— Несколько семей объединяются в группу, название которой переводится с итальянского как «артишок»…

— Какое странное название!

— Да, но смысл в том, что самая сильная и влиятельная семья прикрывает другие семьи, которые в свою очередь ее защищают и помогают ей самой. Все это напоминает листья артишока, которые окружают и защищают сердцевину…

На секунду я задумался.

— Кажется, это немного похоже на наших корсиканцев, нет?

Поджи улыбнулся уголками рта, что могло означать, что корсиканцы не идут ни в какое сравнение. Но тем не менее!

От выпитого вина у меня стали слипаться глаза. Морские волны, набегающие из морской затуманенной дали, сильно сверкали на солнце. Я зажмурил глаза и уже с трудом различал дорогу, обсаженную по бокам геранью и розами, цитрусовыми деревьями и пальмами. Голос Поджи доносился до меня откуда-то издалека… Он рассказывал мне об Омерте, законе молчания, который предусматривал ничего не видеть, ничего не слышать и ничего не говорить, особенно полицейским и судьям. И горе нарушившему, которого головорезы, завербованные среди пастухов, рецидивистов, дезертиров и безработных, должны были вернуть на путь истинный. Внутри мафии существует своя собственная «полиция», которая охраняет стада мафиози, следит за сбором урожая, за сохранностью собственности и т. п. Но эта «полиция» обходится очень дорого!

Крепчайший кофе немного пробудил меня… Я даже не возразил, когда Подж оплатил счет. Насколько я заметил, счет был чисто символический. Дело привычки…

— Самое любопытное у мафии, — продолжил Поджи, — это секретный язык мафиози. Они обмениваются информацией при помощи мимики, движений рук, ног, головы, глаз, плеч, живота и при этом даже не открывают рта! Это похоже на колдовство!

— Так как же вы проводите допросы?

— Это не так просто! Но еще сложнее вести слежку. Шляпа, надетая одним образом, означает одно, с наклоном направо, например: «За мной следят», с наклоном налево: «Я с тобой скоро встречусь», шляпа, сдвинутая на затылок: «На помощь!» Все это, конечно, неизвестно непосвященному… Нужно не только видеть, но и знать значение. Что касается Мессины, то я посмотрю, что есть в нашей картотеке и позвоню вам в гостиницу.

Погода резко изменилась. Можно подумать, что внезапно наступила осень. Накануне над Парижем прогремела гроза и освежила город. Серое небо заливало город мелким непрерывным дождем. Шпиль церкви Сент-Шапэль, находящейся во внутреннем дворе Дворца Правосудия, был скрыт густым туманом. И это август месяц! По набережной Орфевр машины ехали с включенными фарами. Сам собой подсознательно возникал вопрос, а не надумала ли какая-то великая держава захватить страну, начав перед решающим штурмом метеорологическую войну, чтобы подорвать моральной дух несчастных жителей…

Толпа журналистов и фотографов топталась под козырьком подъезда головной полиции. Они терпеливо ждали появления на пороге человека в легендарной фетровой шляпе с прямыми полями и с черным галстуком, завязанным большим узлом. Это были отличительные признаки старшего инспектора Помареда, артиста-поэта-сыщика уголовного розыска. В данный момент он возглавлял следствие по убийству графини Амели де ля Морлиер и ее служанки.

Сегодня, пятого августа, ближе к полудню, старший инспектор Амедей Помаред метал гром и молнии. Он сидел за своим рабочим столом в тесном отделе старших инспекторов на четвертом этаже в тридцать шестом кабинете. Любимый кисет с табаком лежал рядом. Инспектор ждал доклада своего коллеги Генрио из криминалистической службы, который, как будто из удовольствия, тянул с результатами экспертизы.

«Боже мой, что же он там творит?» — проворчал Помаред, обращаясь к своему заместителю Сальваняку, сыщику, которого он вытащил из провинции Овернь. Это был добрый малый с квадратными плечами и здоровым румянцем на лице.

«Действительно, что же он там копается? Отпечатки пальцев были такие четкие, как будто убийца специально «нарисовал» их для нас. В таком случае он мог был приложить еще свою визитную карточку! Да он просто издевается надо мной, этот Адольф».

