— Говори, сестрица, — дозволил игумен, преподавая благословение.

— Вот сподобил меня нынче Господь приложиться и к частичке мощей Назария Благодатного, что в обители вашей пребывает, отче, — радость-то какая! — плавно повела речь странница. — А месяц с лишком тому назад побывала я у Двунадесяти Праведников Дороградских, да Затворников Скальных всех до единого обошла. Да после, дорогою сюда, во Ключах поклонилася Источникам Живоносным…

Рядом неслышно появился отец Власий. Молча сделав Кириллу предупредительный жест, наклонил голову и стал внимательно прислушиваться к обстоятельному перечислению заслуг благочестия.

— А теперь вот положила себе ко святыням Чудовским отправиться. До холодов хорошо бы поспеть. А не поспею — так и то ладно будет, не привыкать нам. Так не благословишь ли на задуманные богоугодные труды мои, отец настоятель?

— Ты странница?

— Странница, батюшка, странница.

— С тобою, надо полагать, сын твой?

— Да, батюшка, середний мой, Николка. Старший да младший со отцом ихним во Будилове остались.

При последних словах отец Власий насторожился и подался вперед. Настоятель опустил глаза:

— Так у тебя семья есть?

— Есть, батюшка, есть.

— И дом?

— И дом есть, слава Богу. Хороший дом — поместительный, справный; ещё мужнин прадед ставил.

— Горе, беду или нужду какую имеешь, что странничаешь?

— Что ты, батюшка игумен, — Бог миловал! Ради праведности да спасения души стараюсь.

— Праведности взыскуешь… — ласково и вкрадчиво заговорил отец Власий, потихоньку подбираясь поближе. — Спасения души… Похвально, похвально. Только ноги-то зачем бить? Зачем лишения всякие терпеть? Дом держи, с соседями в мире живи, детей расти да мужа ублажай — вот тебе и праведность, и спасение души твоей. Прямо под носом. Чего ж по всему свету искать-то?

Паломница диковато и непонимающе покосилась на него. Решив, что лучше все-таки вернуться к дальнейшему рассмотрению собственного благочестия, продолжила:

— А еще вот какого совета испросить хочу у тебя, батюшка игумен. Осемь пар лапоточков только за этот год неполный истоптала я, по святым местам ходючи. И что делать с ними далее — ума не приложу. Пока с собою во суме особливой ношу да в смущении пребываю.

Отец Варнава свел брови и спросил очень спокойно:

— А выбросить не думала?

— Да разве можно, отец игумен? Я же толкую тебе: по святым местам оне хаживали!

— Мыслишь, от того и сами во святыню обратились, что ли?

— Ты их дома в красном углу развесь! — радостно присоветовал из-за ее спины отец Власий. — Пред ними свещи возжги да пой: «Святии ла-а-апти, молите Бога о на-а-ас!»

— Страсти-то какие речешь, батюш…

— Вот тебе, сестрица, слово пастырское, которого ты так добивалась, — перебил ее отец Варнава. — Оставляй-ка паломничество свое да домой возвращайся, коль не хочешь, чтобы я епитимью на тебя наложил. Не праведность это, а гордыня обыкновенная. И оскорбление разума, Богом данного. На этом — всё, ступай с миром.

— Домой, дура набитая, домой! — завопил вдруг, выкатив глаза и затопав ногами, отец Власий. — Прочь отсюда! Нам праведники во укор — грешные мы! Прочь-прочь-прочь!

Перепуганно взвизгнув, паломница шарахнулась в сторону лестницы. Игумен придержал мальчишку за плечо:

— Если пожелаешь наукам или ремеслам обучаться — от вашего Будилова Успенская обитель недалеко. Спросишь там отца Сергия, благочинного. Запомнил? Тогда с Богом, отроче.

— У-у-у! Вот я тебя! — грозно улюлюкал и стучал большим посохом маленький архимандрит вослед удаляющемуся грохоту ступеней.

Отец Варнава выслушал Кирилла. Покивав, проговорил невпопад:

— Ну что ты будешь делать! Сеешь одно — всходит другое… А отцу ризничему ты, княже, передай, что я благословил. М-да…

— Наше дело — сеять, — отозвался задумчиво отец Власий.

— Славная полянка, — одобрил Залата, осмотревшись. — И от обители не видать — чего ж зазря людей сторонних смущать-то, верно?

