Мое сердце провалилось на дно желудка. В горле тут же запершило. Почему-то мне было обидно видеть их вместе. Внутри словно кто-то ущипнул мою душу, и то место неприятно ссаднило.

— Куда пойдем? — сбоку раздался голосок Юлианны, глазеющей по сторонам.

Перед нами появился улыбчивый юноша. На его ладони балансировал поднос с тонкими бокалами, наполненными золотистым напитком с пузырьками.

— Не желаете яблочного шампанского? — дружелюбно спросил он, передвигая поднос ближе к нам.

Юлианна, не отличавшаяся скромностью, заграбастала сразу два бокала и спросила у юноши:

— Не подскажите с какого зала лучше всего начать прогулку?

Официант тут же приободрился. Видимо, кроме шампанского от него никто ничего не хотел. Поэтому он с энтузиазмом принялся рассказывать Юлианне, что в каких залах находится, и где в данный момент может быть виновник торжества, с которым каждый приглашенный мечтал сегодня встретиться.

Меня эта информация не интересовала, поэтому я, взяв бокал с ароматным напитком, решила осмотреться. Что удивило, так это одежда работающего персонала. Вместо официальных костюмов, которые обычно подчеркивали важность и элитность такого рода мероприятий, юноши и девушки сновали в простых серых одеждах из хлопка: свободные штаны и рубашки, а на ногах у них были обычные белые кеды. Видимо, Торну важен комфорт своих работников. Да и смотрелись они в такой униформе вполне подходяще для атмосферы галереи.

Здесь все было по-простому. Светло-серые стены, потолки, редкая мебель в тех же тонах. Все было сделано так, чтобы внимание людей акцентировалось лишь на картинах.

Торн был по-настоящему талантливым художником. Каждая картина — это удар в сердце. Она пробуждала эмоции. Когда ностальгическую улыбку, когда грусть, когда печаль, а когда и сожаление…

Я стояла завороженная. Мыслями погрузилась в бушующий океан передо мной. Огромный, пугающий, темный. Пенящиеся волны. Алое небо и красное солнце. Посреди беснующейся стихии была маленькая лодка. Крохотная. Беспомощная. Ей не оставалось ничего, кроме как отсчитывать последние секунды своей жизни, потому что на нее наступала гигантская волна.

— Картины Волка разговаривают с тобой, правда? — совсем рядом послышался незнакомый юношеский голос.

Поглощенная собственными мыслями, я не заметила, как мои друзья испарились куда-то, а я стояла перед огромной картиной в зале. Эта картина была здесь одна. Кажется, как и я, до недавнего момента.

Обернувшись, я увидела молодого парнишку в инвалидном кресле. Рыжие кудряшки касались осунувшихся плеч. Его худобу не мог скрыть стильный серый костюм, который просто-напросто висел на его теле.

Я улыбнулась:

— Да, эти картины и правда могут разговаривать. О чем тебе сказала эта? — поинтересовалась я.

Юноша перевел взгляд с картины на меня, и я удивилась необычному цвету его глаз. Изумрудные с золотыми крапинками. Большие, выразительные. Он, вообще, был очень красивым. Утонченная внешность, но в то же время мужественная. А взгляд совсем не как у юноши, а как у человека, который пережил многое в своей жизни: тяжесть, понимание, принятие. Еще в его взгляде читалось то, чему могут позавидовать многие жители нашей планеты — внутренняя сила. Я чувствовала, как она тихо пульсирует в его груди. В этом на первый взгляд немощном теле была скрыта огромная мощь.

— Что многим из нас не хватает веры в себя, — загадочно ответил он и улыбнулся. Его улыбка тоже была очень обворожительной. — Вот ты, веришь в себя?

От столь прямого, и на мой взгляд, личного вопроса я замялась, но все же ответила:

— Ну да. А ты?

Он задорно цокнул языком.

— Тебе до меня далеко, — юноша вновь посмотрел на картину. — Наверное ты видишь, насколько мощная стихия — этот океан, и что у ребят в лодке нет ни единого шанса на спасение, так?

