Больше не думаю ни о чем, жестко впиваюсь в ее губы.

Я мну их своими. До боли, до помутнения рассудка.

— Ненавижу… — рычу и снова целую.

А Снежана будто не замечает моей грубости.

Она замерла на месте и позволяет мне себя целовать. Чуть прогибается назад, пускает мой язык в рот. Ей хорошо от того, что я с ней делаю! Ее буквально потряхивает, она хочет еще… Что ж, она получит.

Я тесню ее к стенке, поворачиваю к себе спиной. Быстро дергаю за полы блузки, забираюсь под нежную шелковую ткань.

— Барсег, не надо! — стонет она, когда чувствует мои руки на плоском животе.

Не слушаю. Поддеваю чашки ее бюстгальтера и с наслаждением накрываю ее груди ладонями. Мну их и рычу ей в ухо от удовольствия. Это такое обалденное чувство — сжимать ее холмики. Они безумно приятно заполняют ладонь, они будто для меня сделаны, идеально подходят.

— Барсег! — стонет она.

Но как-то с придыханием стонет. То ли просит прекратить, то ли продолжать.

Левой рукой я обхватываю ее грудь, правой же забираюсь ей под юбку.

И тут сюрприз…

Девушка в чулках!

Ага, сама невинность, пришла ко мне в номер разговаривать разговоры… В чулках!

Откровенная блядь!

Которая меня хочет.

Я сую руку ей в трусики и чувствую, как она сжимает бедра, не пускает меня.

— Расслабься, — командую строго. — Больно не сделаю.

Кое-как протискиваю пальцы между ее ног, без труда нахожу клитор, тру его подушечкой среднего пальца. Слышу стон Снежаны и понимаю — ей до чертиков нравится все, что я с ней делаю.

И все-таки, когда я развязываю халат, стаскиваю с себя трусы, а потом упираюсь членом ей в ягодицы, она просит:

— Барсег, не надо!

Мне эта ее показная скромность поперек горла.

Не слушаю.

Рукой заставляю ее прогнуться, отодвигаю узкие трусики и упираюсь членом в ее мокрые от желания складочки. С силой протискиваюсь внутрь.

Снежана вроде бы абсолютно ко мне готова, влажная дальше некуда. Я должен скользить в ней, легко и свободно. Но нет…

Когда пытаюсь войти, она вся внутри сжимается. Узкая до одури, в нее почти невозможно протиснуться.

Резко двигаю бедрами вперед, тараню ее изнутри, и наконец я в ней. Но как-то неправильно, будто что-то прорываю. Вхожу до упора, еще пару раз двигаюсь туда-сюда по инерции — теперь уже без проблем. В этот момент окончательно понимаю — я ей что-то порвал.

Вытаскиваю член, а он в крови.

Но шокирует даже не это. Шокирует то, что Снежану трясет так, будто она бесшумно плачет.

Я разворачиваю ее к себе, вижу слезы на щеках.

— Что за кровь? — спрашиваю с надрывом.

— Догадайся! — кричит она сквозь новый всхлип.

А во взгляде столько обиды, столько потаенной боли, что меня пробирает до самого нутра.

Это что получается, я ее сейчас девственности лишил, что ли?

Сказать, что я удивлен, — ничего не сказать. Мягко говоря, неожиданный исход. Настолько неожиданный, что в него трудно верится.

Девственница, ага…

Двадцатичетырехлетняя девственница, блядь. Это ж так обычно и бывает. Девчонка в девятнадцать начинает куролесить, а в двадцать четыре она вдруг — бах! — и невинна.

Бред.

— Ну и на хрена ты зашилась? — спрашиваю, запахивая халат.

Все возбуждение, что во мне оставалось, вдруг уходит. Я снова злой как сто чертей. Кому нужен этот обман с фейковой девственностью? Не мне!

Смотрю на Снежану, спрашиваю еще раз:

— На хрена зашилась, спрашиваю? Ради меня, что ли?

А она, кажется, даже не понимает, о чем я. Выглядит как чумная. Одергивает юбку, стирает слезы со щек и, кажется, не может устоять на ногах. Сползает по стенке вниз.

— Тихо, тихо, — я бросаюсь к ней, поддерживаю. — Все хорошо? Ты в порядке?

— Я? Нет… Да… Я не знаю.

Типичный женский ответ

— Пойдем в ванную, — предлагаю.

Потом аккуратно обнимаю ее за плечи, веду туда.

