Она не в курсе.

Или в курсе?

Я ушла в туалет, что ей стоило открыть сумку и забрать конверт с красноречивой подписью «Смол.»?

Любовь ко мне? Преданность нашей дружбе?

Смешно.

Она сделала бы все, что ей сказал отец.

Может и подружилась со мной для этого…

Жмурюсь сильно-сильно. Хочу к маме. Лечь под боком. Заснуть. Проснуться в своем счастливом детстве.

В глазах собираются слезы. Но слезы – это слабость. А право на слабость у меня отобрали.

Вытираю влагу. Прокашливаюсь.

Встаю и решительно толкаю дверь.

Зайдя в приемную, чувствую себя почти стабильной. Знаю, что это временное состояние и скоро опять накроет. Но держусь за него.

Дверь из кабинета Тарнавского открывается, он ступает мне навстречу.

Волна холода безжалостно выбивает дух. Не знаю, как стою. Да и зачем.

Выдерживаю на себе внимание. Не могу думать, что значит молчание.

– Вы что-то хотели, Вячеслав Евгеньевич? – Раньше бы, возможно, отпустила колкость в стиле «ну насколько может помочь ваша соу-соу помощница», но сейчас уже неуместно.

Помощница-то правда соу-соу.

– Кофе сделать, – ровный тон ни черта не успокаивает.

Я киваю и, качнувшись в сторону кофемашины, торможу.

Мое: «я сейчас сдел…», обрубает безапелляционное:

– Я сам в состоянии.

Вздыхаю. Разворачиваюсь. Сажусь на рабочее место.

Включаю компьютер. Пока жду загрузки, перекладываю бумажки. Честно говоря, бездумно.

Моя и без того явно небезупречная работа стала еще и медлительной.

Кофейный аппарат жужжит. Тарнавский давит своим присутствием в моем пространстве.

В голове рисуются ужасные картинки его подставы, причиной которой стану я. Но как представлю, что мне нужно ему признаться…

Дыхание сбивается. Исподтишка смотрю на него. Проезжаюсь от пряжки ремня выше. Он держит в руках телефон. Лениво листает, пока кофемашина мелет его кофе.

Я ожидала увидеть направленный вниз взгляд, но он направлен на меня.

Трусливо увожу свой. Шаткий баланс летит к чертям…

– С аппаратными на обед ходила? – Он неожиданно спрашивает как-то по-забытому мягко. Или может быть просто не так холодно, как я в последнее время привыкла.

Тянет своим вопросом как будто бычка за веревочку, возвращая мой взгляд к своему лицу.

Я смотрю… И меня топит стыд и страх. Хочу о помощи попросить.

Но он же не поможет…

Киваю.

– Что там сплетни обо мне? Новые есть?

Сейчас бы улыбнуться, но я не в состоянии. Сообщаю:

– Говорят, вы с Леной расстались, — следя за тем, как кофе двумя густыми струйками стекает в маленькую чашечку.

Тарнавский меняет позу. Прячет телефон в карман и расправляет плечи.

Поднимаю взгляд. Даже не верю, что существуют чувства более сильные, чем тот страх, в котором я сейчас живу.

– А ты что? – Мужчина спрашивает так, будто серьезно. А мне настолько похуй… И ему тоже, я знаю. Так зачем со мной говорить-то?

– А я чужой личной жизнью больше не интересуюсь.

Отвечаю глухо. Ввожу пароль на своем компьютере. Хочу, чтобы он ушел.

Тарнавский хмыкает, но ничего больше не говорит. Берет чашку и без спешки возвращается в кабинет.

Я пялюсь в дверь, не в силах оторваться. Что делать – так и не знаю.

Я с утра уже трижды звонила Лизе – она скидывала. Потом вообще отключила телефон. Выйдя на связь только недавно, сказала, что ей плохо. Она заболела. Отравилась алкоголем.

Лежит дома. Встретиться не может.

Меня изнутри разрывало от желания раскричаться и потребовать вернуть мою вещь! Не знаю, как сдержалась.

Я захлебываюсь в непонимании происходящего. Кто мне врет? Кто надо мной издевается? Какая роль мне отведена? И как мне вообще выплыть?

Запаса хоть какого-то оптимизма на сей раз во мне хватает на сорок минут работы. Дальше я снова выхожу в туалет и нервно кручу в руках телефон.

