— Развели тут деятельность, понимаешь! Значит так, Кирилл Иванович, — завершил свою тираду главврач, — чтобы через час вы мне труп Семеновой отыскали — это раз. Ничего тут не трогать больше, работать в смежной прозекторской — это два. И третье — приведите мне этого Горина и всех причастных к этому делу. Всех, чьи подписи есть в истории болезни пациентки Семеновой. И да, отставить всю эту булгаковщину! Свинья реальная, а значит, и труп пациентки Семеновой реален и был кем-то похищен. Территорию никто не покидал за прошедшие сутки, стало быть, она тут, на территории больницы! Обыскать все помещения! Все перерыть! Выполнять!

Я сидел в пустующей vip-палате в своем родном кардиологическом отделении. Меня не заперли, нет. Я был волен уйти, когда мне заблагорассудится. Только идти мне сейчас никуда не хотелось. После пережитого мне вообще ничего не хотелось. Было дикое желание раздеться, завалиться в койку вместо пациента, укрыться одеялом с головой и больше никогда из-под него не выползать.

Сюда меня привел Косяк собственной персоной. Причем вел, сволочь, с таким видом, словно я уголовник-рецидивист, которого только что застукали за самым грязным и непристойным занятием на свете (уж и не знаю даже, что при этом могли подумать мои сослуживцы). Все это действо происходило на глазах у наших врачей и ординаторов под их оглушительное молчание.

Косяк усадил меня на койку и велел находиться тут до прихода на службу начальства.

— На этот раз, Горин, ты влип серьезно, — рыкнул он мне напоследок и вышел из палаты. — Так, сюда не входить, — услышал я за дверью его мерзкий голос. — Если вздумает сбежать, звоните мне на мобильный.

«Сбежать» — слово-то какое подобрал!

— Сбежать, — попробовал я на вкус этот глагол, когда остался в палате один. Прозвучало так, словно Косяк меня по всей больнице ловил. Так бегал, несчастный, аж запыхался. А теперь, стало быть, поймал, пень трухлявый, и посадил под арест. Идиот. Если б я хотел, ты бы меня не только не поймал, ты бы вообще не узнал, что я в больнице был сегодня. Ординаторы столько всяких потайных ходов знают, что можно месяцами незамеченными проникать на территорию стационара и покидать ее. А как вы думаете, мы в таком случае за сигаретами или спиртным бегаем? И это, кстати, не только моего непосредственного места работы касается. За время учебы в универе мы столько разных стационаров сменили, что и не счесть. И в каждом есть свои потайные ходы-выходы, свои лазейки и тайные тропки.

— А что он, собственно… — попыталась было прояснить ситуацию наша Жаба. Ее голос я услышал за дверью сразу после косяковских ЦУ.

— Потом, все потом! — грубо перебил ее Косяков и удалился.

Поле ухода замглавврача за дверью послышалось невнятное перешептывание, итогом которого стало полнейшее игнорирование меня как личности. Странное дело, но ко мне в палату вообще никто не вошел! Ни сама Жаба, ни ее верная троица, ни даже мои однокашники. Друзья, блин, еще называются! Хотя, справедливости ради, мне они сейчас только помешали бы. В голове после инцидента с хряком было не все в порядке, от былой утренней бодрости и свежести не осталось и следа. Помню четкое ощущение какой-то абсолютной беспомощности и неясной тревоги. Неужели я действительно рехнулся? Все, что происходило со мной в последнее время, не укладывалось ни в какие рациональные рамки. Бабка эта, душа ее сексапильная, визит на мою кухню на окраине Москвы, пропавшее бог знает куда тело покойницы… Говорящая свинья, в конце концов! И ладно бы она была живой, так нет же — хряк вещал, будучи выпотрошенным и опаленным. То есть у меня на глазах разворачивались события, которых в реальном мире быть просто не могло. Вывод напрашивался сам собой: «Ты, Григорий Олегович, кукухой тронулся, никак иначе».

