Внезапно все затихает.

Снежана прекращает меня оскорблять, швыряться вещами. Просто молчит… Однако это пугает еще больше.

А потом я слышу от нее жалобную просьбу:

— Хоть кормить в этой тюрьме будут? Я есть хочу!

Моя девочка хочет есть.

Это ведь хорошо, да? Это признак того, что она успокаивается?

Я тут же подскакиваю с места, достаю телефон и пишу домработнице: «Цахик, неси ужин».

Домработница непростая, она давно служит в семье. Когда я жил в родном городе, она заботилась о моей квартире.

Вот и теперь я решил воспользоваться ее помощью. Вызвал ее в Москву первым же рейсом, устроил здесь.

Оно будет всяко надежнее, если за Снежаной станет приглядывать та, кому я всецело могу доверять.

Интересно, в этой жизни наступит момент, когда я смогу доверять и Снежане тоже? Ведь она стопроцентно что-то задумала…

***

Снежана

Это просто невыносимо.

Уму непостижимо!

Мы не на Кавказе, между прочим. А даже будь мы там, разве это в порядке вещей похищать людей? Давно не норма, давно противозаконно. Тем более это противозаконно в столице.

Я так зла на этого вероломного психа, что у меня перед глазами красные мушки.

И главное, ничего поделать не могу.

Только и придумала, что попросить еды, в слепой надежде на помощь извне. Может, удастся передать записку через горничную или что-то такое…

А что если Барсег сам принесет еду?

Я уже так отчаялась, что готова взвыть.

Чувствую, как в висках начинает стучать от переизбытка напряжения.

В этот момент я слышу за дверью шаги.

— Добрый вечер, — тянет дородная смуглая женщина в коричневом платье, которая проходит в комнату.

На вид ей лет пятьдесят, а то и больше. На ней красный платок, лицо круглое, доброе. Самое удивительное — она будто бы и не замечает того ужаса, что я натворила в комнате. Лишь невзначай морщится, когда ступает по осколкам, обутая в домашние туфли на черной подошве.

Осколки крошатся под ее ногами, напоминая, сколько всего я разбила о дверь.

— Надо подкрепить силы, Снежана, милая, — обращается она ко мне.

Смотрит ласково, в то же время с неким укором.

И в этот момент я ее узнаю.

— Цахик? Это вы? — Я настолько удивлена, что открываю рот.

— Я, милая, — кивает старая домработница Барсега. — Принесла твои любимые кушанья.

С этими словами она подходит к окну, ставит на стол поднос и манит меня:

— Садись, поешь, да послушай, что тебе скажу…

Она расставляет на столе блюда с салатом, ароматным пловом, чайник и чашку.

Я бросаюсь к ней, цепляюсь за рукав ее свободного платья, прошу жалобно:

— Цахик, помогите мне! Барсег совсем сошел с ума, он меня похитил. Он совершает преступление, держит меня против воли. Вы должны позвонить в полицию! Или просто дайте мне телефон, дайте…

Лицо домработницы резко меняется. Еще недавно такая приветливая, она строго на меня смотрит и отвечает:

— Не дам телефон, не велено.

— Как не велено? — я не верю тому, что слышу. — Вы что, не поняли, что я сейчас сказала? Он похитил меня, он…

— Он зла тебе не желает, — качает она головой. — Ни тебе, ни ребенку твоему.

Я снова не верю своим ушам. Эта женщина раньше казалась мне благоразумной, доброй, отзывчивой. Как она может такое говорить?

— Он меня замуж насильно взять решил! — я трясу перед ней руками. — Вы что, не понимаете, что это ненормально?

— Ненормально вести себя, как ты ведешь, — качает она головой.

Бред. Я как будто в параллельной вселенной, где, оказывается, не Барсег, а я неправа.

— И как же я не так себя веду? — спрашиваю у нее. — Меня в машину запихали, сюда насильно привезли, а я спасибо должна сказать? Или радостно замуж побежать за самодура, которому вожжа под хвост попала?