Он вздохнул, задумался на мгновение, посмотрел на часы и резко оттолкнул стул:

— Если спросит начальство, я у криминалистов. Посмотрю, что же там происходит.

Амедей Помаред обогнул стол, на ходу взял кисет и положил его в карман. Выйдя из помещения, он торопливо пошел по старой лестнице, которая вела во двор Дворца правосудия. Он остановился на площадке второго этажа, открыл дверь, которая вела к служебным помещениям апелляционного суда. Пройдя по коридору мимо библиотеки коллегии адвокатов, он дошел до вестибюля Харлей, находящегося напротив суда присяжных. В вестибюле рабочие-каменщики очищали поверхность каменных стен, почерневших от времени. Помаред остановился у строительных лесов и поднял голову. Его, неисправимого мечтателя, влюбленного в старинные камни так же как и в картины, заинтересовала их работа. Он достал из кармана кисет, потом трубку. Двумя указательными пальцами он тщательно набил табак в головку трубки, которая для безопасности находилась в мягкой каучуковой оболочке. Затем поднес трубку ко рту и слегка зажал мундштук зубами так, как это делают истинные любители курительной трубки. Положив кисет в карман, он зажег спичку и посмотрел на рассеивающуюся первую струйку голубого дыма. После этого несколько минут наблюдал ловкую работу каменщиков:

— Как дела, хорошо очищается?

— Да, вполне нормально…

Помаред пошел дальше. Он дошел до лестницы и стал подниматься по ней. Первые пролеты лестницы были широкие, но с каждым этажом лестница сужалась и заканчивалась узкой винтовой лестницей под самой крышей дворца. В большом двухметровом зеркале он увидел свое отражение. Прежде чем нажать на кнопку звонка, он аккуратно поправил большой узел на галстуке. Чье-то лицо подозрительно глянуло на него из смотрового окошечка двери.

— Помаред из угро…

С давних пор сотрудники уголовного розыска использовали эту аббревиатуру, которая служила им пропуском. Включился электромеханизм и открыл дверь. Помаред с трубкой во рту вошел в храм полицейской истины.

Он хорошо знал эту скрытую область деятельности полиции. Очень часто он приходил сюда в ходе расследования трудных дел. Ему было хорошо знаком каждый уголок этого чердака, где работали технари, скорее эксперты, чем коллеги. Они целыми днями занимались решением криминалистических проблем, и это было для них так же привычно, как продавать горох, пылесосы, сочинять сатирические куплеты на политических деятелей — для других.

Помаред едва взглянул на служащего, открывшего ему дверь. На его голубой рубашке была эмблема префектуры полиции.

— Генрио здесь?

Привратник хранил гордое молчание, свойственное церберам, проникшимся собственной важностью. Он снизошел только до того, что молча кивнул головой. Помаред направился к лаборатории антропометрии. Приблизившись к двери с матовым стеклом, он резко толкнул ее. Добродушное выражение его лица сменилось на суровое с требовательным взглядом.

— Ты что, все это нарочно делаешь?

Но этого было недостаточно, чтобы смутить Генрио. Он даже не шелохнулся. Когда он работал с микроскопом, это было неуязвимое божество, которое не могли поколебать ни шутки, ни упреки, доносящиеся порой со всех сторон. Его страстью и, пожалуй, единственной, было сравнивать отпечатки, изучать подозрительные пятна, сравнивать нарезы, оставшиеся на гильзах и на пулях… Эта страсть затмила все, даже семейную жизнь. Причем до такой степени, что его третья жена уже грозила ему разводом. Она упрекала его в том, что он постоянно проводит все время в своем логове и совершенно забыл ее. И в самом деле, он уже не мог говорить ни о чем ином, как о формулах для сравнения отпечатков, об их отличительных признаках, о группах крови с положительным или отрицательным резусом.

— Так ты опознал его в конце концов? — продолжил Помаред так нетерпеливо, что в зубах у него заклацала трубка. — Пора бы уже. Мне нужно докладывать наверх!