— Трафарет, схема подключения, гонорар?

— Какой тебе ещё «гонорар»⁈ — мужик начинает закипать.

На ровном месте, я так считаю.

— Хрен с ним, с гонораром, — покладисто соглашаюсь, — будете должны. Но без трафарета будет криво, я маслом рисовать не умею.

— Сам сделаешь, — бурчит замначальника. — Схему у электриков найдёшь.

Взмахом руки показывает, где базируются электрики.

Схему мне показали тоже руками.

— Смотри, видишь, три жилы идёт? Значит, триста восемьдесят. Две — двести двадцать. Осветительные приборы — все на двести двадцать. Все промышленные электромоторы — на три фазы, значит, на триста восемьдесят.

Мой искин всё моментально перерабатывает и рисует в мозгу общую схему энергоснабжения цеха.

Пришлось кое к кому на поклон идти. Но на мою работу несколько раз подходят посмотреть разные люди и удивлёно качают головой. А чё такого? Всего лишь применил изобретательность. Слово «креативность» мне не нравится, душок от него ненашенский.

Трафарет я сделал одноразово многократный. Выцыганил у конторских женщин в бухгалтерии рулончик скотча и вырезаю на нём на глубину во много слоёв нужные цифирьки и буковку. Как раз одного полного оборота хватает на оба варианта. Там же у любопытствующих на мои манипуляции женщин всё и делаю.

Предварительно пришлось их обаять. И пообещать:

— Всё верну! В целости и сохранности! Или расплачусь натурой!

Меня накрывает всеобщим смехом и массированной стрельбой глазами. Независимо от возраста. Так-то по годам претендовать на моё юношеское внимание могут не более двух. Но я никого не сортирую. Глубоко по натуре я — демократ.

— Какой ещё «натурой»? — смеётся Марина, которую раскулачил на скотч.

— А вот такой! — велю ей не двигаться, берусь за карандаш и быстро набрасываю её портрет, безбожно комплиментируя.

— Ой! Я тут лет на десять моложе! — вскрикивает потрясённая дама, так-то ей под сорок.

Тем временем я выгребаю из-под насевших на меня дам — всем жутко интересно было смотреть, как вживую, на глазах у всех рождается замечательный портрет. Давно знакомые помехи. От просьб повторить фокус с другими отказываюсь:

— Девушки, — упомянутые «девушки» принимаются хихикать, — мне некогда, у меня производственное задание. Но торжественно обещаю: за время практики опортретю всех желающих.

Мне нетрудно, и практика постоянно нужна, иначе навык деградирует.

Теперь мне осталось пройтись по цеху и оклеить все нужные места. Затем аккуратно закрасить. Скотч сдеру завтра, когда краска окончательно высохнет. Пришлось повозиться со скальпелем, в узких местах скотч проявил склонность к разрыву.

Всё поклеил, но ресурсы ещё есть. Придирчиво оглядываю цех, вспомогательные учреждения, включая раздевалку и душевые. Визуально осматриваю и мысленно. Вроде всё… о! Место базирования замначальника цеха! Иду решительным шагом. Захожу сразу после стука, всего лишь отдавая дань вежливости.

— Трошкин, я ж тебе говорил: придут практиканты — пойдёшь в… отпуск… — почти начальник цеха осекается на полуслове, уставившись на меня.

С порога набрасываюсь на выключатель, не обращая внимания на замершего в недоумении замначальника и какого-то щуплого и молодого перца. Движения отработаны до мелочей, работа спорится.

— Колчин!

Паузу, в течение которой я успеваю почти закончить своё нужное дело, могу объяснить тем, что не сразу вспомнил мою фамилию. Зря, я считаю. Запоминать меня лучше сразу.

— Как это понимать⁈

— Что случилось, Пётр Михайлович? — смотрю на него с удивлением в степени чрезвычайной. Затем расплываюсь в улыбке озарения: — Понимаю, Пётр Михайлович. Забот масса, поэтому вы забыли, что я ваше же поручение выполняю. Кстати, ваш выключатель последний… а нет! — устремляюсь к настольной лампе.

Не получается. Щуплый перец по фамилии Трошкин отшатывается, зато замначальника закрывает имущество от надругательства собственным телом.

— Колчин! Бытовые приборы не надо! Колчин!