Мне хочется одного: найти конверт. И чтобы он не попал к Смолину. Набираю Елизавету. Если она скинет — психану. Но подруга, к счастью, берет.

Без приветствия стонет:

— Ма-а-а-ась, я умира-а-а-аю! Мне и так хуево, а ты меня будишь!

А мне как хуево, Лиза. Ты бы только знала.

— Я хочу поговорить, Лиз. Сегодня. Давай где-то встретимся или я приеду.

Мне надо посмотреть ей в глаза и все понять. Но обычно всегда радая меня видеть Лиза сегодня почему-то медлит. В трубке тишина. В моих ушах назойливый писк.

— Ма-а-а-а-ась, ну давай хотя бы завтра, — Лиза инфантильно хнычет и просит. А я на нее сильнее злюсь.

Нет, блять, Лиза. Не давай. Давай ты вернешь мне конверт, заверив, что отцу его еще не давала.

— Я подъеду. Это очень важно, Лиза.

Чуть ли не впервые включаю с ней требовательный тон. И реакцию получаю моментальную.

Возможно, Лиза искренне считает, что у нее требовать ничего нельзя. Возможно, использует это как повод слиться, но вместо того, чтобы обрадоваться, бросает раздраженное:

— Сегодня мне очень важно пить воду и добегать до унитаза, Юля. Все остальное подождет. И вообще… Бросай свои судейские замашки. Бесит.

Подруга скидывает, телефон тяжелеет в руке.

Я опускаю его на колени и поражено смотрю.

Сомнений в том, кто взял конверт, становится все меньше и меньше. Паника накатывает с новой силой.

Я весь прошлый вечер ждала реакции на сторис от Спорттоваров, но вот сегодня читаю на вспыхнувшем экране вопрос: «Почему удалила?» и ничего не чувствую.

Он пьет кофе в своем кабинете и от нехуй делать зашел в Инстаграм. Увидел черный прямоугольник вместо удаленной истории и решил спросить.

Все именно так происходит, Юля. С тобой у него — забава под настроение.

У тебя с ним — фейерверк чувств, ни одно из которых ты не вывозишь. Угадай, чем все закончится малыш?

Мямлю себе под нос:

— Уже неактуально, ваша честь. Поверьте. — И снова ныряю с головой в панику.

Глава 29

Юля

Моя подростковая любовь все больше становится похожей на зрелую ненависть.

Особенно сильно вот сейчас.

Я бегу под дождем, держа зонт в большей степени над чехлом с мужских костюмом, чем над собственной головой. Перепрыгиваю лужу, мокрыми пальцами раз за разом пытаюсь разблокировать мобильный, чтобы свериться с маршрутом, но ни черта не получается.

В итоге торможу, вытираю мокрый экран мокрым же платьем и часто дыша смотрю на карту под звуки проезжающих мимо по лужам машин и ударов капель по зонту.

От попытки понять, куда мне дальше, отвлекает мелькнувшее в шторке уведомление. Поднимаю на него взгляд, читаю и хочу убивать. Не написавшего. Тарнавского.

Владик пишет: «Юль, ты будешь ржать, но на меня только что пообещали вызвать ментов)))», а мне совсем не хочется ржать. Мне не расплакаться бы…

«Ты там скоро, сестра?»

Владик спрашивает, а что ответить – я не знаю.

Сегодня суббота. Мой законный выходной. Два часа назад прибыл поезд Владика. Мой любимый старший брат всю ночь ехал в тамбуре, потому что в его купе собрался целый цыганский табор, а я не то, что встретить его не смогла, даже просто домой пустить, чтобы принял душ и лег отдохнуть.

Моему многоуважаемому начальнику присралось поручить мне забрать костюм из какой-то до чертиков дорогой химчистки в центре города.

Получив утром сообщение от бойцовской собаки – я даже не поверила. Подумала, мне мерещится. Сказывается недосып и постоянные мысли о нем. Несколько раз перечитала. Сначала по привычке испытала стыд и желание хотя бы так искупить вину с конвертом (о которой Тарнавскому только предстоит узнать), потом вспомнила, что именно сегодня не могу. Попыталась деликатно извиниться и отказать. В ответ получила…

Да просто жесть.

«Сделай так, чтобы получилось, Юля. Это часть твоей работы».

Вроде бы что тут такого, да? Сама виновата, но все равно меня как в дерьме скупали. Только и ослушаться наглости не хватило.