Я мечтала бы, чтобы он оказался просто нормальным человеком. И чтобы я им осталась.

Ладони перемещаются выше. Мой судья втягивает кожу на шее. Не сильно, но до дрожи. Отпускает, вырастает, тянется к губам и синхронно с этим сжимает грудь. Дает то, что я не получила однажды ночью в этом же кабинете.

Я дышу через полуоткрытые губы, но разом перестаю, чувствуя, как по нижней проезжается язык. Это всего лишь поцелуй, но меня сносит.

Напряженный кончик скользит между зубами, я чувствую его в своем рту. Как умело оплетает мой язык, как задает темп, как Тарнавский рукой ныряет под футболку, оттягивает лифчик, накрывает голую грудь.

Это слишком…

Цепляюсь за плечо, а второй рукой – обхватываю затылок и давлю. Потому что мне очень… Нравится.

Подвигаюсь ближе. Чувствую легкое покалывание на подбородке и щеках. Чистая выбритость оказалось обманчивой – он все равно колючий.

Язык мужчины, который платит мне деньги за работу, хозяйничает в моем рту. Я пропитываюсь его запахом и упиваюсь смешением нашей слюны. А еще издаю нечленораздельные звуки из-за того, что пальцы сжимают мой сосок и прокручивают. Больно. И остро. До срыва дергает струну, которая ведет к низу живота.

От жары, нервов, скорости развития событий и безысходности кружится голова. А может быть это из-за его действий.

Как через туман отмечаю, что движения из плавных, осторожных, становятся более настойчивыми. Язык – резче. Мой бюстгальтер съезжает вверх полностью. Оба полушария накрывают руки.

Тарнавский мнет их. Отрывается. Смотрит вниз. Я тоже.

Чувствую себя… На грани, хотя почти ничего не было.

Просто поцелуй. Просто несколько прикосновений.

Но моя грудная клетка раз за разом вздымается.

Футболка высоко закатана. Живот вздрагивает. Мужчина круговыми движениями массажирует ареолы. Сжимает полушария. Сводит их. Смотрит вверх – в глаза. Я пьянею до края.

Привет, Спорттовары.

Тарнавский возвращается лицом к моему лицу. Уже не целует так же, а снова ведет языком по нижней губе, прикусывает ее и оттягивает.

Я обжигаю нас двоих горячим-горячим дыханием.

Повторяю за ним — затягиваю обратно в игру. Тарнавский совершает толчок языком, я обхватываю плотно и посасываю.

Он дергается и отстраняется. Жмет лбом на мой лоб.

– Я тебя сейчас на столе разложу, понимаешь? – Грубый шепот дразнит губы влажным дыханием.

Я вряд ли понимаю, но киваю. Представляю… Потом будет ужасно, но это потом. А сейчас я сгорю заживо без его рук, тела и языка.

За моим согласием следует новый укус – он врезается зубами в мой подбородок. Ведет языком по шее. Прикусывает ключицу.

Я хочу почувствовать губы на груди. Мне кажется, это должно быть неповторимо, но судья, почему-то, жадничает.

Правда и из рук не отпускает. Мнет. Задевает соски. Пощипывает.

Оторвавшись от моей шеи, возвращается к лицу и глубоко целует. Я завожусь все сильнее. Пульсация из всего тела перемещается в одну точку. И бьет. Бьет. Бьет.

Ерзаю, сжимаю своими бедрами его и не сдерживаю стон.

Прошу… Большего.

Но вместо того, чтобы воспользоваться, Тарнавский отрывается. Смотрит в лицо. На губы. В глаза. Хмурится. Я хочу снова с ним целоваться – тянусь навстречу, он подается затылком назад.

Сжимает губы.

Ранит.

Что не так сделала? Я же согласна даже… С учетом всего. Этого мало?

Еще несколько секунд я чувствую на своем теле руки, дальше – стоп.

Вместо горячих ладоней – кое-как натянутая обратно ткань.

Тарнавский опускает руки на столешницу. Я тоже упираюсь в нее за спиной. В теле слабость. Как бы не упасть.

Он смотрит плотно и цепко. А я остаюсь один на один с неутоленным желанием, туманом и стыдом.

– Что? – Этот вопрос стоило оставить глубоко внутри, но я не сдерживаюсь.

Мой взгляд сползает с глаз к губам. Я так пытаюсь спастись, потому что глаза стали колкими. Только и губы тоже…

На них еще блестит моя слюна, но они уже изгибаются в слишком трезвой, расчетливой улыбке.