— Да? — чешу репу. — Блин, а я в курилке чайник раскрасил… ну не надо, так не надо…

Выхожу с чувством выполненного долга. Ни хрена я, конечно, никакого чайника не красил. Мужики прогнали, не дали глумиться над общественным достоянием.

Выгружаюсь в свой личный ящик. Своего рабочего верстака мне, конечно, не предоставили. Для стажёров — общий шкаф с незапирающимися ящиками. Можно свой личный замочек навесить, но сначала его купить надо. Не знаю, что я тут заработаю, вроде положена какая-то зарплата, но кое-какие расходы уже намечаются.

— Слушай, а ты вообще кто? — Оборачиваюсь на голос.

Пресловутый Трошкин, который убежал из кабинета, когда я туда пришёл.

— В каком смысле? — вопрос поставлен некорректно, так решает мой искин, и я с ним абсолютно синфазен. — Что вас интересует, дорогой товарищ? — я предельно вежлив. — Социальный статус, семейное положение, вероисповедание, политические или сексуальные пристрастия?

— Чего?

— Конкретизируйте, пожалуйста, ваш вопрос.

— Ну, эта… я тебя раньше не видел. Кем ты у нас работаешь? Кто по штату?

Последним вопросом достигает необходимую степень точности. С чувством глубокого облегчения одобряю.

— Я тут практикант, стажёр, — немного подумав, грустно добавляю: — Практически никто, если честно. Но зовут Виктор, а не Никак.

— Студент? — опять радует меня максимальной чёткостью вопроса. Всегда бы так.

— Да. Интересует конкретно — откуда?

— Нет! — радостно вскрикивает Трошкин и убегает чуть ли не вприпрыжку.

Продолжаю фланировать по цеху, моё время на исходе. Как у несовершеннолетнего, мой рабочий день — семь часов. Но в режиме самостоятельной экскурсии мне его закончить не дали.

— Колчин, ты куда? — голос начальника, вернее, замначальника останавливает меня на входе в соседний цех. — Иди сюда!

Опять и снова эти двое, упомянутый замначальника и Трошкин. Меня отводят к корпусу агрегатного отсека. Пока «голому». Мне отдельно ничего не объясняют, в ситуацию вникаю самостоятельно.

— Вот как научишь стажёра, так в отпуск и уйдёшь, — еле заметное движение глазами в мою сторону. — Хоть завтра.

— Запросто! — расцветает от такой близкой перспективы Трошкин.

Даже при отсутствии мало-мальски необходимой информации понимаю, что замначальника только что продал родного отца ради красного словца. Отправить в отпуск человека, часа никак не хватит. Нужен приказ, который проводят через бухгалтерию, а она выписывает и выдаёт отпускные тоже далеко не полчаса. Сам приказ ладно, если секретарша не тормозная — напечатается быстро, но с ним тоже побегать надо. Поставить печать, подпись, ознакомить. Короче, некие бумагодвижения должны произойти.

На залихватское «запросто» начальство реагирует адекватно. Я так считаю. Хотя надо заметить, сам спровоцировал.

— Твои обязанности настолько просты, что человека с улицы за пять минут обучишь? А не зря ли я тебе такую зарплату плачу, Трошкин?

Сверлит глазами смутившегося перца и читает нотацию. Общий смысл — поспешать надо медленно.

— Давай, учи его, и как будет готов — доложишь, — с этими словами начальство нас покидает.

— Смотри сюда.

Трошкин незамедлительно приступает к делу, что мне кажется несколько странным, выбивающимся из общей атмосферы цеха. Имя которой — неторопливость.

Обламываю его тут же. Не со зла, а токмо во имя соблюдения нашего родного российского законодательства:

— Завтра, — меня индивидуально в курс дела никто ввести не удосужился, но заражаться дурными примерами не намерен. — Завтра посмотрю и туда и сюда. А пока прощаюсь. Видите ли, товарищ Трошкин, я — несовершеннолетний, и мой рабочий день подходит к концу.

— Почему «несовершеннолетний»? — пучит на меня глаза. — Ты ж студент!

— Встречаются, знаете ли, и среди студентов такие. Первокурсники, например, — почти слышу явственный треск сталкивающихся шариков и шестерёнок в голове Трошкина, милосердно поясняю: — Мне в школе влом было одиннадцать лет учиться, вот я и закончил её на три года раньше.