– Как хотите, мам. Это ваше дело.

– А ты?

– А я точно никому звонить не буду.

Мама ничего не спрашивает. Лишь кивает. Мне нравится, что родители не берутся меня осуждать или причислять к тем же крысам, хотя и не знают всей правды. Крепко обнимаю маму, отца, забираю пакет с овощами, что выросли на даче, и возвращаюсь в город. На воскресенье у меня никаких планов нет. Вволю выспавшись, скролю ленты новостей. И неизбежно все больше нервничаю – против Сидельника разворачивается продуманная и явно спланированная кампания по дискредитации. Я не верю, что такие вещи случаются спонтанно. На том уровне, где он обитает, в принципе не место случайностям.

Гатоеву не звоню принципиально. Он сам набирает меня ближе к вечеру.

– Какие планы?

– Очевидно, ты приедешь, мы опять поужинаем, потом потрахаемся, и ты уедешь, – психую я, а вот Муса, напротив, ведет себя более расслабленно, чем обычно. Даже мою отповедь в кои веки спускает с рук.

– А вот и не угадала. Я как раз звоню пригласить тебя в ресторан. Что скажешь, поужинаем где-нибудь в городе?

Абсолютно не готовая к такому повороту, теряюсь.

– Я только за. – замечаю, откашлявшись. – Есть какой-то повод?

– Просто мы давно никуда не выходили. Вот и все.

Справедливости ради стоит отметить, что мы вообще никуда не выходили. И потому мое дерьмовое настроение резко меняет градус. На свидание собираюсь, как в первый раз. Волнение шарашит в виски, голова немного кружится, а руки дрожат. Да так, что я никак не могу обвести карандашом губы.

Надеваю красивое платье. Летнее, воздушное. Купила его во Франции еще два года назад, да все как-то не было повода выгулять. Капелька духов за уши. Волосы на браш… Ну, ведь хрен кто скажет, что мне тридцать пять! Девчонка…

Просовываю ступни в открытые босоножки. Застегиваю ремешки ровно к приходу Мусы. Дверь он открывает самостоятельно. Ключом, который я ему между делом выдала. Чувствую, как жадно он на меня смотрит, но не спешу оборачиваться. Так и стою в полупрофиль, делая вид, что страшно занята макияжем. А когда оборачиваюсь – внутри все сладко сводит.

– Идем?

– Идем. Но ты была буквально в шаге от того, чтобы остаться дома голодной и хорошо оттраханной.

– Ты такой романтик, – ухмыляюсь я, а голос дрожит, выдавая, что я была бы не против… Муса хмыкает. И глядя на меня из-под тяжело опущенных век, подает мне руку. Ну что ж, завистники и любопытные, кем бы вы ни были, вот вам однозначный ответ – мы вместе. Сколько же я ждала! Три месяца, а как будто бы вечность.

Спускаемся вниз, Гатоев открывает для меня дверь. И садится рядышком.

– М-м-м… Как ты пахнешь.

– Это все овуляция.

– Что?

– Говорят, в овуляцию самка приобретает особенно притягательный для самцов аромат.

– Вот так, да? Во множественном числе?

– Я же не о себе говорю, а в общем.

– Лучше говори о себе.

– Уверен, что этого хочешь? – Гатоев кивает, изогнув бровь. – Тогда как насчет того, чтобы не пользоваться сегодня презервативами?

Ч-черт! Он в лице меняется. Я жалею о собственных же словах. Но они уже вырвались. Их не затолкать обратно. Как и не вычеркнуть из памяти его реакции на мое предложение. Взгляд невольно стекает на ручку двери. Мне хочется убежать. Испариться к черту…

– Ты куда-то спешишь?

– Вообще-то да. Мне тридцать пять и…

– Я о сегодняшнем вечере. Мы же никуда не торопимся, правда? – Муса ласково касается моего подбородка двумя пальцами, заставляя выше поднять голову.

– Правда.

– Ну, так и наслаждайся моментом. Что толку обсуждать это сейчас? Или ты собираешься перейти от слов к делу незамедлительно?

Мои глаза широко распахиваются:

– Нет. Конечно, нет.

– Вот и славно. Прикинь, как бы охренел Юрий Степанович, – Гатоев кивает на водителя, – если бы мы начали прямо сейчас.

– Муса! – округлив глаза, тычу его в бок.

– А я даже крошками тебя не готов делиться.