— Приведи себя в порядок, и мы поговорим, — командую ей.

Завожу в ванную и закрываю за ней дверь.

Я не знаю, что только что между нами было, и на хрена я вообще начал ее целовать. Но это, блядь, сумасшествие какое-то!

Я рыдающих девственниц не заказывал!

Знай я, что у нее вот так обстоят дела, вообще бы не притронулся. Я не садист, между прочим — от чужой боли эйфории не испытываю.

От Снежаны — да, испытываю. От ее боли — нет. Физической.

Я ж ей больно сделал, наверное. Да не наверное, а сто пудов, раз она разревелась. Но я ведь не хотел!

Точнее, хотел… Но я хотел раздавить ее морально, а не истязать собственным членом. Это ведь разные вещи — уволить бывшую с позором или отыметь ее в гостиничном номере. Особенно при условии, что у нее даже чисто теоретически могло раньше никого не быть. Я даже мысли такой не допускал.

Но ведь она позволила этому случиться!

Я, конечно, отказов не слушал. Но лишь потому, что телом она меня хотела. Могла вывернуться, залепить мне новую пощечину, но не сделала этого. Далась. Зачем она это сделала?

Что называется, хочешь взорвать себе мозг, заведи женщину. Она с этой задачей справится легко, особенно если эта женщина Снежана.

Я упираюсь затылком в стену возле двери ванной.

Да, да, сторожу тут ее, как цепной пес.

А меж тем проходит уже минут десять, не меньше. Что она там делает все это время? Не иначе, испытывает мое терпение.

За дверью продолжает шуметь вода.

Наконец не выдерживаю, стучусь.

— Снежана, у тебя все в порядке? — начинаю беспокоиться.

Через некоторое время она выходит.

Бледная, но вроде бы в адекватном состоянии. Хотя грустная…

Маленькая такая, трогательная.

Я обнять ее хочу!

— Подожди пару минут, — обращаюсь к ней ласково. — Я искупаюсь, и поговорим.

— Я домой, — шепчет она одними губами.

Ага, после такого я вот прям взял и отпустил ее на все четыре стороны. Ни хрена подобного. Мгновенно начинаю злиться.

— Нет, — строго на нее смотрю. — Никуда ты не пойдешь. Мы сейчас оба успокоимся, закажем чего-нибудь вкусного, посидим, нормально поговорим. Ты объяснишь мне, как так вышло…

— Я домой, — она снова начинает всхлипывать, кривит лицо.

Рыдать собралась, что ли?

Да что ж такое-то!

— Ладно, — киваю нехотя. — Две минуты подожди, я искупаюсь и отвезу тебя. Так пойдет?

— Ага, — кивает она.

Вроде даже успокаивается. По крайней мере, ее лицо приобретает более-менее нормальное выражение.

Вот и хорошо, вот и ладно. Пока буду ее везти, обо всем и поговорим. Спокойно, как нормальные люди. Можем же мы хоть раз в жизни спокойно поговорить, так?

— Посиди тут, я сейчас.

С этими словами я усаживаю ее в кресло.

Со скоростью звука несусь в ванную.

Купание в экстренном режиме и вправду занимает у меня ровно две минуты. Наскоро вытираюсь, выкидываю выпачканный в крови белый халат и выхожу в одном полотенце.

— Снежан, я сейчас оденусь, и…

Я затыкаюсь, поскольку вижу — в номере никого.

Она не стала ждать.

Как последний придурок, я лечу к шкафу, достаю джинсы со свитером, натягиваю.

Бегу к лифту, спускаюсь, выскакиваю на улицу, в слепой надежде перехватить ее.

Так получается, что я оказываюсь на ступеньках отеля ровно в тот момент, когда она садится в такси.

— Снежана! — ору что есть силы, и мне все равно, кто меня слышит-видит, что обо мне подумают.

Все равно и Снежане, потому что она уезжает, не обратив внимания на мой крик.

Бросила меня пять лет назад, бросает и сейчас.

А ты, Барсег, убейся головой об стену.

Барсег

Я хожу по своему кабинету из угла в угол уже добрых полчаса.

Мать вашу так, девять пятнадцать!

Снежана вот уже пятнадцать минут как должна быть на работе, точнее в моем кабинете, куда я велел охране сопроводить ее, как только она появится.

Но она не явилась!

Я, как последний идиот, пришел на работу пораньше, в надежде поскорее ее увидеть, и, что называется, фиг вам! Точнее, мне.