— Вера!

— Что, Вера? Что, Вера? — все больше расходилась девушка, захлебываясь собственными слезами. Дешевая тушь уже потекла по ее лицу, голос охрип. — Ты или тупой, или прикидываешься!

— Это несчастный случай, Вера! Сколько раз тебе повторять!

— Ты сам-то в это веришь? — сестра мгновенно перестала задыхаться. Сейчас она просто смотрела на меня, не моргая, а из глаз катились два крохотных ручейка. Я вообще не знаю ни одного человека, который мог бы так отчаянно плакать — это выглядело просто душераздирающе.

— Я не знаю… — тихим голосом ответил я, потому что действительно и сам уже не знал, во что верить.

Официальная версия следствия гласила, что вертолет родителей разбился из-за неисправности в системе навигации. А факты упорно говорили о том, что родителей убили. Кто, зачем? Это, в принципе, понятно было — ищи, кому выгодно. Выгодно было соратникам отца по бизнесу. Именно они после похорон начали глотки друг другу грызть за отцовскую империю. А вот как это доказать? Как отомстить, если у тебя не осталось ни денег, ни связей, ни рычагов давления, коими обладал отец. По какой-то странной прихоти отца в завещании мы с Веркой фигурировали лишь в двух пунктах — там, где нам отписывалась вот эта самая двушка на окраине Москвы, и там, где я упоминался как лицо, никак не связанное с его основным родом деятельности. Верка тогда была еще несовершеннолетней, так что с нее были взятки гладки. И вот тот самый второй пункт, как мне объяснили отцовские юристы, уберег нас с сестрой от крупного головняка в виде огромной финансовой империи и таких же огромных кредитных обязательств. Да и, перейди бразды правления отцовской империей в мои руки, я бы сделать ничего не смог. Кто я, восемнадцатилетний пацан, против акул бизнеса, что всю жизнь кружили вокруг моего отца? Пшик, да и только. Случись мне оказаться наследником его бизнеса, нас с Веркой уже давно бы не было бы на этом свете. Тем важным пунктиком в завещании отец попросту уберег и меня, и сестру от участи, постигшей его и маму.

Я все это понимал, а вот Вера — нет. Вере подавай месть. Я даже, грешным делом, думал, что весь ее спектакль с инвалидностью был направлен именно на меня. Думал, что таким образом она пыталась подстегнуть меня к действию. Насмотрелась сестренка всяких мелодрам, где главный герой с легкостью и особым шиком мстит тем, кто когда-то погубил его родителей, вот и ждет от реальной жизни того же исхода. Только невдомек ей, дурочке глупенькой, что в жизни так не бывает. Жизнь не прожженные голливудские сценаристы придумывают, у нее свои режиссеры и постановщики, куда маститее и изощреннее, нежели забугорные писаки.

— Не знаю… — повторил я шепотом и отдал камеру сестре, предварительно вынув оттуда карту памяти.

— Придурок! — получил я в спину по пути на кухню. — Я все одно пранкером стану! Или ютюбером! И бабки буду зарабатывать! И найму детектива! И все-все узнаю! А ты сиди в своей больнице и лечи там всем геморрой!

Почему именно геморрой, я так и не понял, но уточнять, разумеется, не стал. Запер дверь на кухню, рухнул на стул и уронил свою разрывающуюся от боли голову на холодный стол.

— Кто же тебя, горемыку, бульон так варить учил? — послышался надо мной молодой женский голос.

По спине пробежал уже знакомый холодок. Меня сковал страх, не давая поднять голову. И страх этот возник не на ровном месте, для него было два веских основания. Во-первых, никто в квартиру проникнуть не мог, поскольку дверь я точно запер, когда вошел. А во-вторых, я узнал этот голос.

Несмотря на все вышесказанное, выглядеть перед самим собой слабаком было как-то не с руки — должен же быть у мужчины хоть какой-то стержень? И потом, если уж и сходить ума, то только на собственных условиях. Именно поэтому, стараясь не подавать вида, что вот-вот обмочусь со страху, я как можно небрежнее произнес, даже не поднимая головы от стола:

— Добрый день, Варвара Петровна. Вы к нам какими судьбами?

— Не к «вам», а к тебе лично, Григорий, — деловито заявила покойница и добавила. — А вот с почившими грех так неуважительно общаться, мог бы и голову поднять, сопляк.