На дне его взгляда – геенна огненная. Я в ней горю. Дыхание сбивается. Секунда, и я уже не помню, с чего вообще начался этот разговор.

Наше свидание с Мусой оставляет после себя довольно странное послевкусие. С одной стороны, мне все понравилось – и место, и кухня, и сам Гатоев, который в тот вечер был просто очарователен. С другой, все перечеркнуло его спешное бегство, которое он объяснил рабочей необходимостью.

А у меня овуляция, да… И мечты. Как будто бы о несбыточном.

Пытаюсь не загоняться. Убеждаю себя, что просто слишком гоню коней. Но это сложно. Я-то уже созрела. Я-то уже все поняла. Я без него не могу. Я хочу с ним продолжения. Тогда как с его стороны, получается, не все так однозначно. Может, потому что, в отличие от меня, время не дышит Мусе в затылок, а может, по какой-то другой причине, думать о которой я не хочу… Но все равно думаю.

А тут еще дождь. И так трудно сосредоточиться на очередном совещании. Шуршу отчетами, вслушиваюсь в слова. Киваю там, где кажется это уместным. И на автомате вставляю, хочется верить, дельные замечания.

– Амалия… – окликает Дима.

– М-м-м?

– У тебя все хорошо?

– Да, конечно, – обвожу растерянным взглядом опустевший конференц-зал. Интересно, долго я так сижу, обратившись в чистое созерцание? Как давно он на меня смотрит?

– Выглядишь так, что просто обнять и плакать. Это из-за отца?

– Даже не буду спрашивать, откуда такие мысли, – закатываю глаза.

– Раньше ты на крыльях порхала, а тут сидишь мрачнее тучи. Вот я и подумал...

– Нет. Мое дерьмовое настроение с твоим отцом никак не связано.

– А с кем тогда? Хочешь, я набью ему морду?

Невольно улыбаюсь. Дима – это что-то.

– Так уверен, что сможешь?

– Ну хотя бы попробую, – улыбается он. – Значит, я угадал? У вас с этим твоим… проблемы?

– Дим, а ты с какой целью интересуешься? – изучаю его, чуть наклонив голову.

– Ну, мы же друзья, – не моргнув глазом парирует тот.

– И? Думаешь, я сейчас все брошу и начну плакаться тебе в жилетку?

– Почему нет? Я не против. А ты хочешь поплакаться?

– Ты провокатор, – губы растягиваются в улыбке. – Ничего я не хочу.

И продолжать этот разговор тоже. Мне не нужна его жалость. И сочувствие мне не нужно. Потому как за этим всем стоит одно стремление – ткнуть меня носом в то, что с ним бы мне было лучше. Никак Димка не хочет признавать, что наши отношения изначально – утопия. Но в действительности держится так, что мне не в чем его упрекнуть. Следуя нашим негласным договоренностям, он действительно не позволяет себе ничего лишнего. Будто и впрямь переключился. Будто и без меня живет свою лучшую жизнь. Девок опять же пользует. Это я каким-то непостижимым образом все сильней к нему прикипаю. Знаете, есть люди, к свету которых невольно тянешься. Димка такой. Он заряжает. Смотришь на него и поверить не можешь, что он реальный.

– Ладно, давай заканчивать. Уже поздно.

Иду к себе, забираю сумочку, опечатываю кабинет. Но все равно на стоянку выхожу вместе с Димкой. Поджидал он меня, что ли? Здесь почти пусто. Поэтому две приметные машины из кортежа Сидельника сразу же бросаются в глаза. Мы с Димой останавливаемся как по команде. Та машина, что стояла ближе, выезжает в проезд и останавливается аккурат рядом с носами моих туфель. Стекло опускается, в просвете мелькает физиономия Ярика.

– Садись. Подвезу, – командует он. Порядком охренев от такой постановки вопроса, перевожу растерянный взгляд с отца на сына.

– Добрый вечер, – усмехается Димка, заталкивая меня себя за спину. И нет в его ухмылке ничего веселого. Только злость. И… предостережение? Мне ли? Отцу?

Какого черта вообще происходит?

– Я на колесах, спасибо, – бросаю, выглянув из-за Димкиного плеча. На что Сидельник холодно замечает:

– Садись. Это в твоих интересах, потом спасибо мне скажешь.

И, конечно, я заглатываю крючок, как он и рассчитывал.

– Ты хорошо подумала? – придерживает меня за руку Димка. – Я бы ему не верил, – добавляет тише, склонившись так низко, что почти задевает губами ухо.