Спасало лишь одно: все эти события в моей голове сейчас почему-то выглядели бледным расфокусированным пятном. Вроде и были они, а вроде бы и нет. Точнее, головой я понимал, что свиньи, даже живые, не говорят. Опять же, логика зудела в воспаленном мозгу: откуда в морге свинье взяться? Но при этом — я же сам видел! Причем, будь я там один, легко списал бы видение на повреждение рассудка или черепно-мозговую травму, коей обзавелся вчера. Я всегда стараюсь критично смотреть на вещи. Беда была в том, что говорящего хряка видел и санитар. Он же первым и сломался — сначала в обморок упал, а после того, как я его привел в чувство, кинулся звонить всем подряд. Первым делом он вызвал своего начальника — главного патологоанатома больницы Ермоленко. Тот, в свою очередь, вызвонил Косякова. В морг оба начальника ворвались буквально через десять минут после происшествия — видать, звонки застали обоих по пути на работу.

Вот тогда-то и началось. Нас с санитаром усадили друг напротив друга и начали перекрестный допрос, на котором я просто молчал, а перепуганный до смерти парень выкладывал все, как на духу. И невдомек ему, дурачку, было, что такими заявлениями он сам себе могилу копает. Покаялся он и в том, что пил накануне вечером, рассказал и то, с кем пил, и где это происходило. Даже чем они со слесарем Михалычем закусывали, и то поведал без утайки. А потом нате — выдал превеселенький рассказ о том, как его с утра ординатор Горин разбудил да на говорящую свинью смотреть заставил.

Взгляды Косякова и Ермоленко тут же устремились на меня: «Давай, мол, Горин, выкладывай свою версию — так дело было или не так?»

И как мне прикажете из ситуации выпутываться? Скажу, что так и было дело — вызовут «дурку» и мне, и санитару. Опровергну — санитара одного уволят. И да, я понимаю, что своя рубашка ближе к телу. И доводы о том, что санитара воспитать не то же самое, что полноценную врачебную единицу для страны вырастить. Нужно было отмазываться самому, а на санитара, дурачка этого перепуганного, попросту забить с прибором. Да только не мог я так поступить. Не знаю, почему, но точно не из благородства. Во-первых, свинья и правда была — это видели все, включая руководство. И да, блин, она говорила! Хрюкала, двигалась и говорила человеческим голосом — я не могу отрицать этого факта! А во-вторых, то же самое видел и подтвердил санитар. Получается, мы сошли с ума синхронно и видели одну и ту же галлюцинацию, чего в реальной жизни быть не может. Тут уже как в мультике «Трое из Простоквашино»: «Это только гриппом все вместе болеют, а с ума поодиночке сходят». Ну не могли мы видеть один и тот же глюк! Галлюцинации так не появляются. А раз так, то все, что в морге произошло — взаправду было. Следовательно, санитар этот, бедолага, ни в чем не виновен, и подставлять его своим полным отказом от его показаний я не мог. Оставалось одно — молчать. Молчать и думать, как выкрутиться из всей этой ситуации.

Прежде чем говорить, нужно было взять паузу и хорошенько все обдумать. А иначе все случится так, как показывают нам в забугорных фильмах: «Все, что вы скажете, будет использовано против вас в суде».

Минут двадцать я пытался привести свои мысли в норму, а затем в мою палату кто-то осторожно постучал.

— Открыто, — буркнул я на автомате, уверенный, что ломится ко мне кто-то из наиболее любопытных сослуживцев.

В принципе, я ожидал увидеть кого угодно, начиная от Настюхи Ярцевой и заканчивая медбратом Сашей, могли не совладать с любопытством и наши врачи. В палату же вошла какая-то молоденькая девушка в халатике, так сказать, «на босу грудь». Она просто вошла, а я словно разучился дышать. Эдаких красавиц писаных, да еще и с такими формами даже в вышеупомянутом Голливуде не встретить. Чернобровая, черноволосая, белокожая богиня с огромными бирюзовыми глазами-прожекторами. Палата тут же наполнилась ароматом ее духов. Амброзия — никак не меньше. Вы не поверите, но в палате физически стало светлее, словно девушка сама по себе была источником света. Своими бирюзовыми глазами прекрасная нимфа осмотрела помещение и, не найдя в ней ничего примечательного, остановила свой взгляд на мне. А я сидел и не верил своему счастью: неужели она сейчас со мной заговорит?