А в это время в просторную избу между двенадцатым и тринадцатым домом ворвалась босоногая девчонка. Прилежно вытерла чумазые пятки об лежащий на пороге половик, дробным топотком пронеслась по пустым комнатам и выскочила прямиком через распахнутые ставни к приютившемуся за домом огороду. Там, среди разросшихся пышных огурцов и тонких перьев лука сидели брат с сестрой. Агидель полола гряды, а Василько, подшучивая над ней, носил к компостной куче полные ведра.

— Тётя Агидель, скорее, там в колодце Вячко утопился. Его уже достали, да он не дышит, тебя все зовут.

Плечи присевшего на кучу сорняков Василько напряглись, в уголке губы замерло не дожеванное луковое перо.

— Спасешь его?

Она молча кивнула, отряхнула перепачканные в земле пальцы и поднялась.

— Беги, Зинка, скажи, что я скоро подойду, прихвачу с собой только нужное.

Девочка кивнула, ударили по спине две тонкие русые косички, когда она бегом припустила к калитке. Василько так и остался сидеть на куче, тяжело вздохнул, а затем неожиданно улыбнулся, с прищуром вскидывая голову к небу. Где блуждал его ум? О чем знал он, что видел по ту сторону грани? Агидель так хотелось верить, что когда-нибудь он сумеет вернуться до конца. Осознанно ответит на каждый вопрос, перестанет теряться мыслями в других мирах. Она помнила его нормальным. Помнила счастливым. И это было во стократ дороже собственной души.

Сколько девушка знала себя в роли новой деревенской ведьмы: колдовство давалось ей без особого труда. Перебирая давние записи Чернавы перед самым её погребением, Агидель аккуратно выводила новые строки, переиначивала под себя обряды, пробовала, снова изменяла. Ей не хотелось брать гримуары почившей женщины — некоторые из ритуалов ужасали, заставляли брезгливо вытирать об одежду пальцы после каждой хрупкой страницы с широкими, острыми словно ритуальные кинжалы буквами. Создавая своё собственное начало, она научилась отгонять дурные сны от грудничков, успокаивать беснующегося лешего и его лешат, сумела улучшить зелье от тяжелых легочных болезней и кишечных расстройств. Там, где прошлая ведьма внушала страх, Агидель могла протянуть руку помощи. Чаще всего деревенские больно били по протянутым пальцам. После того, как она забрала силу умирающей ведьмы, в спину летели испорченные овощи, дорожные камни и проклятия. А она продолжала спасать.

Заменила белые кости животных собственной кровью, ядовитые дурманы сменились солнечной ромашкой, хмелем и зверобоем. Напевные проклятия — вызволяющими ритуальными обрядами. У неё не хватало знаний в темной магии, Агидель отвергла её сразу, как только увидела. Поэтому и помочь приезжим не могла — она не знала, с какой стороны подступиться к Сашиной порче.

На центральной улице собралась настоящая толпа, кто-то голосил, кто-то хмурил брови и переговаривался шепотом. У колодца на боку лежал бледный Вячко, рядом — хмурый Ждан. С волос мужчины капала вода, одежда валялась влажным комом за спиной. Кто-то сердобольный накинул на него простынь. Стоило Агидель ступить к бессознательному парню, все стихли. Десятки глаз — пылающих, презирающих и боящихся. Равнодушная к чужим чувствам, она быстро опустилась на колени. Два коротких пореза кинжалами пустили кровь. С тонкой кисти потекли алые дорожки по чужой, отдающей синевой коже, слились воедино с крупными водными каплями. Ведьма наклонилась, потянулась лбом ко лбу Вячко и запела.

Древние слова, сильные и глубокие, очищающие, возрождающие, они липким коконом скрутили воздух, ринулись в неподвижную грудь, оплели лозой едва бьющееся сердце. Агидель не знала, кто смотрел в их сторону — Господь или сам Дьявол. Ведьма не думала, кто следовал за призывом — она прокладывала жизни дорогу. Неожиданно парень дернулся всем телом, толпа охнула, отступая синхронно назад. Неловко завалился обратно на бок и изверг из себя поток воды. Его крутило и крутило в хриплом кашле, сжимало позывами рвоты. Из широко распахнутых ничего невидящих глаз лились слезы, пальцы скребли по земле, забивая грязь под короткие обломанные ногти. Девушка поднялась с колен. Пережала пальцами свободной руки собственный порез, потянулась к небольшой сумке с льняными тряпками и травами — перетянула рану.