Дальше мне будет плохо – я знаю. Хочу вернуть нас на пару секунд назад. Врезаюсь голыми бедрами в мужские кулаки. Чувствую мерные поглаживания большими пальцами. Но это не нежность. Наоборот – мороз по коже. Его улыбка – шире. Взгляд – опасней.

Тарнавский качается вперед, я хватаюсь и за этот намек. Тянусь к губам. Целую их. Веду языком. Прошу без слов, но он их плотнее сжимает и снова уворачивается.

Сердце давно превратилось в тряпочку. Что… Происходит?

Я ему отдаюсь, а он… Улыбается?

Смотрю в глаза, как привороженная. Чувствую, что сейчас будет больно. Хочу толкнуть в грудь, соскочить со стола и закрыть уши, но он не позволит.

– Так и знал, что горячая. Но полегче, девочка. Ебать тебя наверняка сладко, но я работать приехал.

Глава 26

Юля

Кажется, что ниже упасть в его глазах я не смогла бы. Впрочем… А он в моих разве мог бы?

Я чувствовала, что он меня хочет. Слова о том, что готов разложить на столе, были грубыми, но во мне отозвались дрожью нетерпения.

Ей богу, случись между нами секс, на душе было бы лучше, чем сползать со стола, поправлять одежду и доигрывать блядское кокетство. Вытирать с губ нашу с ним слюну. Без спешки поправлять волосы. Прощаться до понедельника и уходить, повиливая бедрами.

Только Тарнавский не знает, что покинув его кабинет и свою приемную, я закрылась в туалете и долго-долго пыталась отдышаться, сидя на крышке унитаза.

Вся успела пропахнуть им. Продолжала чувствовать прикосновения там, где их уже нет.

Могла бы шутить – пошутила бы, что рано или поздно разорюсь на такси, но домой возвращалась снова на нем, потому что ноги держать отказались.

Могла бы шутить острее – сказала бы, что трахнувший мой рот своим языком Тарнавский мог бы проявить джентльменство и хотя бы завезти. Но… Я влюблена не в джентльмена. И то ли предаю, то ли спасаю тоже не его.

Садясь в машину – не оглядывалась. Если бы еще получалось раз за разом не возвращаться мыслями к случившемуся – вообще гордилась бы собой, но с этим крупные проблемы.

Вроде как удачная личная многоходовка с флешкой совершенно не радует. Я рискую собой, спасаю его, а он… Приехал работать.

Придурок.

Желание психануть и уволиться обретает все более рациональные черты, хотя я и понимаю, что рационального-то в нем мало, я просто подыгрываю своим эмоциям.

В понедельник мы делаем вид, что ничего не было. Вроде бы уже привычно, но меня это ранит по-живому. Тарнавскому… Да похуй ему.

Смотрю в спину, за которой шлейфом развивается судейская мантия, жадно, как настоящая слабачка, вдыхаю будоражащий запах и не могу поверить, что нас связывает столько… Дерьма.

Возле зала судебных заседаний уже ждут стороны. Тарнавский хмуро кивает в ответ на приветствия, проходит немного дальше, чтобы принять какой-то звонок. А я тем временем открываю дверь, захожу, плюхай на стол материалы и включаю компьютер.

Готовлю зал к заседанию, стараясь уложиться в несколько минут. Зову стороны. Рассаживаемся.

Пытаюсь сконцентрироваться на работе.

Это далеко не первое мое заседание. Поначалу я, конечно, знатно нервничала. Боялась налажать. Раз за разом перечитывала сама и переспрашивала у Марка, что и в каком порядке обязан делать секретарь.

Ответственности добавляла богатая фантазия, благодаря которой в голове рисовались ужасные сценарии, как я подставляю Тарнавского на какой-то мелочи и из-за моего косяка все подряд оспаривают его решения в апелляции. Выигрывают. Он меня грохает. Закапывает в лесу. Об этом узнает Смолин…

Ладно, занесло.

Тем более, этот страх почти прошел. Обычной работы я не боюсь. Жаль, что моя работа преимущественно с какой стороны ни глянь — необычная.

– Всем встать, суд идет.

Произношу и вместе с остальными присутствующими отодвигаю стул, поднимаясь.

Уже работая в реальном суде, узнала, что здесь многие вещи происходят не так красиво, как в фильмах и тематических передачах. Дела иногда рассматриваются прямо в кабинете, а не в красивом зале. Далеко не всегда звук судебного заседания – это стук молоточка. Судьи не обязаны пользоваться специальной дверью, которая вроде как ведет в комнату совещаний. В нашем случае, к примеру, она давно забита, потому что с той стороны – кабинет Петровича.