Кристен Тайч
Пламя надежды
Кто устоял в сей жизни трудной,
Тому трубы не страшен судной
Звук безнадежный и нагой.
Вся наша жизнь – самосожженье,
Но сладко медленное тленье
И страшен жертвенный огонь…
Давид Самойлов
Глава 1
Подруга стоит уже готовая во все оружия, теребя шелковистые чёрные волосы, пока я ещё копаюсь в своём гардеробе, не зная, что же всё-таки надеть. По выражению лица и тому, как упёрла руки в бока, я понимаю, что терпение её не продлится вечно, и она всё же выдаёт:
– У меня есть два предположения – либо вы целесообразно не хотите идти на вечеринку Дакса, либо ждёте, пока моя чаша терпения переполнится, Агнесс Хьюз.
Молли строит недовольное лицо, прищурив глаза, – по её авантюрному взгляду и поджатым губам видно, что ей уже не терпится насладиться бесплатные алкогольные коктейли и вилять бёдрами на танцполе.
– Неправда! Я хочу пойти… Только мне совершенно нечего надеть. – Парирую я и жестом указываю на открытый переворошённый гардероб, как бы говоря: «Посмотри сама». Опережая подругу, стараюсь быстрее вставить ещё слово и тем самым надеюсь вырвать победу из её длинных красных ногтей.
– К тому же, – я достаю из шкафа подготовленную вешалку с деловым костюмом, – у меня завтра первый рабочий день, и я не хочу прийти на него помятой.
И, повесив его на ручку дверцы, начинаю отряхивать несуществующие катышки и волосы с идеально отглаженной со стрелками юбки до колен.
Господи, пусть это действительно сработает и она оставит меня в покое. Я так далека от этих заядлых выпивох, что один только вид спиртного у меня уже вызывает отвращение. Да и танцевать перед сотней человек – тоже сомнительное удовольствие. Тем более, у меня завтра действительно морально тяжёлый день, и я не могу на нём облажаться. Это единственное место, откуда меня не выгнали. По крайней мере, сразу, как сделали это все остальные «конторы», которым я отправляла своё резюме. Уму непостижимо, как должен устроиться на работу выпускник, если требуются сотрудники только с опытом работы?
Поэтому я цепляюсь за эту возможность всеми руками и ногами, а если придётся, то ещё и зубами. Хотя подруга смотрит на меня таким щенячьим взглядом, что сказать ей, что я собираюсь бросить её одну, не поворачивается язык. Ей не хватает только руки поджать к груди и свесить их, как у…
И вот она берёт и делает точно так, как я себе представила умоляющего щенка лабрадора пару секунд назад. Не выдерживая её натиска, уже машу руками в согласии и невольно закатываю глаза. Отчего она начинает пищать и прыгать на месте, говоря мне самые лучшие комплименты в мире. В этот момент я перебиваю её ликование и говорю:
– Но только ненадолго! Мне нужно подготовиться к работе и хотя бы поспать несколько часов, чтобы потом не ловить мух ртом.
Её энтузиазм заметно поубавился, и она протяжно запела:
– Ла-адно, мы вернёмся не позже трёх, идёт?
Я смотрю на настенные электронные часы в нашей общей комнате и уже начинаю считать в голове, сколько часов мне придётся притворяться тем, кем не являюсь, и набегает слишком много. Вдобавок на сон остаётся всего ничего – от силы четыре часа, так что такой вариант точно не для меня.
– Часа. Не позже часа ночи. Или я могу уйти пораньше, а ты продол…
– Хорошо, хорошо! Мы вернёмся домой к часу, только не бросай меня там одну.
Прерывает подруга и делает акцент на последних словах, что вызывает во мне даже некое чувство стыда, и я обнимаю её. В ответ она сжимает ещё крепче, и не сказать, что такие моменты с проявлением чувств у нас редкость, но, повзрослев, они стали значительно сдержаннее, однако всё ещё дарят тепла не меньше, чем в десять лет. И всегда, чтобы я не упала, она держала меня так же крепко, как и сейчас. Поэтому порадовать своей компанией на вечеринке бывшего однокурсника – это меньшее, что я могу сейчас для неё сделать.
– Но насчёт одежды я говорила серьёзно. Мне совершенно нечего надеть, мой гардероб не подразумевает такие слова, как вечеринки, тусовки и…
– И секс.