— Ага. Мы тут с братом Иовом как-то…

— Пожалуй, там и стой, где стоишь, княже. Супротив солнца для учебы — самое что ни на есть оно. Сейчас я…

Он отошел к елкам и стал собирать шишки в подвернутую полу своей длинной чуги:

— Перед поединком следует руку разогреть. Ну, коли не в забавку заниматься-то.

— Да, мастер-наставник, — ответил Кирилл серьезно. Вытащив меч из ножен, повращал им в кисти, локте и плече. Поприседал в стороны на правую-левую ноги.

— Готов?

— Готов, мастер-наставник.

Десятник принялся швырять собранным в князя — целясь и в корпус, и чуть ли не под ноги, и выше головы. Шишки то мерно следовали одна за другой, то вдруг вылетали врасплох. Вилецкий клинок замелькал в воздухе.

— Шесть из трех десятков пропустил, — сказал Залата, отряхивая одежду и ладони. — Теперь твоя очередь, княже. Я готов, начинай.

— А ты — одну всего! — с некоторым удивлением отметил Кирилл, отбросавшись в свою очередь, и попрыгал от избытка молодых сил. — Давай еще по разу.

— Ни одной, — поправил брат Иов. — Ты слишком высоко норовил бросить, княже. Не лукавь. Десятник умолчал — его дело. А я говорю.

— Значит, ни одной, — покладисто согласился Кирилл. — Ошибочка вышла.

— Да, это бывает.

Залата покружил по полянке, откидывая подальше сучья, растаптывая кочки да кротовины. Вопросительно повел острием:

— К бою, княже?

— К бою, мастер-наставник.

Кирилл присел на разведенных ногах, угрожающе скаля зубы и перебрасывая меч из руки в руку.

— Даже в пустыне сарацинская стойка только для такыров да прочих твердых участков годится, — флегматично прокомментировал Залата это паясничание. — На песке куда похуже будет, а для травы густой и вовсе глупость да погибель. При низком либо скользящем шаге ноги враз запутаются. Давай-ка из нашей простой поставы славенской начнем.

Кирилл сговорчиво кивнул, вставая в рост, и тут же провел прямой длинный выпад. Лезвие скользнуло о лезвие, ткнулось в никуда. Он потерял равновесие. Переменив ногу, сделал рывок, нанося рубящий удар поперек корпуса. Клинок широким взмахом опять рассек пустоту, а острие меча десятника коснулось его груди:

— Сражен, княже.

— За ногами следи, — подал голос инок. — Все намерения твои выдают.

— Неужто мы с Залатою в неозброе упражняемся? — раздраженно спросил Кирилл. — Или ты на мечах тоже мастер?

— Да как-то дали разок в руках подержать, было дело.

— Брат Иов прав, княже. Слишком загодя ступаешь. Давай-ка всякие рубящие удары твои, какими владеешь, хорошенько рассмотрю — я только отражать буду. Начинай.

Опущенный меч Кирилла взлетел в отножном ударе. Десятник отвернул его вбок и одобрительно крякнул:

— Хорошо! Теперь яви-ка мне попеременно левый да правый по косой сажени… — клинки лязгнули. — Славно, славно…

— Может, верхнюю одежду скинем, мастер-наставник?

— Жарко? Нижние удары слабоваты, княже.

— Не жарко — движения сковывает.

— В самый раз для учения. Еще! Еще! Меч-то не подворачивай — это тебе не двуручник.

— А риттеры германские в наставлениях советуют…

— Стой!

Десятник хлопнул плашмя клинком по голенищу и гаркнул:

— Юнак Ягдар! Ты поучаться хочешь или поучать? Доберемся и до риттеров германских, и до всех прочих сарацинов! В свой черед.

— Прости, мастер-наставник.

— Ну… — он кашлянул. — Ты это… К обороне переходи.

Брат Иов ухмыльнулся, Кирилл сделал вид, что не заметил. Старательно потопал, устраиваясь поладнее, и вскинул меч.

— Внимай, княже, — я теперь руку менять стану: вдруг в бою тебе шульга попадется или оберукий.

— Понял, мастер-наставник.

— И изменений оглашать не буду.

Вместе с последними словами проследовала череда быстрых переменных выпадов. Кириллу начало казаться, что в обеих руках Залаты одновременно пребывает по мечу.

— Клинком удар встречай, клинком! Лучше всего от средины до второй трети его длины. Ты же едва ли не самою кистью норовишь.