Я бормочу слова благодарности. И пока моя рука медленно тянется к картонной папке, он успевает пренебрежительно сказать:

— Не хочу повторяться, Борниш, но настоящий сыщик не нуждается в отпуске…

Я кладу папку на свободный стол Идуана, и из нее сразу начинают сыпаться какие-то документы. Я замечаю синий бланк телеграммы, которую только что держал в руках Толстяк.

На нем обычная отметка подразделения связи, дата — 31 июля и время приема — 9 часов 35 минут. Я читаю: «Интерпол Вашингтон — Интерполу Париж. Полученным оперативным данным ФБР Мессина Рокко по кличке Американец предположительно находится в Париже участия важной операции. Точка. Поддерживал переписку Серизоль Лилиан Лангуста Франко. Точка. Других данных нет. Точка. Мессина выехал США после убийства Нью-Йорке заминированной машине марки «кадиллак». Точка. Может находиться проездом Сицилию. Точка. Предоставьте информацию деятельности и намерении возвратиться США также информацию Серизоль и Лангусте. Точка. Специальный агент Ричард Бейкер будет Париже понедельник 2 числа. Точка. Просьба ответить по радио. Конец. Интерпол. Вашингтон.»

У меня запылал лоб. Быстро, надо перечитать еще раз…. Американец в Париже, Рокко Мессина, которого все полиции мира считают одним из новых главарей мафии!

Марлиз не ошиблась! Толстяк — хитрый жук. Если бы подкладывание банановой кожуры под ноги стало олимпийским видом спорта, комиссар Вьешен, начальник отдела борьбы с бандитизмом Первого управления уголовных дел Главного управления Уголовной полиции министерства внутренних дел — уф! — стал бы чемпионом во всех категориях. А для нас тогда бронзовые, серебряные и золотые медали, почему бы и нет?

Плохой, по мнению Толстяка, полицейский, но хороший сыщик, пользуясь удивительным везением, чуя преступника как сеттер фазана, я уже принес ему немало «скальпов», как он их добродушно называет: Эмиля Бюиссона и Рене Лякан, Пьеро-Психа и Жана-Батиста Бюиссона, разных там ангелов Маладжионе[2]. А сегодня он доверяет найти мне красавца — Американца… По большому счету шеф прав. Настоящему сыщику не нужен отпуск.

— Итак, вы услышали об этом в баре «Луна» в Гринвич-Виллэдж?

— Да, коп, это было там.

Коп, легавый… Достаточно фамильярное слово да еще, если его произносит накрашенный рот толстой Джун. Ну, ничего не поделаешь, по-другому она не умеет… Сержант Даймонд несколько раз пытался привести ее в чувство, отчаянно мигая Джун:

— Нельзя так разговаривать с инспектором Джеком Брайдом, ведь он начальник Отдела по расследованию убийств Центрального управления полиции!

Но для того, чтобы заставить эту отчаянную шлюху Джун Бикмен отказаться от своих привычных выражений, нужно нечто другое, чем звучная должность. Для нее все равно, рядовой или офицер, в гражданке или в форме, легавый он и есть легавый. Не будет же она величать «мистером старшим инспектором» этого пятидесятилетнего замухрышку с плоской и тонкой физиономией, который, сидя в рабочем кабинете 3-го отдела, борется с проституцией и наркоманией.

Ей уже надоело в этом кабинете. Кондиционер сдыхает, и пот змейкой струится по глубокой ложбинке между грудями, умело поднятыми вверх, так чтобы заинтересовать прохожих. Хорошая грудь много значит для роста доходов таких дамочек, но она должна быть хорошо оформлена, что не так-то просто сделать в этом пекле нью-йоркского лета.

— … Вы сидели рядом с кассой… Именно такие показания вы дали сержанту Даймонду на следующий день после убийства?

— Все правильно, коп.

Так и есть, темные пятна пота проступили на ее прекрасном зеленом платье. Но не прыскать же дезодорант на глазах у этого старшего инспектора… Она поерзала на деревянном стуле, который был слишком мал для ее просторной задницы. Ей совсем не нравится поведение этого полицейского, он явно кружит вокруг нее. Джун переводит взгляд с инспектора на сержанта. Она сама не понимает, что у нее в голове и точно знает лишь то, что если бы она придержала язык за зубами, то уже стояла бы под прохладным душем, чувствуя приятное расслабление. Она нервно сжимает лежащую на коленях маленькую черную сумочку с ночным заработком. Почти ничего, все одно к одному. Не везет, так уж везде не везет.

