— Нет… Его друзья… Мадам Лилиан и господин, которого я не знаю.

— Куда они поехали?

В ответ он широко развел руки, сделав неопределенный жест и сразу стал похож на огородное пугало. Медленно опустив руки, он продолжил:

— Мне они ничего не сказали… Но они успели прихватить чемоданы. Спросите у Амбруаза, водителя такси. Это он их отвозил. Его машину можно найти у вокзала в Вийенне.

— Давно это было?

— С полчаса назад…

Меня охватила паника. След потерян. Лангуст узнает, что мы вломились в его имение в Мар-о-Тру. Тонкая нить розыска оборвалась… А тут еще Бейкер ржал как жеребец… Он явно считал нас дебилами…

— Возвращаемся!

Это было последнее слово, произнесенное нашим полководцем-пораженцем до самого Парижа.

Толстяк уходил с виллы большими шагами.

Нет, это был не сон. Я заснул, когда мы пролетели Нью-Фаундленд, а сейчас полностью пробудился. Это был, конечно, Нью-Йорк.

Под левым крылом самолета «Супер Констеласьон» авиакомпании «Эр Франс» виднелось гигантское кружевное полотно, сплетенное из островов и полуостровов, рек и каналов. Сверху панорама напоминала Венецию, но чуть дальше, на другом берегу Ист-Ривера, возвышалось хаотическое нагромождение кубов, углов и граней: это были небоскребы — самые характерные символы Соединенных Штатов Америки.

Самолет снижался и, делая виражи, преподнес мне в качестве первого сувенира величественную статую Свободы, стоящую на каменистом островке у входа в бухту.

«Не опьянейте там от свободы, — наставлял меня Вьешен, — полиция от нее ничего, кроме проблем, не имеет!»

А вот и огромный Эмпайр Стейтс Билдинг, на крыше которого находилась соответствующих размеров мачта, предназначенная для швартовки дирижаблей, когда этот вид транспорта был в моде. Показался Бруклинский мост, оседлавший реку. Сколько раз я видел его изображение на фотографиях географических журналов, и вот теперь он передо мною. С высоты птичьего полета я представил сумасшедшую деловую активность, царящую повсюду: на мостах, авеню, в туннелях, на набережных, в доках и на причалах. В ушах возник рев и грохот машин, грузовиков, поездов и гигантских кораблей. От волнения я чуть было не проглотил жевательную резинку и даже задрожал при одной мысли, что мне предстоит окунуться в этот незнакомый мир. И от беспокойства тоже: не переоценил ли Вьешен мои способности? Это было исполнением моей юношеской мечты, это была долгожданная встреча с Америкой. Я почувствовал себя таким маленьким перед этим миром, к которому неотвратимо приближался со скоростью реактивного самолета…

Все началось за неделю до этого, после возвращения из Медана. В Париж мы вернулись, не произнеся ни слова, в дурном настроении, огорченные нашей неудачей. Только у Бейкера были веселые глаза. Он с трудом сдерживал свой иронический настрой. И вдруг, когда мы проезжали Молитор, Вьешен повернулся ко мне и пророчески проворчал:

— Вернитесь на землю, Борниш! Ниточка от Суберты окончательно порвалась. Все испортил Помаред. Нашим единственным шансом остается прослушивание телефонных разговоров!

Все дороги вели на телефонный узел Жасмен!

Сейчас там дежурил громадина Лоран Пуарэ. Бывший борец, занимавшийся кетчем, имел соответствующие атрибуты: огромных размеров фигуру, переломанные уши и нос, безграничную тупость и привычку размахивать руками, если подозреваемый недостаточно быстро отвечал на его вопросы.

Дамочки-телефонистки ужаснулись, когда он впервые появился в их тесном вольере, чтобы сменить меня. Постепенно они привыкли к этой несокрушимой гранитной массе, остававшейся без движения целыми часами на том месте, где его оставили. Я хотел, чтобы меня заменял Идуан, но он еще болел. Мне его уже не хватало. К счастью, он должен был поправиться через несколько дней.