— Твою ж налево! — выругался я, последовав совету бабки Семеновой и подняв на нее свой взгляд.

Передо мной сидела полупрозрачная женщина. И все бы ничего, да только эта женщина опять была голая. И формы у бабки Семеновой были, доложу я вам, что надо. Собственно, я даже не знаю, что именно на меня так подействовало — детализация видения или же его близость ко мне. Но факт оставался фактом — призрака (или, скорее даже, галлюцинацию) я имел честь лицезреть буквально в метре от себя. И прежде чем отвернуться, я даже успел ее рассмотреть, как следует. И аппетитную грудь с аккуратными сосками, и спортивный подтянутый живот, и крепкие бедра. Даже россыпь соблазнительных родинок над небритым лобком. На все про все ушло чуть больше мгновения — мужики поймут, как это бывает. А отвернулся я лишь из соображений этикета. Был бы уверен, что передо мной не реальная личность, а лишь сон или видение, дал бы волю и фантазии, и рукам. Но уверен я не был, так что пришлось перестраховаться.

Правда, сделал я это слишком уж поздно. У меня в организме, даже при том ужасном состоянии, в котором я пребывал последние часы, тут же отозвалось что-то мужское. Старуха (точнее, девица), явно понимая, что именно вызвало мою реакцию, ничуть не смутилась. Напротив, она звонко рассмеялась и, лихо запрыгнув голой попкой на стол и закинув ногу на ногу, ответила:

— Ты чего это? Никак голой девки не видел ни разу?

Да она словно дразнит меня!

— Чего это не видел? — обиделся я на призрак. — Просто не каждый день я с такими… эмм… сущностями общаюсь.

— То есть тебя не вид мой волнует, а мое состояние посмертное?

— Меня сейчас, Варвара Петровна, не ваше состояние волнует, а мое, психическое,– признался я и на всякий случай неумело перекрестился.

— Ааа, — протянула Семенова, — не веришь глазам своим, стало быть. Это, кстати, — она осенила себя крестом и махнула рукой в мою сторону, — в твоем случае не поможет.

— А кто поверит-то? — ответил я на ее первую реплику. — Того, что я вижу, быть в реальной жизни не может. Верно? Стало быть, у меня сейчас просто галлюцинации. Сильно я, должно быть, головой приложился, вас спасая. Оттого, полагаю, и крест животворящий на вас никак не действует.

— А я тебя, кстати, не просила меня спасать. Вы мне, эскулапы, вот где сидите! — призрак красноречиво ткнул двумя пальцами себе в горло. Груди ее при этом, отнюдь не худосочные, повинуясь вполне себе земным силам притяжения и упругости, волнительно колыхнулись. Я постарался оторвать от них взгляд, но вышло как-то неуверенно. — А крест на меня не действует по другой причине. Коли бы ты причащался когда, — она прищурилась, словно читая во мне что-то, а после, утвердившись в собственных догадках, махнула в мою сторону рукой, — да хотя б на той неделе… Тогда, возможно, ты б меня и не увидел. А так извиняй — нет на тебе ни защиты, ни заступника подле тебя. Ты их своим невежеством разогнал давным-давно. Благо хоть кому-то пришла светлая мысль крестить тебя во младенчестве, а так бы уже давно тебя демоны пожрали.

— А вы, того, раз уж в моей голове поселились и о душе моей печетесь, не могли бы прикрыться чем-нибудь? — поинтересовался я у собственного наваждения. Вопросы о церковных таинствах меня сейчас не сильно беспокоили, поскольку я был уверен в органичности своей галлюцинации. Вполне могло быть и так, что сейчас у меня в черепе гематома разливается и давит на какие-то участки коры головного мозга, оттого и мерещится всякое.

Семенова лишь посмеялась:

— Да кто же пред небесами в одежде-то предстает?

— А как предстают? — ухватился я за ее слова в надежде выудить из них хоть какую-то полезную для себя информацию.

На «полях» я при этом мысленно оставил заметку о том, что Семенова никак не прокомментировала мою фразу о душе. Стало быть, и впрямь она что-то о ней знает. Заметка эта, впрочем, рисковала так и остаться на этих самых воображаемых «полях» — я хоть и верил в существование некоего параллельного мира, где могут обитать наши корневые, так сказать, сущности, но в сам загробный мир, то есть в такой, каким он описан во многих специализированных трактатах древности, не верил.