макс сел на стул, такой неподходящий для его габаритов, и уставился на меня.

— Ну спасибо. — криво усмехнулась я. — Поверить не могу, что именно ты оказался отцом такого замечательного ребенка. — парировала.

— Что? — он встал и подошел ближе. Чудесно, теперь я практически дышу ему в подбородок! — Ань, я не имел в виду, что ты плохая. Наоборот, мне нравится, что у нас с Аришкой совпали вкусы. — он поднял руку и пальцами провел дорожку по моей шее.

Черт, я ведь только забыла, каково это — ощущать эту сильную мужскую энергетику рядом; я еле отошла от запаха его тела, его магнетического взгляда.

— Я же только забыл… — высказал мои мысли вслух Макс.

— Ну вот и славно. — мягко отстранила его от себя. — Я больше не нуждаюсь в этом. — долгая, слишком долгая пауза. Это был период «просто секса», в конце которого мы оба попросту накрутили себя, и это не то, что стоит начинать заново.