Когда на одном из последних совещаний Толстяк спросил: «Итак, результаты?» — Пуарэ встал и, покрываясь потом, ответил:

— Два звонка, шеф. Первый — в шестнадцать часов двадцать одну минуту. Насколько я понял, звонил полицейский, хотя и не назвал себя. Он сказал, что не стоит беспокоиться насчет дела в уголовной полиции, нет никакой опасности за отсутствием улик.

— Дальше…

Пуарэ заглянул в мятый листок бумаги, который выглядывал из его рук:

— Второй — семнадцать часов. Звонил какой-то тип с итальянским акцентом. Франсиса не было дома, поэтому трубку снял его слуга.

— Говорите же, боже мой! О чем они беседовали?

Громадина Пуарэ раскачивался из стороны в сторону, как дерево от ветра, и, весь покраснев, пробормотал:

— Да ни о чем, шеф. Один из них, с китайским акцентом, сказал, что его хозяина нет, но он обещал вернуться до ужина, и что он уехал в полицию…

— А второй, что сказал второй!

— Другой сказал: «Хорошо, передай ему, что все в порядке. При первой возможности я позвоню ему…»

Лоб Толстяка прорезали борозды складок:

— Откуда он звонил?

— Вот этого я не знаю. Звонок был какой-то странный… Мне показалось, что я слышал голос телефонистки… Наверное, из Парижа или провинции…

После вздоха и беспомощного рычания Толстяка последовало признание:

— В этот момент я уронил наушник…

Вьешен, сжав губы, пытался прийти в себя и сдержать переполнявший его гнев. Ричард Бейкер откровенно ржал. Он уже представлял, как будут смеяться его приятели из ФБР, когда он расскажет о своей поездке во Францию. Французская полиция, казалось бы, лучшая в мире, проявила полную импотенцию!

Доброе утро, Нью-Йорк!

Но сначала, доброе утро, Айдлуайлд!

Это название аэропорта, известного своим строгим паспортным и таможенным контролем, где стоят в очередях по два часа после приземления. Там придирчиво изучили мою декларацию, заполненную еще в самолете перед посадкой, и тщательно, от корки до корки просмотрели мой паспорт. Бог мой, какая жарища! В августе Нью-Йорк напоминает раскаленную печь! Я истекал потом, и чиновник из иммиграционной службы в белоснежной рубашке со знаком «Полиция США» смотрел на меня понимающим взглядом собрата.

Несмотря на то, что я был в какой-то степени их коллега, таможенник тщательно изучил содержимое моего чемодана, как будто я был торговцем наркотиками. Но у меня был самый обычный чемодан, купленный на улице Лепик и, естественно, без двойного дна. Идя по тротуару вдоль здания международного аэропорта, я пытался в скоплении огромных для европейца американских машин отыскать автобус до Манхэттена.

— Остановитесь в гостинице «Коммодор», — посоветовала мне стюардесса, когда пассажиры расстегивали привязные ремни. — Это рядом с «Гренд Сентрел Теминел» и цены там умеренные.

Смуглый верзила с перламутровыми зубами попытался подхватить мой чемодан. На груди у него был жетон носильщика и это меня успокоило:

— Такси? Багаж?

Я отказался. Мой отказ только подогрел темперамент пузатого шофера, который уже открыл дверцу ярко-желтой машины с черно-белыми шашечками. Фотография в пластиковой обложке и его личный номер почему-то напомнили мне номера на груди у осужденных. Этот «каторжник», недовольный моим отказом, громко хлопнул дверцей и отъехал. На его месте сразу появился черный лимузин с откидными сиденьями и остановился рядом со мной. Несколько пассажиров быстро заняли места внутри этого «катафалка».

Носильщик, уже не пытаясь вырвать из моих рук чемодан, все-таки спросил меня:

— Мотор? Восточный аэровокзал?

Я снова отказался. У меня было слишком мало зеленых долларов, которые управляющий делами нашего управления тщательно пересчитал и сунул мне, посоветовав следить за расходами. Толстяк тоже, конечно, не мог лишить себя удовольствия дать мне несколько рекомендаций перед моим отлетом:

— И последний совет, Борниш… Америка — богатая страна, и если у вас возникнут непредвиденные расходы и вам понадобится скромная сумма, подчеркиваю, скромная, то обратитесь лучше всего в наше консульство!