Меня пропустили без лишних вопросов, но вот в кабинете Ангелины её самой не оказалось, а дверь была заперта.

Я стоически подождал её четверть часа, и она появилась, вся из себя сосредоточенная и куда-то спешащая. Мельком взглянув, она открыла кабинет и впустила меня внутрь.

— Привет, — когда нас никто не мог видеть, я обнял её и она на секунду расслабилась, а потом вздохнула.

— Привет. Прости, прости. Мне спешить надо, у нас там следственные действия. Не могу даже пару минут поговорить.

— Ну ладно, не извиняйся, я это дело не люблю. Сам же пришёл без приглашения и предупреждения.

— Это мне как раз в тебе нравится, — улыбнулась она.

— Ладно, скажи хотя бы, уголовное дело по банде Владоса у тебя в производстве? Мне бы понимать, кому документы тащить и всё такое. Допрос опять-таки.

— Тебя решили не допрашивать. Считается, что ты агент сам знаешь какой службы.

— Ну, ты-то понимаешь, что я просто честный адвокат, а никакой не агент.

— Слово честный и слово адвокат с трудом стоят рядом, — подколола меня она. — А дело у Лазарева, он в конце коридора сидит, поговори с ним. Если будут с ним проблемы, ты жалуйся мне. Хотя, чтоб ты понимал, тут никто не знает, что мы с тобой знакомы.

Я поманил её пальцем.

— Что?

— Кое-что скажу.

Она приблизилась, и я её поцеловал. Она не отстранилась, а на её лице появилось блаженное выражение.

— Так, Аркадий, прекрати. Закон о прокуратуре запрещает помощнику прокурора целоваться с адвокатом, да ещё и в стенах прокуратуры.

— Это в какой же статье такое безобразие написано⁈

— Так всё! Мне надо бежать, а ты иди к своему Лазареву.

— Как его хоть зовут?

— Пётр, точнее Пётр Петрович, он у нас мужчина суровый. Всё, иди.

…

— Пётр Петрович? Можно?

Я толкнул дверь, не дожидаясь ответа.

— Можно Машку за ляжку, козу на возу и быка за рога. Надо говорить «разрешите войти?», — угрюмо буркнул сидящий за столом немолодой мужчина с немного одутловатым лицом. — Кого это тут носит?

— Адвокат Филинов. Пригласите присесть?

— Ну да, приглашу. Присаживайтесь. Вы по Оршанцеву? Можете сразу в допросную, там со своим душегубом поговорите. Я понимаю, у Вас право конфиденциального разговора с таким отребьем. Только сразу скажите, чтобы чистосердечное писал, мы его тогда не повесим.

— Нет, не по Оршанцеву. Вообще не имею чести знать этого человека.

— Этот упырь бабу свою зарезал. А если не по нему, то чего надо?

— У Вас есть в производстве дело по нескольким беглым каторжанам, которых арестовала сами знаете какая служба.

— Ну да, — он вальяжно достал сигарету и закурил. — Ну не успеваю я бумажки по ней составить. Оршанцев этот ещё. Чего Вам конкретно надо? Вы представляете тех упырей? У нас их нет. По документам они переданы по запросу имперским розыскникам. Только документы ещё не готовы. Так что ничего не дам.

— У Вас там в деле есть документы по их фирме?

— Ну, есть.

— Я бы хотел попросить Вас не арестовывать их бухгалтера.

— С чего это вдруг? — с подозрением прищурился он. — Попросить он хотел. Да, признаться, они ещё на камерально-фискальной экспертизе, но там говорят, у них большая неуплата и такое же укрытие при мухлеже с цифрами. А что для них неуплата и недоимка, то для меня уклонение от уплаты налогов и обман при предоставлении отчётности. Статья сто девяносто девять часть два сразу и по «а» и по «б», чтоб мало не показалось. Закроем всех по полной. Ну, то есть тех, которых забрали мы не закроем. Но, вынесем заочный приговор.

— А мой бухгалтер?

— А что бухгалтер? Ваша Екатерина Лобова, — он продемонстрировал, что не только курить в кабинете умеет, но и дела свои иной раз читает и фамилии оттуда помнит. — Поставила, как главбух, подписи во всех документах. Везде её визы, в банке опять-таки доверенность на неё, копию они ещё не предоставили, но по телефону сказали. Бухгалтера вечно забывают, что банк тоже на них. А как следствие, неуплата налогов — их прямая вина, они не проконтролировали. У нас в прокуратуре такая практика.