– Что? – На моих щеках вспыхивает румянец, а глаза распахиваются от резкости этого высказывания.
– Что? Ты что-то сказала? – Она делает удивлённое лицо, будто говорю с ней на китайском языке. – Я могу предложить тебе взять мои вещи, но…
– Нет, спасибо, – перебиваю я, зная, что её самая длинная вечерняя юбка не спрячет даже и десяти процентов моих длинных ног.
Молли оскорблённо хмурится и, будто прочитав мысли, начинает выкидывать всю одежду из своего ящика на кровать. Когда последний топик вылетает из её гардероба, то принимается уже за моё накопленное добро.
Порывшись в этом ворохе белья, который теперь больше похож на кучу с барахолки или секонд-хенда, она достаёт два наряда.
Один из них выглядит потрясающе – белое короткое платье в стиле бэби-долл, украшением которого являются тонкие, как лучики надежды, что они всё-таки выдержат натиск женской груди, бретельки с лёгкими бантиками на плечах и небольшой вырез в форме сердца.
Второй вариант меркнет в ту же секунду, как только Молли выдвигает руку вперёд с вешалкой. На ней висит комплект из жёлтой юбки в пол и ничем не примечательного топа того же оттенка со стикером улыбающегося смайлика на груди. Видя этот наряд сразу после первого, улыбка уже не так утвердительно держится на моём лице, как на том жёлтом кружочке, но всё же стараюсь не подать виду, что второй вариант намного хуже первого.
Ведь этот самый второй вариант – мой.
Но она уже уловила моё сомнение и теперь рвётся в бой.
– Ты что, надевала это на конкурс самого худшего цыплёнка в мире?? – От вида моего любимого наряда ей становится плохо, и она уже не собирается останавливаться от идеи разнести меня в щепки. – Откуда этот ужасный жёлтый цвет, который никак не сочетается с твоими шоколадными волосами и загорелой за лето кожей? – Поднося эту вешалку ко мне сбоку, она всё мечет взгляд с меня на костюм и обратно.
– Брось, Молли! Ты же знаешь, что это мой любимый комплект и я…
– Конечно, знаю! Поэтому и откопала его среди твоего прочего старья. Надеюсь, не надо ещё раз показывать мой вариант, чтобы убедиться, какой выиграл?
Недовольная, она выкидывает через спину вешалку с моей одеждой и попадает прямо в небольшое мусорное ведро, отчего я тут же начинаю верещать и пытаться спасти свою солнечную мечту, кто бы и что о ней ни думал. Но только пытаюсь сделать шаг в ту сторону, как Моллс делает жест руками в форме пистолета и направляет на меня, и клянусь, что ещё одно моё движение, и она выстрелит.
Ей-богу, выстрелит, и плевать она хотела, что он ненастоящий, зато сто процентов заряжен. И я делаю то единственное, что в данной ситуации остаётся возможным – поднимаю руки и сдаюсь.
Этим жестом показываю ей, что она победила и мне придётся втиснуться в то, – даже язык не поворачивается назвать эту сорочку платьем, – что показала пару минут назад. Моллс самодовольно фыркает и, ехидно улыбаясь, протягивает мне мой кошмар, который становится явью с каждой секундой, отчего венка над левым глазом начинает подрагивать.
– У нас есть час перед тем, как Дакс начнёт разрывать мой телефон, – она тычет пальцем в настенные часы над моей головой, – поэтому прошу тебя… Нет, я умоляю тебя, Агнесс, поторопись!
Молли складывает руки в мольбе и трясёт ими. А я беру её платье и плюхаюсь на всю эту гору вещей на своей кровати, зарываясь руками в густые, вьющиеся от жары волосы.
Мне так не хочется стать опять посмешищем.
Не хочется быть той, кого позвали только подколов ради. Видите ли, я слишком молчаливая для них. А мне просто нечего ответить на их тупость, кроме посыла в пешее путешествие до Аляски.
Не хочется быть той, кто не умеет пить и пьянеет с одной «Маргариты», а потом не помнит, что делала оставшийся вечер. Не хочется, чтобы за спиной опять шушукались из-за моего скромного внешнего вида, что на фоне остальных на этой вечеринке я единственная выгляжу – да и чувствую себя – как белая ворона.