— Мне нужно, чтобы кто-то отнес Вячко в его избу. Я вернусь к себе за настойками и посещу его.

Деревенские молчали, кто-то, убедившись, что парень остался жив, уже развернулся и шагал к собственному дому. Красочное выступление колдуньи окончилось.

Остался Ждан. Пошатнулся, цепляясь за колодец подтянул тело на ноги и, прочистив горло, кивнул.

— Я отнесу. Предупреди мою женушку, что к обеду не поспею, пусть не волнуется. Она за домом, землянику собирает, наверняка не услыхала этого переполоха.

Ей оставалось вымученно улыбнуться, соглашаясь с условием, быстрым шагом направиться сначала к избушке пары, а затем уже к собственному срубу.

То, что магия отзывалась так покладисто — завораживало. Словно огромная ластящаяся к руке кошка. Пока гладишь, она будет нежна с тобой. Но стоит потянуть за хвост, потребовать больше, чем тебе положено — она тут же выпустит когти.

С бессознательным парнем пришлось провозиться до самых сумерек. Вячко метался на короткой лавке, взмахивал руками, отгоняя от себя воображаемое зло. Всхлипывал и скручивался в пустых спазмах. Ведьма продолжала хладнокровно вливать в него отвары, ложкой разжимая плотно стиснутые зубы, до рези впиваясь ногтями в бледные щеки. Если он хочет жить — должен выпить. От чахотки, пневмонии, от давящих страхов. Ложка за ложкой, пока мутные глаза не прояснились, а тот с хрипом вскочил, сел на лавке.

В грязной избе было темно, Агидель не нашла свечей. Громко храпящий на печи отец парня дышал перегаром и на их присутствие не реагировал, ей не хотелось намеренно его будить. Равнодушный к жизни и сыну, Мирон прилежно топился в алкоголе. Дни его были сочтены, она чуяла крупного беса, вгрызающегося в гнилое пропитое нутро.

Нашарив на кособокой табуретке у лавки кружку с мутным березовым соком, парень сделал несколько крупных глотков и снова зашелся кашлем. Взгляд исподлобья следил за Агидель.

— Спасла значит. Почему?

Говорит, пришел в себя и не бредит, ей было этого вполне достаточно. Удовлетворенно кивнув, она встала с табуретки, направилась к столу, где разложила всё необходимое. Время позднее, она слишком устала, пора домой.

— Было скучно. Может просто потому, что могла.

Парень за спиной засмеялся. Зло, тихо, будто тех самых слов от неё и ждал. Агидель не услышала шагов, неожиданно цепкие пальцы вцепились в её запястье и швырнули к стене. Лопатки врезались в прогретое за день дерево, Вячко навис сверху. Не страшно, она сумеет осадить его одним заклятием, слово её крепко. Но то, как безумно горели его глаза в темноте избы… По телу пробежался рой мурашек, поднял волоски на загривке.

— Вы одинаковые, так ведь? Что Чернава со своими играми, что ты — обе суки бесовские. Сегодня я видел твою учительницу, знаешь? Услышал голос из колодца и наклонился посмотреть, вдруг кто упал. Она потянула меня за собой. Пела и пела, цеплялась за волосы и руки, пока я хлебал воду вместо воздуха.

— Ты бредишь или пьян. В Чернаве нет больше силы, всё забрала я. — Голос не дрогнул, Агидель не попыталась выдернуть руку, просто разжевывала очевидное. Медленно, устало, как взрослый говорит с перепуганным ребенком. — Ты же сам её хоронил, как ей оттуда выбраться?

Бледная кожа посинела ещё больше, пухлые губы Вячко задрожали, а пальцы на запястье Агидель сжались с такой силой, что она невольно вскрикнула, потянулась к ним свободной рукой. Ледяные и каменные, его хватка напоминала цепкость неуспокоенного.

— Да, хоронил, сбросил, как собаку в вырытую яму, надеялся, что её размоет паводками и тело сожрут волки. Разве достойна она иного? А она выбралась. Слышишь, ведьма? Она выбралась.

Сердце трусливо сжалось, пропустило удар, завязался в узел страх внизу живота.

— А кол? Ты цепями её сковал? Всё сделал, как положено?