Цахик кривит губы и отвечает:

— Ты не знаешь его разве, не догадываешься, как надо себя вести с мужчиной? Гонор свой убери да ласково поговори. Сделай, как он просит. Ведь он добра тебе хочет. А то придумала тоже мне — по абортам бегать… Неразумная…

Ты ж посмотри, какие все вокруг добрые, разумные. Одна я злая, неадекватная ведьма.

Положим, по абортам я бегать и не собиралась.

Но какое она имеет право меня в таком упрекать? При всех имеющихся данных на моем месте любая бы задумалась об аборте.

— Это мое тело, и мне решать!

— Правильно Барсег тебя запер. — Она упирает руки в боки.

— Ну так и проваливайте отсюда со своим подносом!

С этими словами я со всей дури пихаю стол в сторону. Посуда звенит, блюдо с салатом съезжает на самый край, пару секунд балансирует и с громким дзиньканьем падает на пол. Помидоры черри разлетаются в разные стороны, а зеленый салат плюхается рядом с тарелкой.

— Что ж ты творишь, глупая! — охает Цахик, прижимая ладони ко рту. — Зачем гробить чужой труд?

Ах, разбитое блюдо с салатом, по ее мнению, это ужасно, а то, что меня сюда насильно притащили, то так мне и надо. Обалденная логика.

— Вон идите! — рычу на нее.

И она уходит, причитая.

Нормально это, а? Все в этом доме ополоумели, что ли? Что Цахик, что телохранители эти, больше на дуболомов похожие. Они же преступнику помогают! И никого это ровным счетом не колышет…

Что ж это делается, а?

В полном расстройстве я сажусь на пол прямо возле разбитой тарелки с салатом. Прикрываю лицо руками, готовая разрыдаться.

Когда я выберусь из этого дома? Что мне сделать, чтобы все это кончилось?

В добавление ко всему мой желудок начинает отчаянно бунтовать. Очень скоро понимаю почему.

Плов обалденно пахнет.

Тарелка с едой все еще стоит на столе и манит, манит.

Не удерживаюсь, подскакиваю с места. Хватаю со стола вилку, ныряю ею в блюдо. Стараюсь собрать все ингредиенты разом: мясо, побольше риса.

Отправляю все это в рот.

Вкусно до одури. Говядина, нежнейший рис, мягчайшая морковь…

Но я выплевываю все это в ладонь, толком не прожевав. Хватаю салфетку, перекладываю в нее то, что отправила в рот, вытираю руку.

Это Барсег готовил плов! Сто процентов он.

Как я определила? Очень просто! Ведь он — единственный человек на моей памяти, кто кладет изюм в это блюдо. Он угощал меня им не раз и не два, говорил, что научит, как надо варить настоящий армянский плов, но не случилось.

Приготовил для меня? Зачем так стараться для той, кого не погнушался приказать привезти к нему силой?

Мне эта его забота непонятна, как и все остальное, что он делает.

— Ненавижу! — кричу что есть силы.

А потом хватаю тарелку с пловом и скидываю ее на пол, чтобы, не дай бог, не съесть больше ни рисинки.

Но разве это помогает мне успокоиться? Совсем нет, даже наоборот. Только еще больше хочется плакать. И есть!

Я спешу к кровати, что стоит у дальней стены, сажусь на нее, тру лицо руками.

Как же мне выбраться отсюда?

Как скоро Аня поднимет тревогу, поймет, что меня нет? Не раньше завтрашнего дня, ведь она остается на ночь у своего парня. А даже когда она поднимет тревогу, разве меня найдут по щелчку пальца? Ну заподозрят они Барсега, а дальше что? Откуда полиции знать, где меня искать? Этот дом — совсем не то место, где Багирян обитал все эти дни.

Как же выкрутиться? Что делать?

Хотя по большому счету понятно что.

Последовать совету Цахик.

Барсег не оставил мне другого выбора, кроме как притвориться, что я подчинюсь ему. Стать с ним ласковой, как кошка, усыпить его бдительность. Фиг с ним, пусть в загс отвезет. А там-то я найду способ позвонить в полицию. Его арестуют!

Мне нужно только немного потерпеть, только притвориться, что я подчинилась…

Барсег

Я слышу, как Снежана зовет меня.