— Да ей же всё равно условно дадут.

— А это уже не мне решать, а суду. Ну оно конечно, если ранее не судимая, то может и условно. Но всё равно, не ровен час, она у меня станет «подозреваемой», а там и через «обвиняемую», и до «подсудимой» недалеко. Документы с экспертизы придут, вызову на допрос и того.

— А я бы хотел, чтобы Вы её не арестовывали.

— А это уж мне, как следователю прокуратуры, решать. Может, она захочет сбежать? Подельники её того, скрылись, что ей терять? Жаловаться на меня собрались, адвокат? А я жалоб не боюсь.

— Ну, Вы просто дайте бедной женщине спокойно уехать.

— Охренеть идея! Может мне ещё ей билет купить? Знаете что, теперь я точно её арестую, чтоб не сбежала. И обыск в доме проведём.

— А сколько надо, — я понизил голос до еле слышимого, — чтоб не арестовывали?

— У нас так дела не делаются, — категорически решительно буркнул Лазаре, нахмурился и написал на бумажке какие-то закорючки, показал мне.

На бумажке было написано 1200.

Я отрицательно покачал головой, взял карандаш и написал 150.

— Что? Чтоооо⁉ В десять, считай, раз уменьшил! Крыыы… Эхе. По документам, я имею в виду. Я следователь прокуратуры! Вы что такое пи…. Спрашиваете! Да я эту Вашу бухгалтершу завтра же закрою, как зебру в клетке в челябинском зоопарке.

— Да Вы не посмеете, Пётр Петрович!

— Ещё как посмею, Ваше благородие. Уголовное дело, факты налицо, обыск проведём. Сто пятьдесят… Я хотел сказать, — он оглянулся на стену и зло оскалился. — Я буду действовать по закону и жёстко. Если только к вечеру…

Он многозначительно ткнул рукой с дымящейся сигаретой в бумажку, потом взял её, закинул в пепельницу, которая вальяжно стояла прямо поверх кипы бумаг, щёлкнул зажигалкой и сжёг кусочек бумаги с нашими каракулями.

— Я всё сказал. Ультиматум! Знаете такое слово, Ваше благородие?

— Знаю.

— Ну, вот, — уже значительно более спокойно продолжил он, — Ультиматум Вам. Или она будет сидеть, пока не передумает, но цифра… Я хочу сказать, тяжесть обвинения, она только возрастёт. Думайте до вечера. Утром уже поздно будет. Лобова Ваша даже до заводоуправления не доедет. Так и знайте.

Я встал, но кабинет пока ещё не покинул, продолжая общение стоя.

— Мы подумаем, но Ваши требования… по документам, само собой, они какие-то запредельно большие.

— А Вы хотели двумя бумажками отделаться? Там восемьдесят тысяч неуплаченных налогов. А что будет, когда мы кубышку Вашей Лобовой потрясём? Не окажется, что деньги тех каторжников она себе прихватила? Они же слишком тупые для уклонения от уплаты налогов были. А она — нет. До вечера! Принесёте затребованное после закрытия. Или хуже будет.

— Мы Вас не боимся, Петр Петрович. Да может, Вы и не успеете.

— Прокуратура работает быстро, — нахмурился он. — И законно! До свиданья, прошу покинуть кабинет.

С чистым сердцем, то есть как человек, который сделал пакость, я покидал коридоры прокуратуры. Дверь моего Ангелочка была заперта, так что меня тут ничего не держало.

Сев в машину, я решил на завод не возвращаться, тем более, там Мин, она учует от меня запах (у неё нюх, как у волка) и опять будет сношать мне мозги своими сексуальными домогательствами.

Направился к своему офису, чтобы оставить в сейфе документы по фирме «Грюнк». Отстрелялся и хорошо, надо заняться и другими делами.

Подъехав к офису, я застал своего соседа Шлейсмана, то есть владельца часовой мастерской, рассеянно курящим на улице.

— Дядя Яша, Вы-таки курите?

— Ой, да ну, я просто балуюсь. Шо Ви такое говорите? Я вот в дэтстве маму уверял, что это мальчики курили, а мене просто прокоптило рядом, а мама делала вид, что верит, но полчаса потом рассказывала за врэд курэния. Я считаю, что пять минут на сигарету против полчаса нэрвов — нэвыгодная сделка. Наверное, она это знала. Чудэсная была женщина.