Подобная формулировка могла открыть любые двери…

Я продолжал:

«Прошу и ходатайствую перед начальником телефонного узла «Жасмен» дать указание о подключении подслушивающего устройства к абоненту под номером ЖАС 85.44».

Почти все! Осталось только допечатать соответствующее не менее пробивное заключение:

«В качестве гарантии прилагаем ниже свою подпись и печать».

Сойдет и одна моя подпись. С печатью сложнее. На время командировки на Сицилию мне, к сожалению, не выдали служебную печать. Поэтому я воспользовался тем, что коллега немного отвлекся, наклонившись, чтобы зашнуровать туфли, и поставил на «документе» печать спецкомендатуры Лионского вокзала! Дело было сделано!

Ради благородного дела пришлось пойти на такой обман, но что делать дальше? Я осторожно положил оба документа в карман. Может, предупредить Толстяка? Я засомневался… Нужно было действовать быстро, а пока объяснишь ему мои намерения, тем более он захочет узнать подробности… Минимум на это уйдет час. Час на длинные бесполезные разговоры на улице Соссэ… Да, но, с другой стороны, я не известил его о моем прибытии. Скандал обеспечен. Жизнь сыщика не украшена розами.

Все время приходится выбирать: инициатива или вызов на ковер…

В поезде я не смог побриться. С раннего утра перед туалетами выстроилась очередь. А у своего коллеги я не решился одолжить бритву.

Заснуть в поезде тоже не удалось: нервное возбуждение не оставляло меня. Кроме того, три чашки кофе «экспрессо», выпитые на римском вокзале, произвели свой эффект. Итак, решено. Ничего не говорю Толстяку, быстро заезжаю к себе домой, бреюсь. Доложу ему позже.

Поездка с Лионского вокзала до площади Бланш показалась мне слишком долгой. Но вот, наконец, и улица Лепик, ярко освещенная солнцем. Знакомое оживление на родной улице согрело мне сердце. Я радостно поприветствовал зеленщиков с их повозками, наполненными до краев свежими овощами и фруктами, закупленными на Центральном рынке. Как это здорово снова оказаться среди своих! В приподнятом настроении я бодро взлетел на свой шестой этаж.

Кошмар! В коридоре у ножки телефонного столика стоял открытый чемодан. В квартире горел свет. Из кухни, которая одновременно была и ванной комнатой, доносился шум воды. Я толкнул дверь… Марлиз вернулась!

Марлиз — единственная, прекрасная, лежала в ванной, заполненной до краев густой душистой пеной. Увидев меня, она нахмурила брови:

— Откуда это ты свалился такой хороший?

Опять все по-старому. Стоило мне только показаться в доме, как нужно предоставить отчет о том, как жил… Я неподвижно стоял на пороге и думал: сразу закрыть дверь или нет. Но профессиональные навыки спасли меня и на этот раз. Я ответил вопросом на вопрос:

— А ты?

Марлиз сразу напустила на себя самый скучный вид: — Я была у мамы… В Коррезе без конца шел дождь. Я пробыла там только два дня… И потом без тебя…

Ну что же, неплохо. По крайней мере, нежные слова признания. Я почувствовал прилив мужской гордости. Первый шаг сделан с ее стороны. Поэтому мне осталось только одно: нежно поцеловать ее в губы.

Но, к сожалению, у меня не было больше времени, чтобы более достойно отпраздновать наше примирение. Четверть часа спустя, свежевыбритый и причесанный, я ждал приговора Марлиз. Мне пришлось рассказать ей, что по служебным делам я вынужден был побывать на Сицилии, где я смог получить ценные сведения.

— Торопись, ты должен доложить Вьешену. Ты не сможешь все сделать один!

Ровно в десять часов я пересек порог Главного управления полиции. Предварительно центральная справочная служба городской телефонной сети, расположенная па улице Анжу, сообщила имя нужного мне абонента: Суберта Франсис, промышленник, проживал по адресу: бульвар Сюше, 173. У американцев был неплохой профессиональный нюх: Рокко действительно был связан с Лан густом!

В шуме и духоте телефонного узла прибор-самописец упорно бездействовал. Я внимательно осмотрел каждый на моих ногтей: не осталось ни одного не искусанного до крови. Я не смог заменить сигареты на жевательную резинку, как мне это посоветовали… А в это время внизу в служебном «ситроене» сидел Крокбуа, умиравший от скуки и уже готовый от нетерпения уехать отсюда даже на одних покрышках, в чем он был большой специалист.