Человек с острым профилем, наконец, застыл на месте и нарушил молчание:

— Разговор шел о Батталиа?

— Не совсем так, коп! Не надо мне приписывать то, чего я не говорила! Эти парни не говорили о Батталиа.

Джек Брайнд застыл напротив нее, наморщив лоб: — Я не понимаю вашей сдержанности, — с металлом в голосе сказал он. — С сержантом вы были более разговорчивы… Вы что, боитесь чего-то?

Джун Бикмен, с недоумением глядя на подмигивание сержанта Даймонда, помедлив секунду, ответила:

— Я сказала все, что знала, коп… Правда, сержант? И не понимаю, зачем вы меня сюда вызвали. Я предпочитаю не впутываться в эти истории. Вам-то наплевать на то, что меня однажды найдут распятой на Мак Даугал-стрит. Вы-то мне не будете делать искусственное дыхание. К тому же, это и не понадобится. Вы подойдете поближе, достанете блокнотик и спросите, есть ли свидетели. Их, естественно, не будет. Тогда вы запишете: «Убийца не установлен», спрячете блокнотик в карман. И привет Джун! Роббинс был хороший парень, вот я и позвонила его напарнику. А сейчас я больше не хочу иметь к этому отношения…

Джек Брайнд вновь зашагал по комнате. Кондиционер гремел все сильнее, а свежести в комнате все меньше и меньше. Брайнд, в рубашке без пиджака потел почти так же, как и толстая Джун. Он устал, одежда измята, под мышкой болтается пустая кобура… Брайнд вытаскивает стул, с размаху ставит его перед Джун и садится на него верхом.

— Подведем итоги, — говорит он. — Если я ошибусь, поправьте меня. Вас это тоже касается, сержант.

— … Итак, в тот вечер вы должны были встретиться с агентом Роббинсом в 8.30 вечера в баре «Луна». Он задерживался. В ожидании его вы садитесь у стойки бара. Когда вам приносят ваш бурбон, на часах без четверти девять.

— Нет, коп, девять часов. И тут я услышала сводку новостей… История с «кадиллаком» и все прочее… Бедный Роббинс…

— Так. Вы поражены сообщением. Уже собираетесь уйти, когда входят два итальянца и садятся рядом с вами. Один из них, тот, который поменьше, похоже, слегка пьян. Другой, высокий, — вы его знаете — это Американец.

— Нет, — отрезала Джун, нахмурив брови. — Я не говорила такого. Я его почти не знаю. Он красивый парень, это точно, и однажды я спросила о нем у Кармелиты Морелли, она такая рыжая, работает в Маленькой Италии. Она мне сказала, что это парень с Сицилии, очень приятный мальчик. Она, вроде, слышала, что его зовут Мессина, Рокко Мессина, но ему нравится, чтобы его называли Рокки.

Маленькая Италия! Джек Брайнд слишком хорошо знает этот квартальчик, затесавшийся в Гринвич-Виллэдж, Сохо и Чайна-таун. Там пахнет кофе и пиццой. Разноцветное белье сохнет прямо на улице, как где-нибудь в Неаполе, Генуе или в Палермо, на балконах, выходящих на старые залитые солнцем улочки. Эмигранты селятся там уже больше века, привозя с собой в скудном багаже дедовские традиции, их уклад жизни, кодекс чести, семьи и молчания. В этом мире, населенном горячими и страстными людьми, голос крови сильнее, чем сила денег. Мафиози чувствуют там себя как дома, их уважают и защищают.

Джек Брайнд внимательно смотрит на Джун. Он находит в ней что-то животное, она совсем не в его вкусе. Она действительно слишком глупа, чтобы врать? Или только прикидывается? Он продолжает:

— В этот момент вы зафиксировали разговор…

Джун Бикмен дернулась на стуле, который жалобно заскрипел под ее массой.

— Я ничего не фиксирую, коп! Я слушаю. Это не одно и тоже! Вы что, хотите окунуть меня в дерьмо? Я сидела к ним спиной и слушала просто так, поскольку бедняга Роббинс больше не придет, и у меня было свободное время…

Она немного передохнула. Все-таки он ей нравился, этот Роббинс…