Я пожала плечами, обратив взор на пенистые волны. Мой собеседник продолжил:

— А я вижу непоколебимую человеческую волю. Мужество. Отвагу. Веру в себя. Ведь им не остается ничего кроме, как верить в себя, в богов, в духов-хранителей морей, во что угодно — что дарит им надежду на спасение.

После его слов я совсем по-другому взглянула на развернувшийся передо мной сюжет.

— Может ты и прав, — согласилась я.

— В том, что тебе не хватает веры в себя?

Я улыбнулась.

— И в этом тоже.

— Я Эрик, — юноша протянул руку.

— Приятно познакомиться, меня зовут Мирослава.

Мы скрепили наше знакомство рукопожатием. А потом вместе решили пройти в другие залы.

Эрик, в отличие от меня, оказался заядлым фанатом Волка. Парнишка разбирался в тонкой живописи. Его было интересно слушать. Он сравнивал некоторые картины Торна с классиками современного искусства, рассказывал про разные стили рисования, делал акцент на том, что для него в картинах важна экспрессия — умение художника с помощью цвета и композиции показывать эмоции.

В некоторых залах присутствовали музыканты и звучали разные инструменты: лиричная скрипка, меланхоличная гитара, трепетная флейта; а некоторые помещения оказались пустыми, давая понять, что любоваться картинами нужно в тишине. В одном из залов, наполненным гостями, мы встретили маму Эрика.

Белокурая женщина любезно улыбнулась и представилась госпожой Матссон. Ее фамилия, как и ее внешность показались мне очень знакомыми, но я не могла вспомнить, где видела ее ранее. Миссис Матссон располагала не менее обширными знаниями о живописи и вела увлекательные беседы с сыном. Мы втроем обошли еще пару залов, а потом произошло то, что заставило меня отвлечься от разговора с собеседниками и развернуться на сто восемьдесят градусов.

Моя способность ощущать вибрации под напором сильной эмоции сорвала замки с цепей, и я почувствовала его зверя. Он негодующе прорычал, и я последовала взглядом к источнику. Нашла в толпе Идана и Маргариту. Оба выглядели сурово, кажется, они выясняли что-то. По крайней мере, вибрации их эмоций не были приятными и мягкими, наоборот — резкими, жесткими, бурными.

Сестра взмахнула рукой, повернулась и стремительным шагом направилась к выходу из зала. Идан последовал за ней, но Марго остановила его.

— Мне нужно подышать свежим воздухом! — не сдержав ярости, крикнула она.

Гости, находившиеся вблизи, замолчали, и только скрипач продолжил играть.

Тогда я передала свой бокал с недопитым шампанским Эрику, бросила быстрое извинение и поторопилась за сестрой.

***

На улице было морозно, и по телу мгновенно пробежали зябкие мурашки.

Папарацци след простыл, а охрана осталась лишь у входа в здание. По улице сновали одинокие прохожие.

— Марго! — позвала я.

Сестра свернула за угол небольшой пристройки возле многоэтажного дома впереди. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что движения нет, я перебежала дорогу. В босоножках на высоких каблуках бегать было неудобно и непривычно — их хотелось снять. Оказавшись в темном переулке, я снова позвала Марго.

— Не ори, я тут! — возмутилась сестра.

Она сидела на лавочке в глубине переулка, поэтому я и не заметила ее сразу — туда едва проникал свет уличных фонарей. По тротуару медленно передвигался глазастый и тонкими руками-клешнями подбирал мусор, после чего открывал металлический рот и прятал хлам туда. Робот-уборщик был довольно шумный для столь маленького механизма, наводя на мысль, что, видимо, городских роботов не всех еще обновили на новые более тихие модели.

— Много шуму я создала? — спросила Марго, когда я опустилась на прохладную скамью рядом с ней.

— Не очень. В любом случае твой бойфренд позаботиться о том, чтобы ваша маленькая ссора не попала в сеть.

Марго откинулась на спинку лавочки, положила на нее затылок и уставилась вверх — на черное небо, усыпанное звездами. Ее красно-рыжие локоны рассыпались по оголенным плечам. Сестра тяжело вздохнула и призналась:

— Это я виновата.

— Ничего страшного, он простит, — попыталась приободрить ее я.

— Я не хочу, чтобы он прощал.