— Ну, что у вас?

Уже шестой раз Вьешен звонил мне на телефонный узел. Старшая смены стала поглядывать на меня с подозрением.

— По-прежнему ничего, шеф. У меня мысль!

Я часто вспоминал о нашей встрече в кафе «Клюни» на бульваре Сент-Жермен, когда Толстяк хотел направить осведомителя к убийце Эмилю Бюиссону в ярко-красной «симке», скрытой большим рекламным щитом ежедневной вечерней газеты. Или вспомнить его предложение, когда мы работали в местечке Крей департамента Мез, в результате чего Жирье просочился у нас среди пальцев…

Поэтому в ответ я пробормотал нечто нечленораздельное.

— Вы растеряны, Борниш?

— Нет, слушаю вас, шеф.

— Вы останетесь там, где находитесь. Я еду к Лангусту. Уже сейчас легко предвидеть его реакцию. Он будет предупреждать своих друзей. Таким образом, мы получим фамилии и адреса его собеседников… Возможно и Мессины. Надо действовать решительнее.

Задумка Толстяка поставила меня, как я это и предполагал заранее, перед трудным выбором: или прямо заявить ему, что он несет чушь, или провести операцию, несмотря на серьезный риск.

Именно в этот момент, когда я открыл рот, чтобы ответить ему, цилиндр прибора-самописца начал вращаться.

«Подождите минутку…»

Я устремился к прибору, сразу нацепив наушник на ухо. Мое дыхание заглушило звонкие щелчки. На бумаге появились штрихи… Я начал их считать. Штрихи продолжали появляться на бумажной ленте. Затем раздался последний щелчок. И сразу же раздался высокий голос с прерывистой интонацией: «Начало четвертого сигнала соответствует тринадцати часам». Разочарованный, я вернулся к телефону на рабочем месте старшей телефонистки.

— Шеф, это были «говорящие» часы… — Цилиндр остановился. Я продолжил:

— Ваша идея хороша, но если Лангуст предупредит Мессину о вашем визите, не пользуясь своим телефоном, то все пропало!

И вдруг совершенно неожиданно я выдвинул свою версию:

— А что если Рокко живет у Лангуста?

Раньше мне это в голову не приходило. И я рьяно бросился преодолевать различные бюрократические формальности — нужно было согласовать организацию наружного наблюдения за домом на бульваре Сюше.

— Может, попытаться поговорить с консьержкой или выманить из дома самого Лангуста под каким-нибудь предлогом… Например, один американский друг Рокко хотел бы встретиться с ним… Сам он проездом в Париже… С этой задачей мог бы справиться Бейкер!

Старшая смены крутилась вокруг меня. Она хотела занять свое место. Я пообещал Вьешену, что позвоню ему и повесил трубку.

Боже, как тянется время, когда ничего не делаешь и даже курить нельзя! Вот уже более трех часов я находился перед этим самописцем и ничего, решительно ничего, не произошло. Я поднял голову и посмотрел на настенные часы. Все, хватит с меня! Пойду скажу Крокбуа, что он свободен, а вместо себя попрошу шефа прислать Пуарэ.

Франсис проснулся сразу. Однако ему казалось, что он еще находится в приснившемся ему кошмаре, от которого остались смутные воспоминания. Вдруг его глаза полезли на лоб: в его спальню входили двое мужчин! Инстинктивно, чтобы защититься, он прикрыл глаза, оставив только узкие щелочки, которые были практически незаметны под густыми бровями. Вошедшие излучали опасность и уже справились с его слугой-вьетнамцем, нарушившим строгое указание: никому не открывать без его разрешения. Франсис усилием воли постарался взять себя в руки и сказал с юмором, которым он славился в своей среде:

— Добро пожаловать, господа. Чем обязан удовольствию видеть вас?

Сверкнула серебряная вспышка: инспектор Сальваняк сунул ему под нос полицейский жетон… Второй сыщик держался на расстоянии, был более сдержан и поэтому более опасен. Лангуст чувствовал это, весь его опыт старого мошенника высокого полета подсказывал ему об опасности, исходящей именно от второго полицейского. Этот был настоящий враг! Однако по своему внешнему виду и поведению старший инспектор Помаред выглядел как совершенно обычный человек. Он тщательно поправил галстук, убедился, что узел галстука безупречен и только после этого ответил, с трудом скрывая иронию:.